«Река освободилась ото льда, ручьи,
Где милый взгляд весны, там все журчит,
Надежда зеленеет радостно в долине,
И старая зима ослабла ныне.
В суровые отходит горы.
И шлет оттуда на зеленые просторы
Дрожь слабую, зернистый иней.
Но солнце белый цвет не терпит ныне.
Повсюду тяга к жизни и стремленье,
Все оживляет, все в цветенье;
Еще цветов недостает вокруг,
Но люд разряженный усеял луг.
Вот повернись и с гор взгляни
На этот город средь долин!
Чрез вынутые мрачные ворота
Струится пестрая толпа народа.
И каждый греется на солнце, млад и стар.
Все Воскресение празднуют Христа
И радуются, и воскресли сами:
Из тех жилищ с их чердаками,
Из ремесла и уз профессий,
Из тяжести фронтонов, крыш, навесов,
Из узости давящей улиц и прочей,
Из почитаемой Церковью ночи,
Они достигли света тут»

Перевод неизвестного автора, подписавшегося инициалами Н.Б., Санкт Петербург 1980 год.

Иллюстрация Августа фон Крелинга

Иллюстрация Августа фон Крелинга

Часть первая

Ночь

В тесной готической комнате с высокими сводами Фауст в беспокойстве, в своем кресле у конторки.

Фауст

Ах, и философов-то всех,
И медицину, и права,
И богословие, на грех,
Моя изучила вполне голова;
И вот стою я, бедный глупец!
Каким и был не умней под конец;
Магистром, доктором всякий зовет,
И за нос таскать мне десятый уж год
И вверх и вниз, и вкривь и вкось
Учеников своих далось.
И вижу, что знать ничего мы не в силах!
От этого кровь закипает в жилах.
Я точно ученей всех этих глупцов,
Магистров, писцов, докторов и попов:
Смущаться сомненьем мне больше не надо,
Не стану бояться я черта и ада;
За то и отрады ни в чем не встречаю,
Не мню я, что нечто хорошее знаю,
Не мню, что чему-то могу поучать,
Людей исправлять и на путь наставлять.
Ни денег не нажил, ни благ иных,
Ни славы, ни почестей мирских;
Собака б не стала так жить, как я маюсь!
Поэтому к магии я обращаюсь,
Не изречет ли мощный дух
Какой-нибудь мне тайны вслух,
Чтоб перестал я твердить, кряхтя,
Другим, чего не знаю я;
Чтобы познал я, чем вполне
Мир связан в тайной глубине,
Чтоб силы мне предстали сами,
А не возился бы я над словами.

О, месяц! Если б в этот час
Ты озарял в последний раз
Конторку в комнате моей,
Где столько я не спал ночей!
Тогда над книгами горой,
Печальный друг, ты был со мной!
О, если б на вершинах гор
Я светом мог насытить взор,
Средь духов вкруг пещер носиться,
В лугах, в лучах твоих томиться,
От чада знанья облегченный,
В твоей росе возобновленный!

Увы! Не в той же ль я тюрьме?
Нора, в которой душно мне,
Где даже свет небес дневных
Тускней от стекол расписных;
Стесненный этой грудой книг,
Что точит червь, гнездясь в пыли,
Где вверх до сводов до самих
Бумаги в копоти легли,
Везде бутыли у шкапов
И инструменты по стенам,
Меж них набит старинный хлам –
И вот твой мир; вот мир каков!

Спрошу ль, зачем так сердце вдруг
Пугливо застучится в грудь?
И непонятный мне недуг
Всей жизни преграждает путь?
Взамен природы всей живой,
Куда Господь послал людей,
Живу в пыли я лишь гнилой
Звериных да людских костей.

Беги! Воспрянь! И в свет иной!
И разве эта книга вот,
Что Нострадамуса^[30] рукой
Написана, – не поведет?
Тогда познаешь ход планет,
Природою руководим,
И сила духа даст ответ,
Как дух беседует с другим.
Напрасно трезвым здесь умом
Святые знаки разъяснять.
Вы духи! Вьетесь здесь кругом;
Ответьте, коль могли вы внять!

(Открывает книгу и видит знак макрокосма^[31].)

Какую радость этот вид исторг
Из всей души покорной этим силам!
Я слышу, юный и святой восторг
Течет по нервам у меня и жилам.
Не бог ли эти знаки начертал,
Что бурю сердца укрощают,
Его отрадой наполняют,
И тайной властию начал
Природы силы вдруг пред взором обнажают?
Не бог ли я? Все ясно, наконец
В чертах я сих читать умею.
Природы творчество перед душой моею.
Теперь я понял, что сказал мудрец:
«Не мир духов нам заперт властный,
Твой смысл закрыт. – Но ты прозри,
Встань, ученик! Омой, несчастный,
Земную грудь в лучах зари!»

(Он рассматривает знак.)

Как все слилося здесь в одном,
Как все живет одно в другом!
Как вверх и вниз здесь силы неземные
Несут друг другу ведра золотые,
На крылиях перелетают,
С небес сквозь землю проникают
И все созвучьем наполняют!
Какое зрелище! Лишь зрелище, увы!
Природы силы, где же вы?
Где грудь ея? Источник жизни каждой,
К которому земля и небо льнет,
Куда всего меня влечет –
Ты всех поишь, что ж я томлюся жаждой?

(Он нетерпеливо раскрывает книгу в другом месте и видит знак духа земли.)

Совсем не так на этот знак смотрю!
Ты дух земли, ты мне роднее;
Себя я чувствую сильнее,
Я словно от вина горю;
Я мужество почуял молодое,
Сносить и скорбь, и счастие земное,
Сражаться с бурею морскою,
Под треск крушенья не слабеть душою,
Тускнеет надо мной –
Луна свой прячет свет –
Лампада меркнет!
Чадеет^[32]!
Красные лучи дрожат
Вкруг головы моей! Со сводов
Какой-то дрожью веет
И обдает меня!
Ты реешь, дух желанный, чую я:
Откройся!
Ах, как стеснилась грудь моя!
Чтоб вновь наполняться,
Все чувства волненьем томятся!
Явись! Явись! Хоть с жизнью пришлось бы расстаться!

(Он берет книгу и таинственно произносит знак духа. Красное пламя вздрагивает, и дух является в пламени.)

Дух

Кто звал меня?

Фауст

(отворачиваясь)

Ужасные черты!

Дух

Ты влек меня в сильнейшей мере,
И долго льнул к моей ты сфере,
И вот…

Фауст

Ах! нестерпим мне ты!

Дух

Ты звал, алкал под страстный лепет
Услышать мой голос и лик видеть мой;
Я тронулся твоей мольбой,
Вот я! – Какой позорный трепет,
О, полубог, тебя объял?
Где грудь, в которой мир ты целый создавал
Носил, вмещал, гордясь мечтой любовной
Возвыситься до нас, до высоты духовной?
О, где ты, Фауст! Чей зов ко мне звучал,
Которого ко мне порыв всесильный мчал?
Ты ль здесь, объят моим дыханьем,
Вдруг стал трепещущим созданьем,
Подобьем слабого червя?

Фауст

Лик огненный, смущусь ли я душою?
Я точно Фауст, и равен я с тобою.

Дух

В буре деяний, в волнах бытия
Бродящая сила,
Кружусь на просторе,
Рожденье, могила
И вечное море,
За сменой другая,
И жизнь огневая,
Основу у времени шумно сную,
Живой я покров божества создаю.

Фауст

Носящийся над бездной мировой,
Дух деятель, как родствен я с тобой!

Дух

С тем равен бываешь, кого постигаешь,
Не ты со мной!

(Исчезает.)

Фауст

(содрогаясь)

И не с тобой?
Так с кем же?
Я, образ божества!
И даже не с тобой!

(Стучат.)

Смерть! Узнаю, – мой фамулус опять –
Прощай все счастия мгновенья!
Ведь нужно ж эту мощь виденья
Сухому шатуну прогнать!

Вагнер в халате и колпаке, с лампой в руке. Фауст отворачивается.

Вагнер

Простите! Декламировали, мнилось,
По греческой трагедии вы? – Вот
Такое б мне искусство пригодилось,
Ему теперь большой почет.
Слыхал я мненье, да и всякий скажет,
Иной актер священнику укажет.

Фауст

Да, ежели священник сам актер.
Как это иногда бывает.

Вагнер

Ах! Кто сидит, вперяя в книгу взор,
И мир едва по праздникам видает,
Лишь издали, в трубу глядя глазами,
Как станет мир он убеждать словами?

Фауст

Чего в нас нет, нам не поймать, мой милый!
Не из груди оно течет,
Откуда с первобытной силой
У слушателя к сердцу льнет.
Вам век сидеть в труде бесследном,
В чужих объедках видеть прок,
Стараясь в вашем пепле бедном
Раздуть убогий огонек!
У обезьян да у ребят возбудишь
Восторг, – коль в этом вкус нашел,
А сердца льнуть ты к сердцу не принудишь,
Коль не от сердца ты исшел^[33].

Вагнер

Но дикция оратора спасенье.
Сам чувствую, отстал я, без сомненья.

Фауст

К чему при честной цели шум?
Зачем шутом с гремушкой быть?
С искусством малым здравый ум
Себя сумеет заявить.
И если подлинно есть что сказать,
Зачем мудреных слов искать?
Да, ваши речи с яркой мишурой,
Глаза лишь людям отводящей,
Бесплодны, как осеннею порой
Туманный ветр, в сухой листве шумящий!

Вагнер

О, Боже! Жизнь кратка, – меж тем,
Искусство долго в изученье.
Я при своем критическом стремленье
Пугаюсь иногда совсем.
Источники, какие и найдешь,
Чтоб приобрестъ, как трудно достается,
Полу пути, пожалуй, не пройдешь,
А бедняку и умереть придется.

Фауст

Ужель пергамент – кладезь тот священный,
Что в силах жажду навсегда залить?
Лишь из души отрадою нетленной
Возможно душу утолить.

Вагнер

Позволь! Так радостно, признаться,
В дух прошлых лет переселяться,
И видеть, что до нас писал мудрец,
И как мы далеко ушли-то, наконец.

Фауст

О! Далеко. До звезд самих!
Для нас, мой друг, чреда веков былых
Есть книга за семью печатями.
Что духом тех веков слывет,
То, в сущности, дух самых тех господ,
А в нем века должны признать мы.
Тут больше грустного, чем срама.
Посмотришь, – жаль, что не бежал давно;
Помойное ведро, чулан для хлама,
И много что событие одно, –
С прекрасной прагматической максимой,
Ни с чем в устах у кукол несравнимой!

Вагнер

Однако мир и дух-то наш познать
Ведь каждого из нас прельщает.

Фауст

Да, что зовется познавать!
Кто вещи звать их именем дерзает?
Того, кто что-нибудь да знал
И сердцу в простоте душевной дав свободу,
Свои воззрения и чувства нес народу,
Народ же изгонял всегда, да распинал.
Любезный друг, прости, давно уж ночь,
Пора расстаться позднею порою.

Вагнер