Надо немного отдохнуть, отвлечься. Нина снова подошла к печке и прижалась спиной к тёплой стенке, посмотрела на потолок с уникальной художественной росписью и бронзовыми люстрами. Говорили, что купец Владимир строил этот дом для жены и четверых детей, денег на отделку не жалел. Всё здесь сделано добротно, основательно, на века. Стоило сосредоточиться и закрыть глаза, как Янина видела всю купеческую семью: Владимира в чёрном костюме, из кармашка которого свисала золотая цепочка от золотых же часов луковицей; жену Таисию в платье с кружевным воротником, шумных мальчиков и девочек, бегающих по комнатам. Купцу не повезло, он погиб молодым в Гражданскую. Вдова ещё каких-то десять лет назад жила в этом доме.

Таисии и её детям, пусть даже взрослым, Янина сочувствовала. Она представила, что завтра кто-нибудь из власть имущих придёт к отцу и скажет: «Домик у вас хороший, он нам нужен под фельдшерский пункт. Освободите. А вам комнатку в бараке дадут». Ужасно несправедливо… Купец Владимир погиб, воюя на стороне большевиков.

Подошла Ася, поискала что-то на столе, бесцельно послонялась по залу, снедаемая любопытством, бросила на Янину несколько быстрых взглядов.

– Нин, а ты зачем тому парню руки к голове приложила? – наконец спросила Ася.

– Удерживала, чтобы не колотилась о пол.

– У тебя были такие ладони… они как будто светились.

Бледные Асины щёки заалели, она то и дело одёргивала короткую шерстяную кофточку.

– От печки покраснели. Потрогай, какие стенки горячие, – спокойно ответила Янина.

– А знаешь, мне показалось, что ты как бабка-ворожка… такой вид был… ну… странный.

Янина промолчала.

– Жалко парня, – снова начала Ася, – молодой, симпатичный – и такая болезнь.

– Ничего, выздоровеет. А ведь ты нравишься ему.

– Ему нравлюсь? Ну ты скажешь!

– Я видела, как он на тебя смотрел, догадалась. Ася, сделай первый шаг, Юра просто стесняется… Пригласи в кинотеатр.

– Пригласить самой? – опешила она.

– А что такого? Хоть в «Октябрь», хоть в «Фурор».

– Это неудобно, девушка не должна навязываться, – заупрямилась Ася. Но потом, через время, сказала, что подумает.

***

Юра пришёл в библиотеку, как и обещал. Выжидательно посмотрел Янине в глаза и попросил почитать «что-нибудь интересное». Нина принесла «Вокруг света» с романом Конан Дойла «Затерянный мир». Юрий присел, зашелестел страницами. Он пришёл к открытию, когда других читателей ещё не было, и Янина решила, что это очень хорошо: никто не помешает.

Она подошла сзади, приложила потеплевшие руки на лоб и затылок Юры. Тот дёрнулся.

– Тихо. Спать!

Он замер, глаза закрылись. Пятно внутри черепа ещё угадывалось, но было уже не таким тёмным.

«Старая травма головы привела к эпилепсии», – догадалась Янина. Ток покалывал ладони, они горели всё сильнее и сильнее. Ещё немного… лишь бы не помешали… Нина убрала руки и увидела, что у Юры на лбу осталось красное пятно. Ну да ничего, пройдёт.

Она отошла за свой стол, пододвинула чернильницу-непроливайку и стала работать с книгой учёта библиотечного фонда, то и дело посматривая на Юру. Тот сидел и клевал носом, потом встрепенулся, огляделся по сторонам (Нина сделала вид, что с головой ушла в работу), поморгал-поморгал и снова взялся за чтение.

Стали подходить и другие читатели. Янина искала на стеллажах книги, заполняла формуляры и уже не обращала внимания на Юру. Он ушёл по-английски, не прощаясь, оставив журнал на её столе.

– Нина! Нина! – Глаза у Аси горели, щёки разрумянились. – Меня Юра в кино пригласил, представляешь?

– Вот это да! Я же говорила, ты ему нравишься. И что ты ответила?

– Согласилась. В «Октябре» «Музыкальная история» идёт. Говорят, фильм интересный.

Ася лихо крутанулась на каблуках и выбежала из читального зала.

«Так-то лучше… – подумала Янина. – “У самого злого человека расцветает лицо, когда ему говорят, что его любят. Стало быть, в этом счастье”. Толстой, кажется, сказал».

***

Шёл май сорок первого года.

После работы Янина заглянула в промтоварный магазин, купила спички, туалетное и хозяйственное мыло. Тайком, чтобы не увидела мама, пронесла покупки в свою комнату и спрятала в выдвижном ящике шкафа. Тимошка, растянувшийся поперёк кровати, одним глазом посмотрел на молодую хозяйку.

«Всё запасы делаешь?» – читалось на кошачьей морде. Тимошка зевнул и снова задремал. Нина отодвинула нахала к стенке и прилегла рядом, закинула руки за голову.

Комната была небольшой, но это только добавляло уюта. Железная кровать с шишечками застелена нарядным покрывалом, кружевные занавески на окнах смягчали солнечный свет. Над кроватью висел новый плюшевый ковёр с оленями. На деревянном комоде стояла фарфоровая чернильница с узбеком в полосатом халате и узбечкой, играющих в шашки. Чернильницей не пользовались по прямому назначению – жаль такую красивую вещь! – для письма имелась обычная стеклянная непроливайка.

Над комодом висела фотография Янины, сделанная в прошлом году. Она ходила в ателье и снялась в белом платье, которое открывало руки и плечи; подобранные волосы позволяли видеть изящную шею и маленькие уши с серёжками капелькой.

Нина улыбнулась, вспомнив, как разволновалась мама, когда увидела её в этом платье.

– Янь, это ты чего, в таком виде по улице пойдёшь? Ну-ка, накинь платок. Накинь, говорю!

Платок Янина не взяла, а надела короткую кофточку из такой же материи, как платье, и сняла её только в ателье. Фотограф подкатил фотоаппарат в жёлтом деревянном корпусе и пошутил, что такую красоту не прятать надо, а в музее выставлять.

…На днях приходила Лиля. Присела за стол, бережно поддерживая руками большой живот. По-видимому, она смирилась с маленьким человечком внутри, даже была по-своему счастлива.

– Колька угомонился, слава богу, – сказала сестра, хрустя молодой редиской, – ночует дома, никуда не ходит. Остепенился… Ведь сорок пять годков, не молоденький.

– Да пора уже, – кивнула мама.

– Квартиру нам обещают в Соцгороде, как дом построят. Своя ванная, кухня… магазин на первом этаже. Так удобно, далеко ходить не надо.

– Это в пятиэтажном доме? – ахнула мать.

– Угу. Машке Прониной в новой пятиэтажке квартиру дали, она приглашала на новоселье. Какая там красота… Не смотрите, что окраина, лет через десять там самый центр будет. Скоро и мы заживём не хуже других.

– Ребёночка-то как назовёшь?

– Людмилой.

– А если мальчик родится?

– Нет, – решительно возразила Лиля, – на мальчика я не согласна, Вовка у меня уже есть. Янина обещала, что девочка будет.

– Девочка, девочка, – успокоила Нина, – не переживай.

Мирной жизни было отпущено ещё месяц с небольшим.

***

В воскресенье Янина заспалась. В доме было тихо, а из приоткрытого окна долетали звуки льющейся воды и мерный стук тяпки: мать с отцом работали на участке. Отец и в выходные по привычке поднимался рано, носил воду, колол впрок дрова, чистил в сарае у козы, заготавливал сено.

Янина рывком отбросила одеяло и вскочила с постели. Хватит валяться! Достала из шкафа рабочие брюки из чёрного сатина и старую блузку, умылась холодной ходой из рукомойника. Вытираясь полотенцем, Нина наткнулась взглядом на численник с двумя двойками. Двадцать второе июня сорок первого года, воскресенье. Эти цифры пугали, сердце ёкало. Она напилась воды из кружки, не спуская глаз с календаря, и вышла в сад через застеклённую веранду. На маленьком огородике мать засаживала с пользой каждый клочок земли – овощей и фруктов хватало.

– Яблок должно быть много в этом году, – сказал отец, пропалывая тяпкой сорняки под деревом, – если червяк не пожрёт и ветер не собьёт.

Они рыхлили землю и поливали картошку до полудня, потом вернулись в дом, не выдержав палящего солнца. Такой уж климат на Урале: зима суровая, лето сухое и жаркое.

На кухне тихо бормотал радиоприёмник. Отец насторожился и прибавил звук.

– Что-то важное передают, надо послушать.

«Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление…»

– Заявление опять… цены, что ли, вырастут? – проворчала мама.

«Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города, – раздался из приёмника голос Молотова. – Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии».

Они молча смотрели друг на друга, потрясённые страшной новостью.

Мать побелела, затряслась:

– Война? Паш, это что, война?

– Война, чтоб её! – выругался отец и добавил: – У этого сукина сына не хватило мужества самому сказать народу! Я сейчас вернусь, схожу кое-куда…

Он нахлобучил кепку и вышел за дверь.

– Что же теперь будет, а? Янь, что будет-то? – растерянно спросила мать и вытащила из выреза платья крестик на гайтане.

Со скрипом открылась незапертая дверца буфета, и стало видно его нутро с плотными рядами мешочков, кульков и банок. Мама посмотрела на них новыми глазами, как будто впервые увидела, и перевела взгляд на Янину.

– Ты что, знала?

– Догадывалась…

– А почему нам не сказала?

Янина сгорбилась на стуле и, помолчав, ответила:

– Зачем говорить? Чтобы прибавить вам год страхов и переживаний? Не надо… это я несу свой крест.

Мама села на низенькую скамейку и принялась перебирать мешочки, развязывала каждый и заглядывала внутрь.

– Гречка… пшено… горох… чечевица… хватит на какое-то время, – шептала она со слезами. – Ох, бедная Лиля, как же она теперь с дитём-то?

Когда позже Янина подумывала пойти на фронт, то вспоминала плачущую мать среди раскрытых мешочков с крупами. Как оставить без поддержки пожилых родителей, беспомощную сестру с младенцем и мальчишку-подростка?

Война набирала обороты, как набирает скорость катящаяся с горы машина без тормозов. Уже на другой день стали разносить повестки с приказом явиться на сборный пункт. Как голосили соседки, провожая своих мужей, какой вой стоял на улице! И Нина поняла, что нет отсрочки у страшного, оно началось сразу же, двадцать второго июня.

Через несколько дней было велено сдать приёмники на хранение в органы связи, а проще говоря, почтовые отделения.

«Обязать всех без исключения граждан, проживающих на территории СССР и имеющих радиоприемники (ламповые, детекторные и радиолы), в пятидневный срок сдать их органам связи по месту жительства. Обязательной сдаче подлежат также радиопередающие устройства всех типов», – говорилось в постановлении. Объясняли тем, что приёмниками могут воспользоваться враги и передать важные сведения немцам.

Отец покряхтел, повздыхал, снял с полки приёмник и отнёс на почту, а взамен купил на рынке чёрную радиотарелку на ножке.

Очень тревожила Лиля. Она долго плакала и причитала, услышав о начале войны, потом погрузилась в меланхолию. В ночь у сестры начались схватки, её отвезли в родильный дом, где к утру появилась на свет здоровая крупная девочка.

Мать носила Лиле баночки с супом и тяжело вздыхала:

– Кричала-кричала её – так и не подошла к окну.

– Может быть, вставать нельзя, – успокаивала Янина.

Она надеялась, что сестру выпишут, и новорождённая дочка поможет Лиле снова стать собой, но та сунула матери перевязанный розовой лентой свёрток, скользнула по Нине равнодушным взглядом и молча направилась к выходу.

Барачная квартира Николая по меркам Ромска считалась хорошей: две комнаты, большая общая кухня с водопроводом, ванная с титаном. У них в городе были бараки и без удобств, поэтому Лиле в какой-то мере повезло.

Дома она легла на кровать одетой и отвернулась к стене, так что была видна только круглая спина, обтянутая блузкой, и растрёпанные волосы. Малышка у Янины на руках захныкала, стала вертеть головой, ловя губками край пелёнки.

– Лиля, пора кормить.