– Майк! – ору я. – Привет! Вы меня не знаете, но иногда я стою перед зеркалом и пытаюсь себя убедить, что каким-то образом унаследовал два фрагмента ваших бровей. Как вы угадали, что мне именно в этом абзаце нужен пылающий золотой луч, соединивший небо и землю?

– А, это? – Майк смотрит на огненное зарево и проделывает свой фокус бровями. (Ну, у меня есть две смешные бровки, карандашные черкушки рассеянного художника, но брови Майка в сравнении с бровями обычного смертного – все равно что Рука Кирби в сравнении с заурядным человеческим кулаком.) – Если честно, я понятия не имею, зачем это сюда поместил. Может, когда-нибудь вспомню.

– Что? Погодите. Вы меня подкалываете? Это ваше всегдашнее дважды обманное опровержение из серии «догадайся сам»? Мне? Когда я пишу о вас?

– Интересные вопросы, верно? – Майк улыбается и, хочется верить, не только потому, что я о нем пишу. – У меня сейчас мысли заняты другим. Я тут дописываю одну безделицу. «Еще пятьдесят оригинальных способов применить лавровый посох в домашнем быту». Дошел пока до сорок седьмого. Когда закончу, может быть, напишу вам постскриптум.

– Или, – говорю я, – сейчас вы постучите меня по голове и скажете: «Ну у тебя и воображение», намекая, что я извлек из ваших авторских ремарок великие невозможности… вроде этого огненного столпа.

– Сдается, вы загнали себя в ситуацию «из огня да в полымя». И вообще, что за огненный столп?

Майк небрежно взмахивает рукой. Исполинский луч золотого пламени погас, погас некоторое время назад. На его месте – записка, накорябанная на оторванном уголке старой дорожной карты. Она гласит:

[Некоторые слова] и [что вы в них вчитаете]

Он уже исчез вдали.

Как, черт возьми, ему это удалось?

VI. Heliodromus^[7]

Наверное, честность требует сказать, что сейчас, в двадцатых годах двадцать первого столетия, есть некоторые черты массовой фантастики, которых читатель привык ожидать, и тем, кто воспитан на такого рода чтении, «Дракон» может показаться трудным. Он не ставит себе целью дать однозначные ответы. Собственно, в системе романа нельзя даже сказать, что такие ответы существуют. Есть некая почти детерминистская разновидность крепко сбитого повествования, в которой все правила игры подробно изложены, каждая способность четко определена, каждый исход ясно обозначен, каждый вопрос понятно разъясняется, прежде чем читатель дойдет до последней страницы. Это, должен сказать, прямая противоположность корпусу текстов, известному как «все, что написал Майк Форд». Не ищите здесь предложений и абзацев, сколоченных без единой щелочки. В произведениях Майка полно дыр самого замечательного свойства. Что пробивается в щелочки суперструктуры? Свет, друзья мои.

Как сам Форд сказал в 2002 году в интервью Фреду Бушу и Мэри Энн Моханрадж: «На мой взгляд, в идеале надо показывать события, и пусть читатель сам решит, что они значат. Иногда читатель увидит не то, что задумал автор; это, безусловно, верно по отношению к попыткам эмпирически расшифровать реальность».

Отсюда не следует, что «Дракон» сложен для восприятия. Ничего подобного. Я бы сказал, что это приятное чтение и что книгу отличает исключительно стройный слог. Есть замечательные исторические романы, созданные, судя по всему, исходя из теории, что если бросить читателя в воду и придавить сотнями тонн свинца, это поможет ему быстрее отрастить жабры. На память приходит цикл Патрика O’Брайана про Обри и Мэтьюрина и «Хроники Лаймонда» Дороти Даннет. Я с удовольствием прочел оба цикла, но должен сказать, поначалу через них продираться нелегко. Майк не менее сведущ в тонких материях, но играет с ними в другие игры.

Не многие авторы могут соперничать с Фордом в отточенности технологии. Он выстраивает сюжет как фокусник или импресарио, но фразы оперирует, как хирург. Его нежелание разбавлять текст объяснениями придает книге поразительную информационную плотность; вновь и вновь вы видите короткие предложения или емкие описания, выполняющие работу незримых страниц. В мастерски созданной атмосфере такая метода будит воображение. И стремительное действие, и неспешные разговоры Форд писал с той элегантной экономией движений, какую являют лишь вымышленные мастера боевых искусств, которые устраняют любую угрозу одним точным поворотом запястья или молниеносным тычком мизинца. Смакуйте его слог, перекатывайте в голове фразы, выискивайте умолчания, которые зачастую так же восхитительны, как все сказанное и написанное.

Держитесь, даже если почувствуете, что запутались, не отступайте, ради всего прекрасного, ибо мало романов, так вознаграждающих читателя за упорство.

VII. Pater^[8]

Итак. Последний фокус. Мистерии пройдены. Ворон, жених, воин, солдат, лев, перс, солнечный вестник, отец. Ты получил откровения, обещания и предостережения, висел во тьме, окруженный кольцом ветра и огня. Не обращай внимания на чрезвычайно подвижные брови человека, управляющего машиной, которая производит ветер и огонь. Это часть спектакля. За время ожидания я нашептал тебе на ухо больше, чем следовало. Теперь «Дракон» расскажет о себе меньше, чем хотелось бы, потому что в этом мире есть дыры, дыры самого великолепного свойства, которые Майк устроил своими руками, чтобы в них сочились загадки. Боюсь, я не могу сказать, какой из Византиев в колоде самый реальный, поскольку теперь ты должен самостоятельно различить шестой Византий, седьмой Византий, восьмой, девятый и так далее до бесконечности. Чем больше читаешь между строк, тем больше появляется строк, между которыми можно читать. Это главная неожиданность восшествия к отцу – ты оказываешься больше, чем думал.

– Что ж, – говорит Майк, кланяясь из тени, – нельзя отправлять мистический культ, не разбив нескольких яиц.

Кыш. Лети отсюда, собрат-ворон. Покинь пещеру. Инициация окончена.

Перед тобой нечто величественное, гулкое, достойное каждого удара сердца, которое уйдет на его прочтение. Оно было заперто от мира, недоступно на какое-то время, но вот оно снова.

Вперед, читай. Я тебе завидую. А когда все останется позади, когда сущности по необходимости умножатся, когда все страницы будут перевернуты, однако танец возможностей не прекратится, можно будет сказать, что ты видел все. Ты будешь знать меньше, чем раньше, и упиваться этим чувством.

Подобно мне, ты сможешь сказать лишь:
У меня столько вопросов.
Как, черт возьми, ему это удалось?

Скотт Линч, Массачусетс, январь 2020

Империя существовала в предустановленном порядке; вкруг трона в духовной области ясного света вершились небесные деяния, здесь проходили чередой префекты, логофеты, нунции…

Они обитали в Византии…

Однако в сознании Империи жила и другая легенда, помимо легенды о святом Граале.

– Чарльз Уильямс, «Область летних звезд»

Историческое замечание

Во II веке н. э. Лукиан Самосатский объявил: «Все нынче пишут истории, и я не хочу отставать от других»^[9]. И затем этот Лукиан, прозванный Злословцем, сочинил фантастическую книгу под названием «Правдивая история».

«Дракон…» – роман, в котором исторические персонажи и обстоятельства выведены, как это обычно бывает в пьесах. Некоторые события и все диалоги вымышлены, как и явно фантастические элементы. Я старался по возможности избегать технических анахронизмов; впрочем, некоторые технологии не были известны в описываемую эпоху в странах, где происходит действие.

Цитаты, предваряющие каждый раздел, взяты из шекспировского «Ричарда III». Эта пьеса, как и многие другие труды, исторические и не только, послужила источником для атмосферы и деталей книги, однако трактовка персонажей, особенно самого превратно трактуемого из английских королей, разумеется, моя собственная.

Я стремился развлечь читателя, а не затеять серьезную историческую дискуссию. Как написал Ненний двенадцать веков назад (если такой человек существовал и писал именно тогда): «Уступаю дорогу тому, кто в таких делах более сведущ и более опытен, нежели я»^[10].

ДжМФ/1982

Тени в порядке явления

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕРСОНАЖИ

Для тех, кто не может уследить за множеством аристократических титулов той эпохи или просто любит такие списки, здесь приведен неполный перечень упомянутых в романе реальных исторических фигур. Если имени в списке нет, это не обязательно означает, что лицо не историческое, и, как объясняется выше, с приведенными ниже личностями автор позволил себе некоторые вольности.

АНГЛИЧАНЕ И ШОТЛАНДЦЫ

СЕСИЛИЯ, герцогиня Йоркская и ее дожившие до взрослого возраста сыновья:

РИЧАРД ПЛАНТАГЕНЕТ, герцог Глостер, впоследствии король Ричард III

ДЖОРДЖ ПЛАНТАГЕНЕТ, герцог Кларенс

КОРОЛЬ ЭДУАРД IV

РИЧАРД, герцог Йоркский

АННА НЕВИЛЛ, жена Ричарда Глостера

ЕЛИЗАВЕТА ВУДВИЛЛ, жена Эдуарда IV

ДЖЕЙМС ТИРЕЛЛ, приближенный Ричарда

РИЧАРД РЭТКЛИФ, то же

ФРЭНСИС ЛОВЕЛЛ, то же

АЛЕКСАНДР СТЮАРТ, герцог Олбани, брат короля Якова III Шотландского

АНТОНИ ВУДВИЛЛ, лорд Скейлс, граф Риверс, брат королевы Елизаветы

ЭДУАРД, принц Уэльский, позже король Эдуард V

ДОКТОР ДЖОН МОРТОН

ГЕНРИ СТАФФОРД, герцог Бекингем

УИЛЬЯМ ГАСТИНГС, лорд Гастингс, гофмейстер Эдуарда IV

ЭДУАРД МИДДЛГЕМСКИЙ, сын Ричарда Глостера

ГЕНРИ ТИДИР (то есть «Тюдор» в произношении той эпохи)

ФРАНЦУЗЫ

КОРОЛЬ ЛЮДОВИК XI

ФРАНСУА ВИЙОН, поэт и шалопай

МАРГАРИТА АНЖУЙСКАЯ, вдова Генриха VI Английского

ИТАЛЬЯНЦЫ

ЛУИДЖИ ПУЛЬЧИ, поэт

МАРСИЛИО ФИЧИНО, поэт и философ

ДЖУЛИАНО МЕДИЧИ и его брат

ЛОРЕНЦО МЕДИЧИ, именуемый Великолепным (официальный титул главы банка Медичи)

АЛЕССАНДРА СКАЛА, театральная художница

ДЖИРОЛАМО САВОНАРОЛА

ГАЛЕАЦЦО МАРИЯ СФОРЦА, герцог Миланский

ФЕДЕРИГО ДА МОНТЕФЕЛЬТРО, кондотьер, герцог Урбинский

ДОМЕНИКО МАНЧИНИ, дипломат

ДЖОН АРГЕНТИН, врач

Часть первая
Дети империи

Враждебна жизни их была звезда. …
Для всех неотвратим судьбы закон^[11].

– Акт IV, сцена 4

Глава 1
Гвинедд

Римская дорога разрезала Северный Уэльс на некотором удалении от побережья, между ветреным Ирландским морем и горами Гвинедда и Поуиса. Она шла мимо рудников, где добывают медь и свинец, до которых так охоча Империя, и пересекала реку Конуи в Каэрхуне, а Клуид – в Асафе, посвященном Эзусу. Римляне проложили ее в холмах, выше берега, но ниже горных отрогов, не пытаясь проникнуть в становой хребет страны. Это не означало, что путей туда нет, только что римляне их не нашли.

Дорога уцелела на отрезке от Карнарвона до Честера, а в Каэрхуне, что в долине Конуи, сохранились развалины стен и рвы на месте форта, где легионеры охраняли переправу. Римские камни, но ни одного римлянина уже тысячу лет.

За Каэрхуном дорога с милю шла вверх к постоялому двору «Белый олень». Здесь Хивел Передир жил на одиннадцатом году своей жизни, в лето девятьсот десятое от Артуровой Победы, тысяча девяносто пятое от основания Константинова града. В тот ранний мартовский вечер Хивел стоял на римской дороге под «Белым оленем» и был римским кесарем.

Поля – его безграничные владения – расстилались внизу, разделенные деревьями, которые с высоты казались пушистыми комочками на зелено-коричневом лоскутном одеяле. Воды Конуи змеились широкой, нашитой на ткань лентой. Мартовский воздух пах торфом, сыростью и больше ничем, кроме собственной холодной чистоты на острой кромке весны.

Место, где стоял Хивел, звалось Пен-и-Гаэр, Голова Крепости. Крепость существовала еще до того, как пришли легионы, однако от ее строителей тоже остались лишь камни: отрезки стены и вала. И острые глыбы, врытые рядами на подступах к холму.