Он остановился только у идола Пшемыслава Толстяка. Каменная морда поприветствовала его пустым равнодушным взглядом, Ежи потрепал её по затылку, постоял, пытаясь отдышаться. От дома Пшемыслава уже хорошо видно было родное крыльцо, а на нём стояла Весняна. На лице Ежи сама собой расплылась широкая улыбка. Веся тоже улыбнулась и помахала ему. Ежи уже вскинул руку, чтобы помахать в ответ, когда заметил невысокого мужчину в кожаном дублете. Незнакомец на ходу обернулся к Весе, послал игриво воздушный поцелуй.

– Бывай, красавица! – выкрикнул он на редкость противным голосом.

Ежи застыл на мгновение и смущённо опустил руку. Это мужчине в дублете Веся махала, ему улыбалась.

Незнакомец прошёл мимо Ежи, и тот наконец смог его разглядеть. Нос вздёрнутый, веснушчатый, улыбка от уха до уха, а между зубов щель.

«Вот урод».

Только когда незнакомец в дорогом дублете скрылся за поворотом, Веся заметила Ежи.

– О, ты уже вернулся! Иди скорее домой, холодно же.

«Однако ты готова была помёрзнуть, чтобы построить глазки этому щербатому уроду».

– Это кто такой был? – спросил недовольно Ежи.

– Земляк мой. Представляешь? Случайно познакомились. Ростислав спросил, как дойти до Торговой площади, а я…

– Ростислав? – переспросил Ежи.

– Да, а что? – Глаза Веси горели от радости, и от этого Ежи только больше разозлился.

– Дурацкое имя какое-то.

– Уж точно лучше, чем Ежи. Это что вообще за имя?

– Имперское, между прочим, – вспыхнул юноша.

Он уже понял, что всё испортил. Веся обиженно фыркнула и зашла в дом. Ежи уже хотел пойти следом, когда его вдруг осенило.

Ратиславец. Ещё один ратиславец, который совершенно случайно прошёл мимо их дома и совершенно случайно заговорил с Весей. Ежи взбежал на крыльцо и оглянулся по сторонам, но заметил только старую служанку соседей, которая покосилась на него как на умалишённого.

Ежи захлопнул дверь и прижался к ней спиной.

Кажется, за ними следили.

– Милош! – Он бросил корзину у порога и взбежал вверх по лестнице. В спальне друга не оказалось, в мастерской Стжежимира тоже. Ежи заглянул в последнюю очередь на кухню. Друг сидел там. – Милош, нужно срочно поговорить.

– Ты корзинку не потерял? – перебила его мать. – Мне нужна репа.

– А… а, да, сейчас.

Когда Ежи выложил все покупки на стол, Милош как раз закончил завтракать.

– О чём ты хотел поговорить?

– А, это, – Ежи опасливо оглянулся на Весю и мать. Не стоило беспокоить женщин, им лучше было оставаться в неведении. – Да это просто… потом, – он округлил глаза и всем своим видом показал, что разговор был важный, но не для чужих ушей.

Милош кивнул и поднялся из-за стола.

– Радость моя, всё было очень вкусно, – он чмокнул Горицу в щёку и прошёл мимо Веси, щёлкнул её по носу и подмигнул. Девушка залилась краской.

Ежи поспешил за другом. Когда они остались вдвоём в спальне Милоша, получилось наконец рассказать обо всём, что случилось за утро.

– Не слишком ли много ратиславцев? – от волнения у Ежи горели щёки.

Слегка хмурясь, Милош открыл ларец и принялся примерять по очереди перстни, выбирая, какие лучше подходили к его зелёному наряду.

– Может, и много. Но зачем мы им нужны?

– Разве лесная ведьма не скрывается от кого-то из Ратиславии? Они могли за ней прийти. И непонятно, что им нужно. Они хотят убить её? Или похитить? Если второе, то мы могли бы отдать им Дарину. Я сам готов её в мешок запихать.

Не сдержав смеха, Милош помотал головой.

– Подожди, она пока нужна Стжежимиру, – он открыл сундук и достал три пояса, каждый украшенный каменьями. – Какой больше подойдёт?

– Этот, наверное, – Ежи ткнул наугад в первый пояс. – Милош, у меня к тебе просьба…

– Да? – друг вскинул бровь. – А я думаю, что лучше этот, – он наконец выбрал пояс. – Больше подойдёт по цвету.

– Я хотел спросить…

Из сундука Милош достал маленькое дутое зеркало.

– Подержи, – он сунул его в руки Ежи и попытался разглядеть свой наряд в отражении, повязал выбранный пояс. – Так что ты хотел спросить?

– В общем, – Ежи от растерянности опустил зеркало, и Милош недовольно поправил его руки, заставляя поднять их выше. – Когда я был на Трёх Холмах, то нашёл там чародея.

Наконец-то Милош отвлёкся от созерцания своего отражения.

– На Трёх Холмах? Чародея? Как ты его узнал? Он колдовал?

– Он давно умер.

Между бровей у Милоша пролегла морщина.

– То есть не умер. Он проклят. Его зовут Войцех, во время битвы на Холмах он получил какое-то проклятие и теперь он мёртв, но как бы нет… он дал мне Совиный оберег, – Ежи вытащил из-под рубахи знак башни. – И попросил найти других чародеев, чтобы подарить ему покой.

Милош потянулся к оберегу, но на полпути его рука замерла. Он сделал шаг назад, точно боялся обжечься.

– Мне сейчас не до Трёх Холмов, Ежи, – он забрал зеркало и положил обратно в сундук. – У нас есть важные дела здесь, в Совине. Покидать город в ближайшее время я не планирую, и без того слишком многое упустил.

– Но, Войцех…

– Ежи, это какой-то давно проклятый, как ты говоришь мёртвый чародей. Почему мне должно быть до него дело?

– Он ведь один из ваших. Разве ты не хочешь ему помочь?

– Мне бы сначала помочь живым.

– Если бы ты попросил Стжежимира… – надежда уже почти потухла в груди Ежи.

– Ему точно не до мёртвых чародеев с Трёх Холмов.

– Но…

Милош похлопал Ежи по плечу, но взгляд задержался на Совином обереге на груди, и трудно было понять, что почувствовал при этом Милош. Он никогда не рассказывал о своём детстве, Ежи не был уверен, что друг вообще помнил жизнь до Стжежимира. В конце концов, он был совсем ребёнком, когда случилась Хмельная ночь.

– Прости, может, потом когда-нибудь, когда это всё утрясётся, – Милош открыл дверь, собираясь выйти. – И не переживай по поводу ратиславцев. Их всегда было много в городе, просто ты не обращал внимания. Мы отвыкли от столицы, пока сидели в деревне, но скоро всё станет по-прежнему.

Он ушёл, и Ежи остался один. Ему стоило спуститься на кухню и помочь матери, но совсем не было желания ни работать, ни тем более находиться рядом с Весняной, и он выглянул из окна, провожая печальным взглядом Милоша, который пошёл по улице к Огненному переулку. На улице Королевских мастеров было шумно. Портниха из «Шёлкового шлейфа» ругалась с извозчиком, какой-то мальчишка малевал углём усы каменному идолу, а Пшемыслав Толстяк кричал на него из окна. Кажется, всё было по-прежнему, но раньше Ежи не чувствовал себя настолько лишним в родном доме.

– Ах ты курва! Только мне попадись! – Пшемыслав вылил из окна ночной горшок.

Мальчишка бросил уголь на землю и отпрыгнул в сторону. Содержимое горшка попало на здорового мужика, проходившего мимо.

– Урою, сука! – выругался он по-ратиславски.

Ежи упал на пол, пытаясь скрыться. Вряд ли его успели заметить, но это было уже не важно. Он узнал этого ратиславца. Ошибки быть не могло. Под окнами стоял тот самый мужик с Торговой площади. Значит, Ежи оказался прав. За ними следили.

– Милош, сукин ты сын! – Часлав вскинул кубок, и вино едва не забрызгало его бархатный дублет. – Где тебя носило? – он выпил залпом, всучил кубок первой попавшейся девке и заключил Милоша в объятия.

Лютня играла пронзительно громко, а юноши в позолоченных полупрозрачных нарядах пели столь томно, что Милош едва смог сосредоточиться на словах Часлава. Видеть его морду было так же противно, как и полгода назад, но Милош улыбнулся очаровательно, приобнял его за плечи.

– Кня-ажич, – протянул он развязно. – Да ты соскучился, я смотрю?

Часлав провёл залитой вином рукой по волосам, заправил пряди за уши, чтобы лучше было видно золотые серьги.

– Не ожидал, что без тебя придётся хуже, чем с тобой.

– Не с кем пить?

– Пить всегда есть с кем, – поморщился княжич. – Не со всеми так весело.

Они слишком долго смотрели друг другу в глаза, Милош едва сдержался, чтобы не скривиться от отвращения.

– Долго там миловаться будете? – послышалось от стены.

В стороне сидели товарищи Часлава. Пьяные, красные от вина и уставшие от внимания девушек и парней, они развалились на подушках, некоторые уже спали. Милош не стал ждать приглашения, он прошёл в середину, вырвал из-под чьей-то головы подушку и сел на неё.

– Рад видеть, что ты не меняешься, – Часлав рухнул в объятия полуобнажённой девушки, положил голову ей на грудь и прикрыл глаза. – Где тебя носило?

– На Благословенных островах, учился целительству.

– Вылечи Премыслу запор, а то он вечно сидит с таким видом, будто седмицу просраться не может, – проговорил Часлав, довольно улыбаясь, пока девушка ласково перебирала пряди его волос.

Если бы толстяк Премысл не покраснел от стыда, Милош бы даже не догадался, что речь шла о нём. Товарищей Часлава запомнить было сложно: они мало говорили, все они, даже силач Вацлав, боялись прогневать Часлава, никто из них не был так же знатен, каждый желал подлизаться к сыну советника, и Милош был в их числе, иначе разве стал бы он терпеть его тупость и самовлюблённость?

В Дом наслаждений госпожи Франчески Милош тоже пришёл не просто так. Полгода он провёл вне столицы, потерял слишком много времени, слишком много связей. И если остальными можно было пожертвовать, если на место прежних друзей Милош мог легко найти новых, то с Чаславом у него существовала особенная связь, и потерять её было бы огромной ошибкой.

И Милош закурил, обсасывая мундштук, дожидаясь, пока друзья Часлава напьются до такого состояния, что перестанут понимать человеческую речь.

– Как наши дела, Часлав? – спросил он, когда Вацлав наконец заснул.

– Дела-а? – Княжич скосил глаза и издал звук, похожий на мурчание, когда девушка почесала его за ухом.

– Меня давно не было. Наверное, многое изменилось.

– Обязательно сейчас?

– А когда ещё? Если хочешь, зайду к тебе в западное крыло.

Часлав недовольно поморщился и приподнялся, махнул девушке рукой, чтобы отошла, внимательно посмотрел на друзей, убедился, что они крепко спали, прежде чем заговорить.

– Всё прекрасно, – проговорил он негромко. – Я притащил туда пару человек, они подтянули своих знакомых. В общем, всё пошло по нарастающей.

– Сколько?

– Достаточно.

– Сколько? – настойчивее повторил Милош.

Прищурившись, Часлав скривил веснушчатый нос.

– Милош, дружище, ты исчез без всякого предупреждения.

С первых слов всё стало ясно, и Милош замер, сдерживая рвущуюся ярость. Курва.

Алчная поганая курва!

– Мне всё пришлось решать самому. Всю работу я взвалил на свои плечи, – надув губы, как капризный ребёнок, Часлав скорчил жалобную мину.

– Я договорился обо всём с Фэн Е, – Милош опустил взгляд на свои руки. Он знал, что глаза его горели злобой, и только голос звучал мягко и вкрадчиво.

«Однажды я напою тебя допьяна, Часлав, и ты, сволочь, уже не проснёшься».

Говорили, что во время Хмельной ночи именно отец Часлава добивал выживших. Отравленные чародеи пытались выбраться из пиршественного зала, а Болеслав Лисица закалывал их ножом.

Он был пьян и повторял без остановки:

– Из них вылетит бес, если наделать побольше дырок. Вылетит бес, нужно просто больше дырок!

После ребятня в Совине придумала считалку:

– Чародея режь ножом,
тыкай прямо под ребро.
Вышла кровь, с ней выйдет бес.
Зубы щерит, хоп – исчез!
Ты скорей его лови,
всё равно тебе водить!^[2]

И Милош убегал от во́ды со всех ног, убегал, пока не научился притворяться, что ему не страшно.

«Чародея режь ножом».

Нет, ему вовсе не страшно. Ему весело, ему смешно представлять, как будет корчиться чародей, если проткнуть его ножом десять, двадцать, тридцать раз.

Спустя годы Милош научился изображать веселье так искусно, что сам в него поверил. Он научился улыбаться тем, кого ненавидел всей душой, научился обнимать их, даже целовать.

Он улыбнулся и на этот раз.