Я поспешил отодрать крысу от груди Яшмы, которая и так едва дышала.

– Сторожить, Лашуня! Живо! – я кивнул крысе на дверь. Та посмотрела на меня, как на изверга, но послушно пошла к выходу и улеглась у занавески, которая была мне вместо двери.

Сняв доспех, я налил в кувшин пресной воды, хранившейся у меня про запас, взял первый попавшийся кусок ткани и стал промывать раны.

Я не знал точно, что следует делать, но мне показалось, что будет лучше сделать хоть что-то, чем сидеть и прислушиваться, дышит она или уже нет.

Наконец, Лашуня пискнула, давая знать, что к нам пришли.

Я поспешно вышел наружу и увидел Нору.

– Слаба Богу, ты жив! – воскликнула она, кидаясь мне на шею и обнимая. – Почему ты не пришел ко мне!? Я так боялась!

– Я слышал, вам принесли Яшму, меня отправили ее искать, – сказал я, морщась: Нора случайно задела свежую рану.

Девушка отдернула руку и внимательно осмотрела порез на моем плече.

– Почему ты не пришел лечиться!? А если туда что-то попадет?

– И что ты посоветуешь мне сделать?

– Я принесу тебе мазь, она поможет!

– Отлично.

– Я скоро приду!

– Буду ждать тебя здесь.

Она ушла, а я вернулся к себе. Лашуня снова бросилась к Яшме, пыталась вылизать ее руку. Я отогнал крысу: мало ли, что бывало в ее пасти?

Вскоре Нора вернулась, крыса снова запищала.

– Пойдем, я наложу ее на раны.

– Я сам! – я остановил девушку, собравшуюся зайти внутрь. Она недоуменно на меня посмотрела. – Я очень устал, – объяснил я, вздыхая. Меньше всего мне сейчас хотелось этих трудностей. – Давай я сам все сделаю, а к тебе приду, как только получится, хорошо?

– Как скажешь, – произнесла она растерянно. – Ты странно себя ведешь.

– Я убил много людей сегодня. Мне нужно побыть одному.

Больше вопросов не было, Нора ушла, а я смог вернуться внутрь.

Мази, которую принесла жрица, не хватило даже на самые крупные раны Яшмы: у бедняги ребра торчали из-под стесанной кожи, а руки были исполосованы, как точильная палка. Но даже эта помощь была лучше, чем ничего.

Когда вернулись трое желтых, солнце уже потихоньку белило небо. Вскоре мне нужно было идти на совет.

– Где Погодник? – спросил я, замечая, что с желтыми его нет.

– Он сейчас сам не лучше Яшмы, – объяснил Шляпа. – Фиолетовые говорят, это он вызвал шторм, и теперь валяется в горячке.

– Плохо дело, – вздохнул я. – Посидите с ней? Если кто-то придет, молчите: Лашуня не пустит никого внутрь.

Желтые переглянулись и согласились. Я велел крысе сторожить, а сам пошел на совет.

Там собрались все, кроме Погодника и Солнца.

– Я боялся, ты не пережил битвы, – сказал я Буревестнику. Он, перевязанный и облитый снадобьями оранжевых жриц, выглядел больным, но вполне живым.

– Я жив, – он кивнул. – А ты отлично сражался.

Я не стал отвечать: было бы, с кем сражаться. Почти все стражники, которые мне доставались, находились под действием яда. Самых сильных черных, которые были достаточно выносливы, чтобы терпеть яд, кидали в центр холмов, а я был с краю.

– Как Пог… Жемчуг? – я повернулся к Луне.

– Лекарки говорят, он должен отдыхать, но через несколько дней будет здоров, – ответил старик.

Когда пришел Солнце, совет начался.

Наши потери оказались не так велики, как мы думали: две седьмых от общего числа жителей, две пятых от воинов. Многие были в лазарете и пока не собирались расставаться с жизнью. Оружия у нас прибавилось, как и металла: то, что осталось на погибших стражниках, отлично подходило для переплавки.

– У нас есть раненые черные, – сказал Солнце. – Нужно решать, что с ними делать.

– Отправим на Остов, – твердо сказал Буревестник. – Завтра же посадим на лодку. Ни к чему нам тут чужаки.

– Решено, – кивнул Солнце, явно не желающий больше говорить о пленных. – Яшму так и не нашли?

Все покачали головами.

– Ты ничего не слышал о ней? – он повернулся ко мне.

– Я поискал у желтых и отправился к себе, – ответил я.

– Если мы не найдем ее, она умрет от ран. Жрица, лечившая ее, говорит, что и с мазями ее было не спасти.

– Можно подумать, найдись она, вы бы вылечили ее и дали бы спокойно жить, – хмыкнул Василий, недовольно смотря на Солнце. Старик уже знал, что Яшму пытались отравить.

– Мы бы вылечили ее, – сказал Солнце. – Она виновата в смерти моих людей, но никто не стал бы ее убивать: один Бог нам всем судья. Он бы и вынес ей приговор.

– Много я бы отдал, чтобы посмотреть, как молнии и гром обрушатся на того, на кого покажет твой палец, – съехидничал Буревестник. – Отправить, что ли, людей на поиски этой Яшмы?

– Даст Бог, она сама придет к нам, – Солнце опустил глаза, чтобы скрыть свой гнев.

На этом совет закончился: все слишком устали, чтобы обсуждать менее важные вопросы. Предводители вернулись к стаям, а я отправился к себе в дом.

Борода спал в гамаке, Шляпа прикорнул на крысином месте, а Вадик сидел возле Яшмы.

Он снял с нее лоскуты, оставшиеся от черной формы, тело прикрывала только повязка на грудь и нижние штаны. Смачивая тряпку в жидкости, по цвету напоминавшую настойку, Вадик протирал ее тело от крови и грязи.

– Как она? – спросил я, садясь рядом.

– Пока непонятно, – он покачал головой. – Дышит тяжело, жар усиливается. Если доживет до вечера, может, и выкарабкается. Ногу я вправил, но, судя по всему, этого мало. Должно быть, сломано два или три ребра, и что-то с рукой. И кровь. Не могу представить, сколько на ее потеряла.

– Ты умеешь вправлять ноги? – я удивился, насколько хватило сил.

– Я учился на лекаря, когда был на Остове, – кивнул Вадик.

– И за что же тебя сюда отправили?

– Лечил бунтарей, крал для них разные химикаты из лабораторий.

Я кивнул, туман застилал мне глаза.

– Ложись, я разбужу тебя, когда захочу спать, – сказал Вадик. – Тебе отдых нужнее.

– Я не хочу спать.

Я всмотрелся в лицо Яшмы. Теперь, когда с него смыли грязь, оно было почти прежним: две раны на скуле и подбородке выглядели, как новые полосы. Как ни странно, даже спустя столько времени я отлично помнил, сколько темных полос было у нее на лбу, сколько на щеках, сколько на носу и подбородке.

– Нужно накрыть ее чем-то, тут холодно, – сказал я, подходя к сундуку с вещами: там их было немного. Среди них я нашел свой водорослевый плащ. Сейчас это было единственное, что могло заменить одеяло.

Укрыв Яшму, я снова сел рядом.

Потянулись долгие часы ожидания.

5. Черная жрица

Через пару дней стало ясно, что Яшма выкарабкается.

Я не хотел оставлять ее, боялся, что кто-нибудь из островитян зайдет ко мне в хижину. Но не прошло и трех дней, к моему дому заявился Карпуша.

Лашуня, неусыпно сторожащая вход, шипела на него и клацала зубами, потому он кричал снаружи.

– У желтых в пруду невесть откуда миналия! Целая телега! Трое моих в лазарете. Поднимай свою белую задницу и живо за работу!

– Я еще не поправился! – крикнул я в слабой надежде отвертеться.

– Бабушке своей расскажешь! Не появишься через десять минут, я вернусь и шкуру с тебя спущу!

– Приду через полчаса!

С этими словами подрывник ушел.

Я успел сбегать за Вадиком, и сам отправился грести миналию. Ее действительно оказалось много… откуда взялась?

Дни потянулись в работе. Каждый раз, возвращаясь в свою новую хижину, я всегда находил возле Яшмы одного из желтых. Чаще всего это был Вадик.

Безволосый химик, как мне показалось, был привязан к мутантке сильнее, чем остальные. Он единственный из всех нас как будто не помнил, что она сделала, едва ли не косички ей заплетал.

Свои собственные чувства мне было понять сложнее. Помогал я ей из каких-то старых чувств… наверное, нет. Будь на ее месте любой другой черный, напавший на своих и получивший за это яд оранжевых, я поступил бы так же. А в том, что в раны Яшмы попала какая-то дрянь сомневаться не приходилось: все раны затягивались на глазах, а самая глубокая, которая был на груди, серьезно воспалилась, из нее сочилась мерзкая желтая пена.

В себя мутантка не приходила. Мне становилось все тяжелее скрыть ее: Кит напрашивался в гости, Нора едва ли не преследовала меня. Девушка ждала, что я поговорю с Солнцем насчет нас, мне приходилось придумывать тысячи отговорок. Я чувствовал себя последним куском дерьма, когда врал ей, но выхода у меня не было. Пока Яшма не очнется, и я не решу, что с ней дальше делать, все остальные проблемы не важны.

Однажды я вернулся в хижину и обнаружил, что мутантка сидит на кровати. Здоровой рукой она гладила крысу, свернувшуюся рядом.

– Привет, – сказал я, вставая в проходе.

Яшма посмотрела на меня так, как будто впервые видела.

– Где Борода? – спросил я.

– Здесь никого не было, – ответила мутантка, отвернувшись от меня. Она осматривала хижину. – Где я? Что случилось?

Я рассказал ей обо всем, пока варил похлебку из рыбин, пойманных Лашуней.

– Устроился не хуже Командующей… – пробормотала она, пытаясь встать. Я велел ей оставаться в кровати и принес миску в постель.

– Расскажешь, что натворила? – спросил я, смотря, как она ест.

Она лишь сморщила нос, не отрываясь от еды.

– Тебя пытались убить, оранжевые хотят суда! Ты понимаешь, что тебя скормят рыбам, как только найдут!?

– Ну а ты геройски меня спасаешь, разумеется. Сейчас расплачусь от благодарности!…

Она легла на кровать и отвернулась к стене.

– Ты… ты невыносима! Как ты могла в такое вляпаться, что творится в твоей гнилой голове!? Ты полгода просидела на Остове, а потом вернулась в форме стражницы и перебила десятки соратников!!!

Она молчала, даже не шевельнулась.

– Я… я не знаю, что мне с тобой делать! Всех пленных черных мы отправили на лодках к Остову еще вчера. Но ты не можешь туда вернуться. Они повесят тебя за то, что ты сделала!… Небо, ты скажешь хоть слово, или будешь молчать, пока сам Солнце не заявится ко мне в хижину!?

– Дельфин…

Обернувшись, я увидел в дверях Нору. Этого еще не хватало! Лашуня перестала сторожить, засранка!

– Так это правда? Это ты ее прячешь?… – проговорила она, не сводя глаз с фигуры Яшмы. Лашуня подняла голову и зашипела на жрицу. Испугавшись, Нора отступила к выходу. – Я не понимаю, объясни мне! Объясни, зачем ты это сделал!

– Ее пытались отравить в лазарете, – начал я, но жрица не стала слушать. Она замотала головой.

– Нет… нет-нет-нет… ты не понимаешь! Ничего не понимаешь!…

В ее глазах стояли слезы. Она посмотрела на меня, как на последнего предателя, и выбежала вон.

– Ну вот, теперь тебе не придется меня прятать, – хмыкнула Яшма, сев на кровати.

Вскоре весь Огузок знал, что мутантка жива и находится у меня в хижине. Не прошло и получаса, как у моего дома собралась целая толпа народу. Лашуня никого не пускала внутрь, я вышел к ним один.

– Ее никто не тронет, пока не будет суда! – сказал я, обращаясь к воинам. – Солнце может требовать чего угодно, правила общие для всех. Ее судьбу решат на общем совете, как только она сможет ходить!

Я почувствовал, как кто-то отпихнул меня в сторону. Обернувшись, я увидел Яшму. Она вышла из хижины.

– Отстаньте от доходяги, я пойду с вами, – сказала она.

– Не вздумай! – рявкнул я.

– Я решила!…

Она попробовала повысить голос, но что-то пошло не так. Повязка на ее груди на глазах стала алой, Яшма выпучила глаза от боли. Я подхватил ее, пока она не упала.

К счастью, к этому моменты подоспела троица. Они помогли мне отнести мутантку в дом, а Лашуня позаботилась о том, чтобы никто не посмел пройти внутрь. Чувствуя свою вину, в этот раз крыса не подпускала никого к хижине ближе, чем на метр.

Вскоре меня вызвали в шатер совета, мне пришлось идти, оставив с Яшмой троицу.