Он понимающе улыбнулся – намного более, чем понимающе. То была одна из тех редких улыбок, вселяющих вечное утешение, какие можно встретить всего четыре или пять раз за всю жизнь. Она озарила, – или как бы озарила, – весь внешний мир в одно мгновение и затем сосредоточилась на тебе с неодолимым предубеждением в твою пользу. Она поняла тебя именно настолько, насколько ты хотел бы быть понятым, поверила в тебя так, как ты хотел бы поверить в себя, и заверила тебя, что создала точно такое представление о тебе, какое ты больше всего хотел бы создать о себе. Именно в этот момент она исчезла, и перед моими глазами был уже элегантный молодой работяга с пристани, на год или два старше тридцати лет, продуманная формальность речи которого граничила с абсурдом. Еще до того, как он назвал себя, я не мог избавиться от впечатления, что он тщательно подбирает слова.

Почти в то же мгновение, когда мистер Гэтсби назвал себя, к нему подбежал дворецкий с вестью о том, что на проводе его ждет Чикаго. Он извинился с легким поклоном, включавшим каждого из нас в отдельности.

– Если тебе захочется чего-то, просто попроси, старина, – посоветовал он мне. – Извините. Я присоединюсь к вам позже.

Как только он ушел, я повернулся к Джордан, вынужденный заверить ее в своем удивлении. Я представлял себе Гэтсби как полного мужчину средних лет с багровым лицом.

– Кто же он? – спросил я. – Ты знаешь?

– Просто человек по фамилии Гэтсби.

– Я имею в виду, откуда он? И чем он занимается?

– Теперь и ты начал интересоваться этой темой, – ответила она со слабой улыбкой. – Помню, он мне когда-то сказал, что он выпускник Оксфорда.

Какое-то смутное представление начало складываться у меня о нем, но следующие ее слова развеяли его.

– Но лично я в это не верю.

– Почему?

– Не знаю, – настаивала она. – Просто не думаю, чтобы он там учился.

Что-то в ее тоне напомнило мне уже звучавшую фразу другой девушки «Думаю, он убил человека» и пробудило мое любопытство, так что я готов был уже верить всему, даже тому, что Гэтсби выскочил из болот Луизианы или из бедных кварталов Ист-Сайда Нью-Йорка. Это еще можно было понять. Однако юноши не могут – по крайней мере, по моей провинциальной неопытности я считал, что они не могут, – выплыть просто из ниоткуда и сразу же купить дворец на Лонг-Айленде на берегу Пролива.

– Кто бы он ни был, он устраивает большие приемы, – сказала Джордан, меняя тему со свойственной городским жителям нелюбовью к конкретике. – А мне нравятся большие приемы. На них такая интимная атмосфера! На малых вечеринках нет никакого уединения.

Раздался стук большого барабана, и голос дирижера оркестра вдруг возвысился над эхолалией сада.

– Дамы и господа! – воскликнул он. – По просьбе мистера Гэтсби мы сыграем для вас последнее произведение мистера Владимира Тостова, которое привлекло к себе такое большое внимание публики в Карнеги-Холле в мае этого года. Если вы читаете газеты, вы знаете, что оно произвело большую сенсацию.

Он весело и снисходительно улыбнулся и добавил:

– В некотором роде сенсацию!

После этих слов все рассмеялись.

Эта пьеса Владимира Тостова, – с вожделением резюмировал он, – известна под названием «Джазовая история мира».

Суть произведения мистера Тостова ускользнула от меня, поскольку сразу, как только оно началось, мой взгляд упал на Гэтсби, который стоял в одиночестве на мраморной лестнице, переводя одобрительно взгляд с одной группы гостей на другую. Кожа на его загорелом лице была привлекательно натянута, а короткие волосы создавали впечатление, будто он подстригает их каждый день. Я не мог разглядеть в нем ничего зловещего. Я подумал, уж не для того ли он не пьет, чтобы выделяться на фоне своих гостей, так как мне показалось, что он стал более корректным, когда братание на почве веселья усилилось. Когда пьеса «Джазовая история мира» закончилась, женщины по-плутовски весело склоняли головы на плечи мужчин; женщины игриво отклонялись назад, падая в подставленные руки мужчин, и даже в сторону их групп, зная, что кто-то из группы непременно подхватит их, – однако никто не падал на Гэтсби, и ни один французский завиток не коснулся плеча Гэтсби, и ни один поющий квартет не включал в себя голоса Гэтсби.

– Прошу прощения.

Рядом с нами вдруг появился дворецкий Гэтсби.

– Мисс Бейкер? – поинтересовался он. – Прошу прощения, но мистер Гэтсби хотел бы поговорить с вами тет-а-тет.

– Со мной? – воскликнула она удивленно.

– Да, мадам.

Она медленно поднялась, в удивлении приподняв брови в мою сторону, и последовала за дворецким по направлению к дому. Я заметил, что она носила свое вечернее платье, – все свои платья, как спортивную одежду: в ее движениях была какая-то энергичность, будто она впервые научилась ходить на своих площадках для гольфа на свежем, бодрящем утреннем воздухе.

Я остался один, и уже было почти два часа ночи. Какое-то время неразборчивые и интригующие звуки доносились из длинной комнаты с множеством окон, которая нависала над террасой. С целью избавиться от ухажера Джордан, который завязал разговор на акушерские темы с двумя хористками и который умолял меня подключиться к этому разговору и поддержать его, я вошел внутрь.

Большая комната была заполнена людьми. Одна из тех девушек в желтом играла на фортепьяно, а рядом с ней стояла высокая, рыжеволосая юная дама из какого-то знаменитого хора и пела песню. Она, бедняжка, перепила шампанского, и во время исполнения песни вдруг почему-то решила, что все в мире очень, очень печально, и не только пела, но и плакала также. Каждую паузу в песне она заполняла нервными вздохами, сдавленными рыданиями, после чего снова брала лирическую ноту дрожащим сопрано. Слезы струились по ее щекам – не скажу, что ручьем, так как когда они вступали в контакт с ее густо обвешанными тяжелыми бусинками ресницами, они приобретали чернильный цвет и далее уже медленно катились по лицу черными ручейками. Кто-то смешно пошутил, предположив, что она поет по нотам, которые написаны на ее лице, после чего она подняла вверх руки, плюхнулась в кресло и погрузилась в глубокий пьяный сон.

– Она поругалась с мужчиной, который называет себя ее мужем, – объяснила мне какая-то женщина, взязв меня за локоть.

Я осмотрелся вокруг. Большинство оставшихся женщин теперь ругались с мужчинами, называвшими себя их мужьями. Даже среди пришедших вместе с Джордан, – четверых человек из Ист-Эгга, – начались раздоры. Один из мужчин говорил что-то с необычной энергичностью какой-то молодой актрисе, и его жена, после провалившейся попытки посмеяться над ситуацией с высокомерным и равнодушным видом, совершенно потеряла всякое самообладание и прибегла к фланговым атакам: периодически возникала у него под боком, как разъяренный бриллиант, и шипела: «Ты же обещал!» – ему на ухо.

Нежелание расходиться по домам присутствовало не только среди беспутных мужчин. Холл в настоящий момент был занят двумя до боли трезвыми мужьями и их женами в крайней степени негодования. Жены жаловались друг другу повышенными голосами, чтобы их было слышно мужьям:

– И так всегда: как только он видит, что мне начинает быть интересно, у него тут же созревает желание идти домой!

– Никогда в жизни еще не видела такого эгоиста!

– Мы всегда и везде первые на выход.

– И мы тоже!

– Сегодня мы как раз в числе самых последних, – сказал один из мужчин робко, по-овечьи. – Оркестр ушел еще полчаса назад.

Несмотря на общее согласие этих жен в том, что в такую зловредность оркестра невозможно поверить, диспут закончился короткой борьбой с мужьями, после чего обе жены оказались в воздухе и уплыли, лягаясь, во тьму ночи.

Пока я ждал в холле мою шляпу, дверь библиотеки открылась, и оттуда вышла Джордан Бейкер вместе с Гэтсби. Он еще говорил ей какие-то последние слова, но горячность в его поведении резко превратилась в формальность манер, когда несколько человек приблизились к нему, чтобы попрощаться.

Компаньоны Джордан с нетерпением звали ее с крыльца, но она задержалась еще на мгновение, чтобы попрощаться со мной.

– Я сейчас услышала что-то просто потрясающее, – прошептала она. – Как долго мы были там?

– Ну, где-то с час.

– Это было… просто потрясающе, – повторила она рассеянно. – Но я поклялась, что никому об этом не скажу, так что я сейчас просто дразнюсь. – Она грациозно зевнула мне в лицо. – Обязательно приходи ко мне в гости… В телефонной книге… Под фамилией миссис Сигурни Ховард… Это моя тетя… – говорила она отрывочно, спешно продвигаясь к выходу; энергично махая своей загорелой рукой на прощание, она растворилась в своей компании, ожидавшей ее у двери.

С немалым чувством стыда оттого, что уже в первое мое появление здесь я задержался до такого позднего времени, я присоединился к последним из гостей Гэтсби, которые столпились вокруг него, с объяснениями, что я тщетно пытался найти его с самого начала вечеринки, и извинениями за то, что не признал его в саду.

– Забудь! – повелел он мне решительно. – Выбрось это из головы, старик. – Это последнее слово, при всей своей фамильярности, было фамильярным не больше, чем его рука, которой он ободряюще похлопал меня по плечу. – И не забудь: мы катаемся на гидроплане завтра в девять утра.

Затем за его спиной нарисовался дворецкий:

– Филадельфия ждет вас на проводе, сэр.

– Хорошо, через минуту подойду. Скажи им, что я уже иду… Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – Он улыбнулся – и вдруг оказалось, что мой уход среди последних имеет какую-то приятную значимость, будто он все время только этого и желал. – Спокойной ночи, старик… Спокойной ночи.

Но, когда я спустился с лестницы, я понял, что этот вечер еще не совсем закончился. За пятьдесят футов от двери дома с десяток зажженных фар освещали какую-то редкую в своем роде суматоху. В канаве при дороге, с поднятой кверху правой стороной, с варварски оторванным одним колесом торчал новенький двухместный автомобиль, который две минуты назад покинул подъездную аллею дома Гэтсби. Острый выступ какой-то стены был причиной отрыва этого колеса, которое теперь привлекало к себе все большее внимание с полдюжины любопытствующих шоферов. Когда они повыходили из своих машин, загородив ими дорогу, какое-то время было слышно резкое, нестройное гудение клаксонов стоящих сзади машин, увеличивая и без того страшное столпотворение.

Человек в длинной куртке, выбравшись из потерпевшего аварию автомобиля, стоял теперь посреди дороги, переводя взгляд с машины на колесо, с колеса на зрителей с забавным озадаченным видом.

– Смотрите! – объяснил он. – Она въехала в канаву.

Этот факт казался ему бесконечно удивительным, и по необыкновенной манере удивляться, которая мне бросилась в глаза первой, я узнал и самого человека: это был последний клиент библиотеки Гэтсби.

– Как это произошло?

Он пожал плечами.

– Я вообще ничего не понимаю в механике, – сказал он решительно.

– Но как это произошло? Вы что, въехали в стену?

– И не спрашивайте меня, – сказали «Очки-велосипед», умывая руки во всем этом деле. – Я очень мало знаю о вождении – почти ничего. Это случилось – и это все, что я знаю.

– Но если вы такой плохой водитель, тогда вам не следовало пытаться вести автомобиль ночью.

– Но я даже не пытался, – сказал он с негодованием, – я даже не пытался!

Благоговейный ужас охватил присутствующих.

– Вы что, хотите кончить жизнь самоубийством?

– Вам еще повезло, что отлетело всего лишь колесо! Такой плохой водитель, и даже не старался вести автомобиль!

– Вы не поняли, – объяснил преступник. – Я не вел машину. В машине сидит еще один человек; он и вел ее.

Шок, который последовал за этим заявлением, нашел выражение в непрерывном «А-а-а-х! А-а-а-х!», и дверь машины начала медленно открываться. Толпа – а теперь это была уже толпа – невольно отступила на шаг назад, и когда дверь полностью открылась, последовала пауза, будто от появления призрака. Затем очень медленно, часть за частью, из машины вылез бледный, качающийся из стороны в сторону индивид, осторожно нащупывая землю большим дрожащим танцевальным туфлем.

Ослепленный ярким светом фар и сбитый с толку непрерывным воем рожков, призрак этот стоял, покачиваясь, какое-то время, пока в его поле зрения не вошел человек в куртке.