Со временем все эти острые углы сгладились, но не исчезли полностью. Тэмми стала молчаливой мышкой, которую часто гоняла кошка Эмилия. Если после произошедшего я сильно сблизилась с Тэмми, то Эмилия наоборот, словно почувствовала своё превосходство над одной из своих младших сестер. Мы никогда не были дружными сестрами, но во всех наших стычках нас отличали следующие черты: Эмилия любила доказывать свою правоту, смотря на нас сверху вниз, я старалась отстоять своё право, если его затрагивали, или игнорировать конфликтную ситуацию (если она не задевала моих прав, соответственно), Тэмми же с детства пыталась избежать ссор. Сейчас же промах Тэмми, если эту трагедию можно так называть, словно дал Эмилии окончательное и бесповоротное чувство собственного превосходства над младшей сестрой, в то время как я наоборот, впервые прониклась к Тэмми настоящей сестринской любовью. Для себя я объясняла поведение Эмилии результатом зависти. Но, как позже оказалось, к подобному выводу пришла не я одна. Однажды с утра, когда еще все спали, а я собиралась уезжать в университет, я услышала разговор бабушки с дедом. Она тоже считала, что старшая сестра притесняет младшую не только из-за детской привычки показывать своё превосходство. Дело в том, что после перенесенного выкидыша, по результатам последующих осмотров у врача, Тэмми уверили, что бесплодие ей точно не грозит, и она вполне сможет произвести на свет с дюжину цветов жизни. После этой новости все вздохнули с облегчением, и лишь Эмилия вздохнула с хорошо скрытой завистью, в которой сама себе до сих пор не могла признаться. У нее ведь не было выкидышей после первого же сексуального опыта – всего лишь два половых партнера, после одного из которых она подхватила несчастное воспаление (пропади оно пропадом!), от последствий которого она до сих пор страдала и заставляла страдать остальных. Так почему же от этого недуга должна страдать она, а не Тэмми?

Думаю, не сложно догадаться, что всё происходящее в нашей семье отразилось незримой печатью на мне: неспособность Дэниела и Линды в несозревшем возрасте стать родителями двойни; бесплодие Эмилии, заработанное беспорядочными половыми связями; выкидыш Тэмми в возрасте семнадцати лет. На горьком опыте своих близких я многому научилась и в итоге твердо решила не наступать на их грабли. Я отчаянно не хотела стать молодой мамашей орущего человека, которому на протяжении года буду служить пищей, а впоследствии еще и грушей для битья. Я безумно боялась быть посредственной, недалекой, глупой девчонкой. С тремя этими страхами я боролась через университет. Меня нельзя было назвать гением, у меня не всё гладко получалось в учебе, но я искренне старалась. После каждого сданного мной экзамена я признавала, что родилась с маленьким мозгом, который, из-за пребывания в университете, работал до изнеможения. Мне откровенно сложно давалась учеба, но я буквально грызла гранит науки, опасаясь собственного провала. Мне не хотелось становиться среднестатистической секретаршей в захудалом городишке и гордиться этим так, как гордилась этим Эмилия, или быть горничной, как Тэмми. У меня была твердая уверенность дойти до конца, пусть даже через пот, боль и слёзы. И я шла. Шла не оглядываясь на парней, которые не обделяли меня вниманием. На примере брата и сестер я знала, каким коварным бывает мужское внимание. Наверняка мужчины даже не подозревают о вреде, который могут нанести своей избраннице.

Конечно я не была сухарем, выстраивающим всех парней под одну гребенку. У меня было много друзей мужского пола, иногда я выпивала в пабах, есть даже вещи, вспоминая которые я краснею. Например, однажды я на спор затащила красавчика Брюса Уокера в женский туалет, мимолетным взглядом всего лишь намекнув ему на незабываемый вечер, после чего мы с друзьями высмеяли развратника и я сорвала куш в пятьсот долларов, а Уокер еще неделю пытался ко мне подкатить. Но в свои двадцать два я так и оставалась девственницей. Если бы об этом вдруг узнала Эмилия, боюсь, она бы просто треснула от своего, весьма относительного, превосходства. Так что я хранила эту тайну за семью печатями. Наверное, мою целомудренность психологи назвали бы “травмой детства на фоне сложившейся в семье стрессовой ситуации”, но я её называю “здравым смыслом на фоне жестокой реальности”.

Я спустилась на кухню спустя час после ухода Эмилии, когда все уже легли спать. В доме было достаточно прохладно, а на улице снова начался проливной дождь, от которого этой промозглой весной не было никакого спасения. Не включая свет, я разогрела чашку молока и запила им оставшуюся после завтрака, нежнейшую пахлаву, которую каждое утро дедушка с бабушкой покупали в частной лавке булочника, развернувшего свой сдобный бизнес на соседней улице. Завтра предстоял очередной день борьбы с наследником Олдриджа, за моё право продолжать подсчитывать деньги его отца, ежечасно капающие в мой карман. Ощущая приближение не самого легкого утра, я отправилась в постель и, распустив не до конца просушенные волосы, легла под тонкое одеяло, после чего укрылась шикарным пледом крупной вязки из шерсти мериноса, заполучить который мечтала больше трех лет своей жизни и который на двадцатилетие мне, наконец, подарили дедушка с бабушкой.

Глава 9

– Немедленно прекратите это безобразие! – обратилась мама к двойняшкам, скатывающим хлеб в шарики, но почему-то на её призыв отреагировали только папа с дедушкой, пытавшиеся наложить себе на тарелку больше положенных трех нарезок бекона. Они претендовали на бекон Эми оставшийся нетронутым, из-за её отсутствия во время завтрака, по причине очередной попытки залететь от Эмметта (как выразился отец), которая должна была состояться прошедшей ночью. В итоге ветчину Эмилии бойко разделили между собой дед, отец и Тэмми. Некоторые из нас радовались отсутствию Эми по утрам из-за дополнительной порции еды, некоторые из-за возможности позавтракать без лишних склок, но все предпочитали об этом молчать. Одна лишь мама частенько скучала по старшей дочке, словно не замечая её недостатков. Если честно, Эми была не такой уж и плохой, так как остальные члены нашей семьи тоже не состояли из сахарной ваты. Хотя, если честно, в порывах негодования, я зачастую считала, что недостатков в остальных членах нашей семьи было в сумме ровным счетом столько же, сколько в одной Эмилии, но такие мысли были не совсем справедливы по отношению к старшей сестре.

– Одри, дорогая, у нас не будет дополнительной порции хоть чего-нибудь? – обратился отец к маме.

– Перестань клянчить, Дерек. Давай, собирайся на работу и не забудь своих внуков где-нибудь на полпути к детскому саду.

– Это было всего один раз.

– А дедушка Кристофер говорил, что он чуть не потерял маленького дедушку Дерека, когда гулял с ним в парке, – заявил пятилетний Дин, заставляя задорно расхохотаться свою младшую сестру. Так как дети не понимали, чем именно отличается дедушка от прадедушки и бабушка от прабабушки, они называли оба вида дедушек и бабушек по именам.

Заявления Дина и громкий смех Элис заставили смутиться деда, который встретился с изумленным взглядом бабушки. Эту и многие другие истории мы знали наизусть (о выбитом молочном зубе моего отца дверной ручкой, разбитой вазе бабушки, случайно отрезанных телефонных проводах, съеденных пончиках в честь дня рождения королевы, постиранном портмоне), и лишь бабушка, снова и снова слыша одну и ту же историю, с изумлением смотрела на деда, заставляя его всякий раз смущаться своих затёртых признаний, словно в первый раз. В нашей семье эту милую пару называли “Неостывшими”, проводя параллель с фильмом “Выживший”* (*Американский эпический остросюжетный вестерн).

– Они провели вместе полвека и к началу второй половины не остыли, – говорил отец.

– А представь, что бы было, если бы мы спали в одной лошади на двоих и делили одну медвежью шкуру, – подхватывал дед. – Вот это была бы сила любви!

– Будто тебе уж силы не хватает, – смеялась вставной челюстью бабушка.

Наконец отец с детьми ушел в садик, и мама начала прибираться со стола. Я и Тэмми помогли ей, пока дед с бабушкой усаживались на диван напротив телевизора.

На сей раз я пришла ровно в девять – ни минутой раньше. По правде говоря, я даже хотела задержаться, но мне слишком хорошо платили за каждую минуту моей жизни, так что потраченное мной время впустую напрямую играло против меня.

По обыкновению дверь открыл Джонатан. “День начался!”, – мысленно вздохнула я, после чего перешагнула порог.

Швейцар показал мне, куда обычно привозят продукты – оказалось, что за кухней есть коридор с неприметной дверью. Когда Джонатан ушел, я села в уже полюбившееся мне кресло-качалку, застеленное пледом из мягких помпонов, и напряженно начала ожидать курьера, мысленно прокручивая в голове, что именно приготовлю из заказанных продуктов. В пятнадцать минут одиннадцатого раздался звонок, заставивший меня вскочить с насиженного гнезда. Быстрым шагом направившись к задней двери и пытаясь ступать как можно более тихо, чтобы Мартин и Рик не расслышали моей суетливости, я едва удерживалась, чтобы не сорваться на бег. Расплатившись с курьером, я положила сдачу вместе с чеком в большую деревянную шкатулку, специально разделенную на две секции, после чего снова отправилась на кухню.

К часу дня первое, второе, салат и десерт были приготовлены. Я редко готовила нечто большее, чем яичница с тостом, но криворукой меня точно нельзя было назвать. Обед на двоих выглядел более чем просто аппетитным.

Ровно в час, когда я заканчивала сервировку стола, на кухню вихрем ворвался малолетний Олдридж и с криком: “Это просто ужасно!”, – выбежал вон. Я столько сил и нервов потратила на приготовление обеда, чтобы этот избалованный сопляк в итоге посмел заявить нечто подобное?! Выпустив из легких сдавленный поток воздуха и облокотившись двумя руками о спинку дорогостоящего барного стула с изысканной резьбой, я нагнулась вперед, чтобы рассмотреть кончики своих тапок. Я зачастую отстранялась от происходящего вокруг подобным образом, чтобы попытаться сосредоточиться или перестать злиться.

– Что тут такого ужасного? – спросил тихо вошедший на кухню Рик, тем самым заставив меня поднять голову. – Обожаю ужасы.

– Обед. Он пахнет отвратительно! – заявил появившейся из-за его спины Мартин.

– То, что нас не убивает, делает нас сильнее, – подмигнув мне, выдал Рик, после чего сел за стол. – Ты уверен в том, что отказываешься от обеда?

– Хм, – надувшись, отвернулся Мартин, осознав, что потерял союзника в лице Рика.

– Тогда я стану сильнее за счет твоего обеда. Раз уж ты отказываешься от силы…

– Я не отказываюсь от силы, я лишь опасаюсь быть отравленным этой жижей, – резко выпалил мальчишка и, схватив яблоко, выбежал из кухни.

– Приступим? – улыбнувшись, поинтересовался Рик, словно приглашая меня сесть рядом. – Он всегда такой… Ну, знаешь… Шумный.

– Может быть, его нужно кормить фуа-гра и черной икрой?

– Неплохая идея.

– Думаешь? – искренне полюбопытствовала я, отметив, что мы успели перейти на “ты”.

– Он точно не почувствует разницы между черной и кабачковой икрой, но ты ведь её ощутишь. Я имею в виду, что ты вполне можешь позволить себе царские обеды за счет вредности этого мальчика. Можешь в сутки съедать двадцать банок икры – Роланд будет лишь счастлив, что в чеке указан нормальный рацион для его младшего.

– Разве это честно? Погоди, что значит “младшего”? У него еще есть дети?!

– Дети?! – неожиданно рассмеялся Рик. – Мартин его младший брат.

– Просто они так не похожи друг на друга… – спустя несколько секунд произнесла. – Я думала, что причина их несхожести в том, что Мартин больше похож на свою мать, а не на Роланда.

– Это просто смешно, честное слово, – продолжал хихикать Рик. – Роланд никогда не был женат, хотя с женщинами он отроду не имел проблем.

“Кто бы сомневался. С миллионами в карманах и привлекательной внешностью обычно подобных проблем не возникает. Хотя второй пункт не обязателен – просто совпало”, – пронеслось у меня в голове.