На эфесе был красный кружок с гербом – меч между двух развёрнутых полумесяцев. Длинное лезвие отливало белизной и брызгало искрами.

– Осторожно! Ковёр!

Старуха перехватила меч рукоять и решительно, по-хозяйски развернула к себе.

– То ест вильк, – прошептала она. – Чуе, чуе!

Она повернулась к ребятам.

– Ходзьмы!

– Почему от него летят искры? – спросила Мария. – Я никогда такого не видела. Я в автобусе чуть с ума не сошла, боялась, что загорюсь.

– Сребрны вильк. Чует он его, чует.

Она зашаркала в комнату. Ноги двигались неуклюже, словно это были деревянные чубучки.

В тесной спальне пахло старушечьим потом, ковёр на стене изображал атаку крылатых гусар, а под ним в качестве кровати стоял комфортабельный чёрный гроб. Пани Туровская была готова к смерти.

Она прошаркала к книжному шкафу, опираясь на меч вместо трости. Белые искры гасли на протёртом ковре.

Шоно отошёл за гроб-кровать и приподнял голову.

– Их двое, – произнёс он.

– С этой стороны? – спросила, не поворачивая голову, пани Туровская.

– Да.

– А с инней строны?

– С той стороны не слышу.

– У них есть шанс войти?

– Плетёнка на воротах хорошая, – Шоно отошёл от стены и присел на табуретку.

– Что происходит? – спросила Марина.

– Прячься, – посоветовал Шоно. – Это хорошее начало.

– Вильк пришёл, – пояснила пани Туровская. – Видишь, свет идёт. Был в Тарасово, теперь здесь будет.

Старушка наклонилась слишком сильно, так что ей пришлось схватиться за полку. Стёкла в шкафу задребезжали. Не отпуская меча, она вытащила книжку в белой обложке. И наверняка успела бы объяснить, что тут к чему – и тут затрещали выстрелы.

Огня они не увидели. Затарахтел невидимый автомат, брызнуло дерево, фыркнула бумага, которую рвали пули, зазвенело разбитое стекло, а меч задребезжал и по нему побежали радуги. Кровь брызнула – на стены, потолок, уцелевшее стекло, книги.

Пани Туровска рухнула на пол, тяжело и неуклюже, словно полено. Меч загремел рядом.

– Бери меч! – закричал Шоно.

Марина посмотрела на него с ужасом. Азиат подался вперёд, схватил её за плечо и швырнул в сторону меча. Потом полез под гроб, сунул руку за пазуху и вытащил новенький чёрный Токарев.

– Я буду отстреливаться, – прошипел он, – а ты держись за меч. Если упустишь его – нам конец.

Через дыры в стене тянуло зимним холодом.

4

– Кто это был? – спросила Марина.

– Когда они уйдут, я скажу, – прошептал Шоно.

Из-под меча поднимался дымок.

– Кто это был? – повторила девушка.

Шоно не отвечал. Он слушал.

Шаги были почти на грани восприятия даже для его чуткого слуха. Стреляли не просто сквозь стену – стреляли прямо с улицы, сквозь забор. Видимо, решили, что у автомата такая кучность, что можно уже не целиться. А теперь убегали вглубь Копища, где их подберёт авто.

Когда шаги растаяли, Шоно поднялся и отряхнулся.

– Что здесь происходит? Что происходит?

Шоно поднял белую книжку, пролистал. У неё была бархатная обложка, такие видел он только у гидеоновских Библий, которые раздают в электричках.

– В этой книжке что-то есть. Посмотришь.

– Я ничего не понимаю.

Шоно посмотрел мрачно.

– У тебя нет времени, чтобы понимать и разбираться. У тебя бабушку застрелили.

– Я знаю!

– Даже сюда скоро приедет милиция. Или полиция, если у вас её тоже переименовали. Даже в Копище они после такого приедут. Телефон здесь есть? Звони лучше сразу. Это не так подозрительно. Меч спрячь и отнеси домой, если получится.

– А ты что будешь делать?

– Я уйду. Слишком много вопросов.

Шоно отправился в прихожую.

– Ты теперь здесь живёшь.

– Я не знал, что буду здесь жить, – ответил Шоно уже из коридора. – И мне есть где переночевать в городе. Я помогу тебе, помогу всем вам. Но сначала реши дела с милицией. И не забудь помыть одну чашку.

Марина чудом не споткнулась.

– Подожди ты, подожди.

– Без паники, без паники. Мы встретимся завтра после уроков.

– Откуда ты знаешь, что я учусь в школе, – Марина задыхалась.

– Я ещё помню, когда бывают зимние каникулы. Какая у тебя школа? Номер?

– Нет, подожди, подожди. Кто ты такой? Откуда она тебя знает?

– Я всё расскажу при встрече. Нет времени, чтобы диктовать ещё одну книгу.

– Знаешь, во время Великой Отечественной, когда отморозки вроде тебя уходили в атаку, они говорили – если я не вернусь, прошу считать меня коммунистом. Это красиво. Это до сих пор красиво. Так вот, скажи, – её глаза сверкали в темноте, – кем ты хочешь, чтобы я тебя считала?

– Можешь считать, что я кто-то вроде охотника на очень редких животных.

– На Серебряных Волков? Серебряный Волк был с ними?

Шоно молчал и прислушивался.

– Они едут, – произнёс он. – Три квартала отсюда. Без сирены, как на обычный вызов. Пусти, мне пора. Номер твоей школы?..

Марина назвала. Шоно кивнул, спустился по деревянным ступенькам и зашагал в ночь.

Часть II. Монгол и школьница

5

Зимнее утро. Снег хрустит, как сахар. Едкий мороз.

Арбузно-алый рассвет за чёрной лентой лесополосы.

Поликлиника стоит на краю города. Приземистое здание из бетонных плит с замызганными плитками на главном крыльце. Оно похоже на школу, тюрьму и канцелярию одновременно. Его строили в конце восьмидесятых и очень спешили – был близок, может быть, распад Союза, а может, конец света. Строили быстро, скорее как временное пристанище, пока не будет готова большая железнодорожная больница, что на Кижеватова. И вот прошли десятилетия, больница на Кижеватова так и стоит с пустыми чёрными окнами. Сюда идут с конечной остановки на Копище, мимо домиков, проваливаясь в снег по колено.

За поликлиникой – накрытое снегом поле. За полем – чёрная лента лесополосы. Здесь город уже закончился. Наверное, это должно обеспечить чистый воздух и покой. Но пока только старушки ругаются, что поликлиника неведомо где.

Возле входа – ларёк. Это небольшая будочка из утеплённой фанеры. Несколько лет на нём висела бумажка «КСЕРОКСА ЗДЕСЬ НЕТ». Потом с владельцем что-то случилось, и у будочки появился новый хозяин. Он перекрасил ларёк, повесил новую решётку, а табличка сменилась на: «УСЛУГИ КСЕРОКОПИЯ ТОЖЕ».

Ксерокопировать пациентам приходится много, так что бизнес процветал.

Сейчас, утром, здесь не было ни души. Только одинокий прохожий в чёрной куртке и низко надвинутой шапке хрупал по снегу от остановки автобуса.

Он подошёл к ларьку, спустил рюкзак на землю. Достал свёрнутую бумагу и постучался в окованное железом окошко ларька.

Изнутри показалось лицо молодого китайца. Он торопливо открыл окошко, другой рукой включил ксерокс. Взял бумагу, развернул, кивнул, выключил ксерокс и поднялся, чтобы открыть дверь.

С внутренней стороны двери был уже знакомый узор из металлических лент. Паутина блеснула, отражая малиновый огонь восходящего Солнца.

Прохожий вошёл, отодвинув занавес из деревянных бус. Уселся, снял шапку. Это был Шоно.

– Нихао, – улыбался молодой китаец. Он уже включил плитку и ставил чайник.

– И вам сайн байна, – с достоинством ответил Шоно. Шапку он положил на стол и теперь стягивал вязаные перчатки. – Где отец?

– В поле. Тайцзицюань занимается.

– А, точно. Прости. Я потерялся во времени.

– Что с вами произошло?

– Только что убили госпожу Туровскую. Старшую.

Мрачный Шоно смотрел в стену.

– Кто убил? Могуи?

– Я думал, это будет акула, – произнёс Шоно, – они часто атакуют из унитазов. Но всё хуже. Ещё хуже. Её убили люди, представляешь? Люди!

– Они хотели грабить?

– Нет. Они знали, что она из охотников. И застрелили её по-человечески. Из автомата. Они не стали даже заходить. Стреляли прямо сквозь забор и стену дома.

– Это неосмотрительно, – заметил китаец, – автомат легко искать.

– Даже если найдут, ничем не поможет. Понимаешь, здесь не Китай. Допустим, найдут этот автомат, проверят. Окажется, что автомат пропал в Азербайджане в 1992 году. Выдан правительством отрядам народной самообороны и с тех пор пропал без вести.

– Они видели вас?

– Нет.

– Я слышал, сейчас часто арестуют торговцев оружием.

– К вам тоже приходили с обыском?

– Мы не торгуем оружием.

– Это и я знаю. А что с товаром?

– Есть товар.

– Больше стало?

– Приносят.

– Понимаю. Коммерческая тайна.

Из чайника вырвалась белая струйка пара.

– Меня поили кофе, – сообщил Шоно, – можешь себе такое представить? Меня – кофе… Вот такая польская интрига. Уверен, что даже в Варшаве не подают хороший чай. У меня теперь ветра не на месте. Надо пить чай, как можно скорее. Если пьёшь чай, то никогда не ошибёшься.

Струя, шипя, упала в заварочный чайник.

– Хорошая здесь вода? – спросил монгол.

– Очень хорошая, – сказал китаец. – Лучше, чем в Минске была и Запорожье.

– В Минске вода как мел… – Шоно оглядывал заставленные баночками стены. Под потолком медленно поворачивались амулеты. – Какой-нибудь новый товар бывает?

– Приходил человек незнакомый, предлагает, – китаец заглянул в гроссбух на столе, – какое-то “одламки кальварийские”. Не понимаю, что это.

– Это Черепки Голгофы, – Шоно откинулся на спинку стула и тяжело дышал, – по-польски они так называются. Кальвария – так на латыни называется Голгофа. В Минске есть Кальварийское кладбище, там метро Пушкинская. Когда доберёмся, я тебя туда свожу.

– Голгофа? Я слышал, но не понял.

– На древнем еврейском языке это слово значит «Череп». Так называли холм, где распяли Иисуса Христа. В тех странах, где Библию читали на латыни, это место зовут по-латински – Кальвария. Например, в Польше. И в Англии.

– У вас в христианстве очень сложная мифология.

– Ты быстро освоишь польский, – продолжал Шоно, не отводя взгляд от амулетов с танцующими иероглифами. – Польский язык отличается от русского не больше, чем тяньцзиньский говор от пекинского. И это очень мелодичный язык. Ты только послушай, как красиво звучит – w Szczebrzeszynie chrząszcz brzmi w trzcinie, i Szczebrzeszyn z tego słynie!

Китаец слил первую воду и снова наполнил чайничек.

– У меня кое-что для тебя есть,– произнёс Шоно. – Но мне нужны не деньги.

– Вам нужны Черепки Голгофы?

– Нет. Мне нужно знать про тех, кого привезли из-под Тарасово. Я уже знаю, – Шоно поднял руку, – что с ними случилось. Я хочу знать, сколько их. И кто платит за их лечение.

– В этой стране лечат бесплатно. Мне так сказали.

– Только граждан страны. Мне очень надо знать, кто за них платит и почему их лечат здесь, по соседству с обычными больными. Почему их не спрячут? Почему их вообще приняли?

– Почему ты думаешь, что я это знаю?

– Хранитель Востока всегда узнаёт такие вещи, – отозвался Шоно. – И я не думаю, что он скрыл это от сына. Вы живёте возле больницы и видите всё. У вас отличный семейный бизнес. Сидите на краю земли и скупаете добычу у местных охотников. То же самое, чем занимались ваши прадеды в Уссурии.

Китаец наполнил пиалку и подал гостю.

– Хранитель Востока знает много вещей, – произнёс он. – Хранитель Востока также хранит много вещей. Но это не значит, что он раздаёт их бесплатно.

– Мне есть чем заплатить.

– Старые запасы или новая добыча?

– Всего понемногу. И кое-что из наследства Ядвиги Туровской.

– Ты уже нашёл себе угодья?

– Я ищу ответы, а не угодья.

– Мы можем узнать то, что ты просишь.

– А как же могуи?

– Мы не повелеваем могуями.

– Если я буду знать, что здесь происходит, их будет легче остановить.

– Это не твоя работа. И не наша.

– Это радость акулы, – произнёс Шоно, – когда весь мир окажется под водой.