– Спасибо, Диана, вы очень мне помогли!

Как ни краснела госпожа Мерсье, пока Суржиков целовал ей руки, но от оплаты за свою работу не отказалась. Ему пришлось сбегать наверх, открыть сейф и достать оттуда один из замшевых мешочком с золотыми. Двести пятьдесят двойных дукатов мастер-парикмахер приняла без смущения, попросила обращаться ещё и упорхнула к вызванному экипажу. Влад же взглянул на часы – семь вечера, время детское! – и потянулся к коммуникатору.

– Сергей Иваныч? Вечер добрый, это Суржиков!

– А, Влад, и тебе не хворать! – рыкнул в трубке медвежий бас.

– Скажи, Сергей Иваныч, ты к нам наведаться не собираешься?

– А что, домовой ваш из странствий воротился?

– Нет пока, – хмыкнул актёр. – Но зато Софья, кажется, печёт яблочный пирог.

– Яблочный? Ну-ну… Через часок буду, ждите!

Сменить одни джинсы и джемпер на другие точно такие же было несложно, и уже через двадцать минут трое мужчин сидели за столиком в полупустом пока обеденном зале «Хитрого тролля». Столик располагался в нише и от большей части зала был закрыт пышным фикусом в горшке. Герр Шульце бросил на них взгляд из-за кухонной двери, и через мгновение возле голодных сыщиков уже стояла хорошенькая толстушка с блокнотом в руках.

– Значит, так, – сказал Кулиджанов, потирая руки. – Для начала по большой кружке келлербир и к нему чесночные гренки. Потом по тарелке гамбургского супа с угрём, и напоследок рульку с красной капустой. К рульке, пожалуй, стоит попробовать раухбир…

– Копчёное пиво тоже по кружке каждому? – карандаш летал по странице блокнота.

– Да, именно так.

– Одну минуту, господа! – девушка испарилась.

Алекс почувствовал, что от одних названий еды у него сводит желудок.

Официантка принесла и поставила перед каждым высокую керамическую кружку, почти до краёв которой поднималась белоснежная пена.

– Только вчера вечером привезли из Нюренберга две бочки «Мюнхофа», – сказала она так, будто выдавала из симпатии страшный секрет. – И, уверяю вас, уже завтра не останется даже пены от него! А вот и ваши гренки, суп подам через десять минут.

Пиво пахло жареным чёрным хлебом, орехами, мёдом и почему-то ирисками из детства. Верещагин отпил первый глоток, жмурясь от удовольствия, и кинул в рот подсоленный квадратик чёрного хлеба.

– Итак, что вы думаете о нашем букинисте? – деловито спросил инспектор Никонов, когда кружки наполовину опустели, а на зелёные льняные салфетки перед друзьями опустились тарелки с исходящим паром супом.

– Мне показалось, что в нашу легенду он поверил, – ответил Алекс.

– Это мы завтра узнаем, – покачал головой Кулиджанов. – Уверяю тебя, что сейчас не один и не два его помощника разнюхивают, чтобы узнать о нас как можно больше.

– Погоди, но ежели они копнут хоть чуть глубже, сразу узнают, кто мы такие! – приподнялся Верещагин. – Ну, про тебя, может, и не смогут разведать, а я-то весь как на ладони!

– Не волнуйся! – лениво ответил капитан-лейтенант. – Если уж я тебя решил втянуть в это дело, значит, прикрытие обеспечено. И имей в виду – Монтегрифо чрезвычайно законопослушен, его ни разу не поймали не то, что на преступлении, даже на переходе улицы в неправильном месте.

– Я думаю, что уже лет пятнадцать он и из дома-то не выходил, – меланхолически поправил его Никонов. – Так что никак не мог перейти не там…

После рульки и тёмного «копчёного» пива говорить никому не хотелось. Со вздохом Алекс выцедил из кружки последние капли и спросил:

– Билет на завтра беру? Всё-таки мне надо в Краков…

– Завтра и возьмёшь, – с неожиданной твёрдостью возразил Кулиджанов. – Если всё пройдёт как надо.

Когда последний ломтик яблочного пирога был доеден, Суржиков сказал:

– Сергей Иваныч, поговорить бы, а?

– Поговорить? Ну, пойдём в кабинет… Когда Алекс-то вернётся?

– Да только вчера улетел, – вырвавшийся вздох был искренним. – А мне надо перед клиентом отчитываться, вот я и хотел посоветоваться с вами.

– Ну, советуйся, – с усмешкой разрешил Бахтин, усаживаясь в кресло.

В открытое окно лился аромат цветущей сирени, говорить о делах не было никаких сил, но Влад глубоко вздохнул и начал описывать историю бунта госпожи Шнаппс. Поскольку полночи он обдумывал дело, то и рассказалось оно кратко, чётко и по существу. Выслушав начинающего сыщика, секунд-майор пару раз угукнул, потёр затылок и, наконец, сказал:

– Значит, заказ у вас был – найти, кто с пути истинного дамочку сбил. Что мы в этом смысле имеем?

– Что? – послушно повторил Суржиков.

– А имеем мы то, что заказ-то и не выполнен! Сам посуди: парикмахерша вроде бы и ни причём, так?

– Так.

– Ну вот, старушку ту, что о проповеднике сказала, ты и с собаками теперь не сыщешь. Сам проповедник тоже фигура сомнительная, ни имени его не знаем, ни даже в которого из богов он верует. И получается, что Шарлотта Германовна сама себе веру придумала, сама поверила, сама грехи придумывает и на себя же епитимьи накладывает, и никто ей для этого не нужен.

– И что же делать?

Тут усмешка с лица секунд-майора исчезла, и на мгновение из добродушного увальня-соседа, любителя пирогов, он превратился в сурового стража закона.

– Тебе – с дамочкой поговорить, проповедника выяснить и мне доложить. Клиенту скажи, что ещё день тебе нужен. Ну, а потом вместе решим, то ли с запретительными бумагами гнать его из Москвы, то ли внимания не обращать, а заняться самой Шарлоттой. Поговоришь с ней – заходи, я завтра весь день в кабинете просижу.

– Понял, – печально ответил Суржиков. – Так и сделаю.

Глава 3. 10 мая 2185 года от О.Д.

{«…если книга переплетена в пергамен, а не в телячью кожу, и поля у нее на три сантиметра шире обычного, это может поднять цену на тысячи».}

{Артуро Перес-Реверте, «Клуб Дюма, или тень Ришелье»}

Надо признаться, после вчерашней нервотрёпки и первого дня работы в одиночку Суржиков банально проспал. Кто-то заглядывал к нему в комнату, звал на разные голоса, подносил к носу неимоверно пахучий кофе – наш герой спал, и его могучий равномерный храп был достойным ответом всем попыткам нарушить это прекрасное состояние души и тела.

В конце концов над самым его ухом кто-то гаркнул:

– Занавес! Суржиков, две минуты до занавеса, кончай ухо давить!

И тут Влад подлетел на кровати, судорожно хватая ртом воздух.

Разглядев, кто сидит в его любимом кресле, да ещё и посмеивается, он лишь печально покачал головой и пошёл в ванную, пробормотав:

– Бог тебя простит, Савелий. Или не простит.

К его возвращению на столе исходила паром чашка с кофе, рядом золотился поджаренный хлеб, свежее масло покрывалось капельками воды, и сливочник стыдливо приоткрывал желтоватую поверхность пенки.

– Ладно, – сурово заявил Суржиков, в один глоток выпив чашку кофе и неспешно пригубив вторую. – Говори, чего надо тебе, аспид!

Лицо незваного гостя, покрытое морщинами и складками, сложилось в умильную гримасу:

– Володечка, так ведь я ж не сам к тебе, меня общество послало!

– Какое общество? – подавил вздох Влад.

– Так труппа театра нашего, дорогой мой!

– Зачем, Савелий? Пять лет прошло, а я и сейчас помню, как на читке «Федры» аплодировали этому… шарлатану, который меня выгонял. И что, теперь труппа вспомнила, что был в ней такой актёр? Брось, Крамов, фигня это.

Старый лицедей посерьёзнел, морщины и складки нарисовали совсем уж трагическую гримасу, а левый глаз стал косить куда-то в угол.

– Да разве ж в том дело, Влад, – сказал он тихо. – Плохо у нас, помощь твоя нужна.

– Я пять лет играл этого… который листовки раздаёт, так что, боюсь, более серьёзной роли уже не потяну, – Суржиков продолжал обижаться, хотя и понимал уже, что дело не в какой бы то ни было роли и даже не в главном режиссёре.

Резким жестом он отодвинул чашку, тем более что уже наелся.

– Рассказывай, что случилось.

– Ворует кто-то у нас за кулисами, – просто ответил Савелий. – Свой крадёт, понимаешь? Воруют и пакостят…

– И что украли? Выручку из кассы? Брильянты Мавлюдовой? Архив Дёминой?

– Если бы… – гость махнул рукой. – Самое дорогое тянут, что там брильянты…

– Ну так что, говори уже!

– У Виктории Мавлюдовой пропал розовый веер, с которым она всегда играет все костюмные роли, – начал загибать пальцы Крамов. – У Тихорецкого стащили гвоздь…

– Что, тот самый? Который он нашёл за кулисами на своём первом бенефисе? – перебил его Влад.

– Именно тот самый! Не знаю, помнишь ли ты, Эдик его всюду с собой таскал, считал главное счастливой приметой.

– Помню, и его, и веер… Ладно, а ещё что?

– Перед премьерой «Идеального мужа» во всех гримёрках перевернули коробки с пудрой и с румянами. Из костюмерной пропали счастливые туфли Золотова, а в бальном платье Золушки вырезали дыру в подоле. А недавно… знаешь, это было последней каплей! – тут Савелий покосился через плечо и зашептал: – Представь себе, первое представление новой современной пьесы, ждут массу высоких гостей, чуть ли не самого! – рассказчик поднял вверх указательный палец, что долженствовало показать высокий пост предполагаемого гостя. – И за полчаса до начала, как раз когда все настраиваются на роль, в коридорах возле гримёрок и у выходов на сцену обнаруживают листовки с цитатами из той самой шотландской пьесы!^[1]

Слова, которые вырвались у Суржикова в этот момент, мы опустим, но поверьте, собеседник его экспрессивность оценил и даже уважительно цокнул языком. Влад выдохнул и спросил:

– Ладно, а что главреж говорит?

– Ну, Сергей Степаныч сперва отмахивался, мол, сами потеряли. Потом хотел списать на мелкое хулиганство, мол, мальчишки какие-то пробрались и пакостят. Даже сторожа под это дело уволил и нового взял. Ну, а после шотландской пьесы… Он же её ставить собирался, представляешь?

Владимир кивнул. Много лет назад, даже не в прошлой, а в позапрошлой жизни, ещё в Пермь-Вычегодске, он как раз в роли Макбета и прославился, так что многое про это помнил.

– Ну, хорошо, – сказал он. – Чего ты от меня хочешь?

– Ты сыщик? Ну, вот мы и хотим тебя нанять, чтобы ты вывел пакостника на чистую воду.

– Мы – это кто? С кем я договор заключать буду?

– Со старостой труппы. Дуайеном, так сказать. Это, собственно говоря, я и есть, – и Савелий Крамов приосанился.

– Дуайен, значит… – Суржиков потёр подбородок. – Давай так: мне нужно закончить дело, которое я сейчас веду, – сказал он, и сам удивился, как веско и уверенно это прозвучало. – Думаю, к завтрему я освобожусь и отчёт клиенту отдам. После чего зайду в театр и погляжу, что там и как. Имей в виду и передай… обществу, что услуги мои не бесплатны, берём мы пятьсот дукатов в день плюс расходы по делу. Без денег работать я не могу, у меня старший партнёр есть.

Судя по несколько поскучневшему лицу Савелия, он рассчитывал как раз на бесплатное обслуживание.

Впрочем, деваться старому актёру было некуда, без согласия на работу частного сыщика его бы в родной труппе с кашей съели, и он отбыл, уговорившись о времени встречи.

Было ли то результатом усталости после долгого перелёта, нервов из-за важной встречи или особой мягкости тёмного раухбира, но спали сыщики, словно младенцы. И никому не мешало то, что один храпел, другой говорил во сне, третьему же явно снилась погоня. Проснулись они поздно, спали бы и дольше, но в распахнутое по случаю тёплой погоды окно влетела птичка магвестника. Кулиджанов вынужден был пробудиться, а следом за ним и его товарищи: спать под звонкое возмущённое чириканье было совершенно невозможно.

Капитан-лейтенант открыл письмо, услышав последнее возмущённое «квиррр!», прочёл и вздохнул: