Дмитрий Распопов: Мастер клинков. Начало пути

Пролог

– Ма‑а‑а‑акс! – раздался дружный, многоголосый крик со двора.

Я, сидя за столом, готовил ненавистное задание по русскому языку. Ну не виноват же я, что эта училка невзлюбила меня с первого взгляда и придиралась ко мне на каждом уроке?! А вчера так вообще за препирательства с ней вызвала мать в школу, а та потом на пару с отцом стали капать мне на мозги. Вспомнив вчерашний разговор с предками, я поморщился, настроение упало ниже плинтуса. Отодвинув от себя тетрадь и учебник, я откинулся на стуле, делать совершенно ничего не хотелось.

– Ма‑а‑а‑акс!!! – раздался крик громче прежнего.

Я, не выдержав, встал из‑за стола и подошел к окну: внизу стояла почти вся команда нашего двора и дружно кричала, вызывая меня на улицу. Они знали о моих вчерашних злоключениях, а также о том, что у меня отобран мобильник, потому и вызывали сейчас старым дедовским способом. Едва ребята увидели меня в окне, как зашумели ещё сильнее.

Высунувшись в форточку, я прокричал:

– Ну чего случилось?

– Пошли скорее играть, нас уже ждут в соседнем дворе!!

– Максим, опять холод в дом пускаешь? – раздался за спиной недовольный голос мамы.

– Сейчас иду! – прокричал я пацанам, спрыгнул с подоконника, закрыл форточку и обернулся: – Мам, я пойду, меня пацаны ждут.

После этих слов мамин голос слегка дрогнул.

– Максим, ты ведь вчера обещал сделать уроки.

– Обещал – значит, сделаю, но позже, – немного резковато ответил я и стал собираться.

– Постарайся хотя бы вернуться до прихода отца, – обиделась мать и вышла из комнаты.

Одевшись и хлопнув дверью квартиры, я бросился вдогонку за ушедшими ребятами.

«Лучше бы остался дома», – думал я, медленно поднимаясь домой по лестнице несколько часов спустя.

Нет, саму игру мы выиграли со счетом пять – два. Но вот потом, после матча, недовольные проигрышем соперники стали задирать одного из наших, и состоялось ледовое побоище, тут же, на «коробке». К сожалению, в этой битве мы проиграли, и теперь, хромая домой, я отчетливо представлял, что сейчас начнётся. Катастрофа заключалась в том, что, убегая из дома, я в спешке набросил на себя тот пуховик, в котором ходил в школу, жутко дорогой и подаренный мне отцом всего месяц назад, на день рождения, взамен предыдущего, истрёпанного от постоянных падений на лёд.

«Надо было остаться в хоккейной форме», – с горечью подумал я, ощупывая несколько сделанных лезвиями коньков прорех, из которых на ходу сыпался пух. Лицо тоже ощутимо болело, и я совершенно не горел желанием видеть, во что оно превратится завтра.

Ещё этаж, и я остановился перед дверью своей квартиры. Деваться было некуда, пришлось звонить, ключи я тоже в спешке не захватил. Вздохнув, нажал на звонок: в квартире раздалась мелодия «Собачьего вальса».

«Хоть бы не отец открыл дверь, – подумал я, – хоть бы не он».

Понятное дело, по закону подлости дверь открыл именно отец. Он в недоумении посмотрел на меня, словно не понимая, что это за чудо в перьях предстало перед ним.

– Тань, иди посмотри на своего сына.

Он позвал мать таким спокойным тоном, что я понял – неприятности мне точно обеспечены. Рассматривая меня насмешливым взглядом, он подождал, пока не подошла мать, и только тогда впустил меня в квартиру. Зрелище, наверное, действительно было впечатляющим, поскольку она всплеснула руками, а отец насмешливо произнёс:

– Явление Христа народу.

Когда предки стали расспрашивать меня о том, что произошло, я, дёрнувшись в сторону, угрюмо буркнул:

– Подрались и подрались, чего трагедию из этого делать.

– Значит, так, – в голосе отца звякнул металл, – сегодня уже поздно выяснять отношения, поэтому иди умойся, приведи себя в порядок, а утром мы поговорим.

Я поплёлся в ванную и взглянул на себя в настенное зеркало. Не знаю, как выглядел Христос при своем явлении, но у меня видок был хоть куда. Из зеркала угрюмо пялился взъерошенный вьюнош шестнадцати лет от роду, зеленоглазый, со светло‑русыми волосами и, кажется, еще совсем недавно правильными чертами лица. Теперь же лицо было, мягко говоря, несимметрично. С одной стороны во всю скулу, от глаза и до носа, наливался огромный синяк, а с другой – пухло лиловым цветом когда‑то небольшое ухо.

– М‑да, получил, – подвёл я итог сегодняшним приключениям.

Я разделся и осмотрел своё крепкое и подтянутое тело – постоянные занятия зимой хоккеем, а летом футболом давали о себе знать. Благодаря этим увлечениям мне не приходилось стесняться, раздеваясь перед девчонками на физкультуре, в отличие от многих других ребят. Кстати, сейчас с этой частью организма тоже было не всё в порядке: на левом боку красовался довольно большой кровоподтек.

Едва я вышел из ванной и прошёл в свою комнату, как прибежала мать с полотенцем, полным льда.

– Максим, нужно приложить лёд к синякам, – сказала она, пытаясь пристроить к моему лицу полотенце.

– Я сам, – отодвинулся я от её рук, забирая полотенце, – сам всё сделаю.

– Ну сам, значит, сам, – нервно сказала мать и ушла из комнаты.

Мне стало немного стыдно за своё сегодняшнее поведение, но я сразу отмахнулся. Когда же она поймёт, что хватит со мной сюсюкаться, я уже давно немаленький!

Примерно через час я запрыгнул на кровать и попытался уснуть. Естественно, получилось не очень: в голову полезли мысли о драке и о том, что завтра скажет отец. Под аккомпанемент этих раздумий ворочался в постели до глубокой ночи. Утро настало, на мой взгляд, чересчур быстро.

Проснулся я от боли: видимо, во сне неудачно перевернулся на травмированный бок. Машинально схватившись за него, я, не сдержавшись, застонал. Кровоподтёк налился благородной синевой и зверски болел. По‑стариковски кряхтя, я боком сполз с кровати и подошёл к зеркальной дверце шкафа.

– М‑да‑а‑а, – уныло протянул я, смотрясь в зеркало: в ответ отражение состроило рожу, жуткую из‑за заплывшего глаза и распухшего уха. Еще бы горб, и можно идти пробоваться на роль Квазимодо.

Налюбоваться на себя мне не дали предки, которые зашли в комнату.

– Я понял уже, что тебе побоку все мои слова, – садясь на кровать, начал отец, – поэтому придётся воздействовать на тебя материально.

Я сел на стул и поморщился от досады.

– Твой мобильник останется у меня, – продолжил отец, смотря мне в глаза, – так же как и карманные деньги, и, пожалуй, я ещё заберу из комнаты свой компьютер.

– Но… – попытался я возмутиться таким несправедливым наказанием.

– Всё, Максим! По‑хорошему ты не понимаешь, поэтому будем с тобой по‑плохому, – спокойно, но твёрдо прервал меня отец, и я понял, что он не передумает. – Завтра тебе идти в школу, поэтому сегодня сходи купи себе куртку. Только не такую дорогую, конечно.

Отец поднялся, достал кошелек и, отсчитав деньги, протянул их мне.

– Это только на куртку! – твёрдо сказал он.

– Да понял я, не тупой. – Взяв деньги, я отвернулся и стал одеваться.

– Да, кстати, Вить, – внезапно сказала мать, обращаясь к отцу, – совсем забыла: рано утром звонил наш дед.

– Как он? – Голос отца слегка подобрел, а я стал вслушиваться в разговор родителей, деда по отцовой линии я уважал.

– Просил приехать к нему, кузню надо поправить.

Отец немного задумался, а потом ответил:

– Отлично, я как раз хотел съездить его навестить. Через неделю у Максима зимние каникулы, вот мы и поедем.

Родители вышли из комнаты, оставив меня в препоганейшем настроении. Мало того что меня лишили мобилы и бабла, так еще на зимние каникулы переться в такую даль, где не было даже телевизора!