По ту сторону

– Ой, он такой красивый, если бы вы видели! – говорила симпатичная рыжеволосая девушка двум подругам, в глазах которых явственно читалась зависть. Троица сидела в салоне, у столика, на котором валялись раскрытые каталоги, образцы тканей и кружев. – Высокий, черноволосый, глаза синие ясные! Как посмотрел на меня – все! Любовь с первого взгляда.

– Брюнет, значит… – нервно протянула одна из подруг, длинным расписным ногтем переворачивая страницу каталога.

Вторая – белокурая маленькая синеглазка – вздохнула:

– Любовь…

***

Я больше не чувствовал времени. Казалось, что так было всегда: прошлого нет, я вечно бреду по этому туннелю и не помню ничего.

Помню, конечно. Воспоминания миражами колышутся в голове, скользят, перемешиваются, краски их вспыхивают и выцветают, неизменно растворяясь в данности – в бесконечности туннельной тюрьмы, куда я попал, не совершив ничего плохого…

Я помнил уютную комнату, в которой жил спокойно долго-долго, помнил, как однажды в стене образовалась дыра размером с дверь, и оттуда хлынули запахи иного мира: воска, пудры, нафталина и цветов.

И я шагнул туда – в дыру – как был: с карамелькой за щекой и надкушенным бутербродом в руке.

Нет! Не сочтите меня за пытливого исследователя! Упаси преисподняя от экспериментов над самим собой. Это был – Зов. Такой Зов – что ноги сами зашагали, не дав ни секунды времени для размышлений.

Марионеткой, которую тянут невидимые нити, я прошагал метров пятьдесят, опомнился, оглянулся, но вместо ожидаемого светлого проема за спиной был все тот же туннель, что и впереди: сумрачный, с зеркальными вкраплениями в стенах без боковых коридоров, узкий – всего-то метра полтора в ширину, в высоту – два. В туннеле не стояла кромешная темнота, но откуда шел неприятный безжизненный белый свет – я разглядеть не мог.

Конца не было сзади, конца не было впереди… Был лишь Зов, который заставлял идти быстрее, поднимал, когда я без сил опускался на пол, подгонял, если ноги совсем отказывали и, кажется, всегда находил во мне еще неиспользованную энергию.

Сколько уже я так иду? Не знаю…

Давно исчез бутерброд с колбасой и сыром, опустел пакетик с чипсами, к моей радости обнаруженный в кармане, – теперь я только пил, припадая к зеркальным стенам, по которым изредка бежали струйки воды, вытекающей неизвестно откуда и пропадающей неизвестно куда. По вкусу и на цвет ржавая, словно из батареи. Все же вода на время отбивала запахи, накатывающие волнами: то запах кошек в течке – удушливый, выворачивающий желудок, то тухлой рыбы, то отхожей ямы, аромат увядших цветов и воска – этот запах, хоть и остался позади, но, казалось, пропитал всю одежду.

В очередной раз по икрам прошла судорога, я остановился, но тут же сделал новый шаг, увлекаемый Зовом. Я пробовал руками упереться в стены. Нет! Лучше идти, чем чувствовать, как бессознательная твоя часть рвется вперед, а сознательная начинает умирать, вцепившись в стенные выбоины и выпуклости.

Зеркальные серебристые квадраты должны были бы отражать меня – идущего по туннелю, однако я видел в них какие угодно тени, но только не себя. Серый их цвет мерцал кое-где, становясь ослепительно белым, местами окрашивался красным, как будто тут только что совершили убийство. Цвета дробились, мозаика стен перекликалась с полом.

Полом ли? Субстанция под ногами походила на смесь тягучего каучука с бетоном – вместе с тем зернистая, неоднородная. Коричнево-черная поверхность то и дело вздымалась или же прогибалась так, что в ней возникали отверстия, из которых со свистом вылетали пар и струйки огня. Приходилось перепрыгивать не по своей воле. Что до меня – я был уже готов сгинуть в одной из таких ям, но Зов не позволял.

Туннель прямой, как лифтовая, только горизонтальная, шахта стоэтажного дома, отсутствие поворотов ломало психику…

Пугали звуки. Они возникали внезапно, нарушая тишину в тот момент, когда она уже начинала давить на уши.

«Ртчшср» – заставлял вздрогнуть неожиданный скрежет впереди. «Ииииииииии» – тонко и визгливо раздавалось вдруг, и сердце сжималось от страха. «Шшшшшшш», словно кто-то полз – длинный и чешуйчатый. Этот крадущийся шелест невидимого тела вызывал мурашки.

В придачу к страшным звукам я чувствовал странное: то ноздри забивались серой пылью туннеля; чьи-то невидимые руки опускались на плечи; как будто по лбу пробегало что-то – маленькое и неприятное; ноги натыкались на нечто, похожее на труп, перешагивали, но задевали – кость?

Самое кошмарное: лязг мчащегося на меня поезда и ощущение ветра от него, запах гари! Я же не мог никуда деться из туннеля и метался, ударяясь о стены, пока не понимал, что это все – фантомы.

Потом снова наступала тишина. Вновь давила, как вода на утопленника. И опять я брел, не чувствуя ног и отмечая движение только в перемене оттенков серебристых, черных и красных цветов и в возникающих время от времени струйках воды на стенах…

Всему приходит конец. Я сначала не увидел его, а почувствовал.

Зов как будто ослабел и не тянул меня, а вел, подталкивал в спину, осторожно приближая к цели.

Живой свет мелькнул впереди, словно там открыли дверь и держали свечку, чтобы я не заблудился.

Тишина лопнула, как мыльный пузырь, туннель наполнился едва различимыми бормотанием, вздохами, всхлипами. Я разобрал отдельные слова и вздрогнул.

Так вот оно в чем дело, забери меня, господь, в райские кущи!

Двадцать первый век на дворе! Это ж надо было додуматься-то!

И где эта дурища взяла заклинание, о действии которого я уже начал забывать, как о страшном сне?! Сто лет покоя – и вот на тебе, сюрприз: седина в шерсти, мозоли и возможное заикание!

«С кем быть суждено, с кем век проведу (кашель)… Суженый, покажись (всхлип)… Ряженый… ну, покажись же (вздох)».

Сейчас… покажусь. И покажу тебе, где нынче раки в преисподней зимуют!

Я быстро провел по рогам, стряхивая серую пыль туннеля, вернул им черный глянцевый блеск, подпустил во взор красных всполохов, вздыбил шерсть, протянул вперед руки, целясь копытами прямо в огонек свечи.

Сознание вызывающей – открытая книга, три извилины. И зачем дурында полезла к зеркалам, когда у нее в голове – Вася из соседней квартиры?! Гадательница, мать твою люциферову!

«Суженый… ох… я устала уже… явись… (кашель, всхлип, вздох)»

А я не устал? С койки сдернула, по туннелю погнала… Явлюсь… во всей красе адовой! Будет тебе не Вася, а кошмар на века. На век, то есть, девичий… ну или на задницу – приключение.

Отверстие, в котором уже угадывались и кружевная ночная рубашка, и светлое личико в конопушках, с глазами-блюдцами, – задрожало, словно было лишь поверхностью зеркального омута, пошло рябью.

Истошный визг резанул уши похлеще былого поезда, сменился смехом пополам с рыданиями. Свечи погасли, мелькнуло что-то белое, меня словно шандарахнуло по рогам дубинкой, и все пропало…

Я стоял в квартире с карамелькой за щекой, с недоеденным бутербродом в руке и почему-то с пустым пакетом из-под чипсов. Никакой дыры в стене не было, но то ли на задворках сознания, то ли в подъезде нашего бесовского общежития – ул. Злопазухи, д. 666ю, кв. 6/3 – дребезжал звук бьющихся зеркал. В осколки! Я засунул палец в ухо, поковырялся и вытряхнул надоевшую мелодию, радуясь поверью: чтоб мне семьсот лет такого счастья не видать!

***

– А мне вот это нравится! – рыжая девица с лицом, усеянным веснушками, словно ночное небо звездами, открыла страницу каталога, где красовалось свадебное платье, украшенное серебряной вышивкой.

– Твоим волосам больше пойдет с золотом, – засомневалась одна из подруг.

Вторая – нервная – заметила как будто невзначай:

– Ты же Васю своего с детства знаешь, сама говорила. Ну какая тут любовь с первого взгляда?

– И что? – счастливая улыбка тронула губки невесты. – Я его два года не видела. Приехала домой на новогодние каникулы и встретила вдруг в подъезде! Как раз на следующий день после Рождества. Идет Вася прямо на меня, в руках пакетик чипсов держит. Черт дернул, что ли, я ему говорю: «Вася, привет, не угостишь?» А он растерялся, вертит пустой пакет, молчит и глаз с меня не сводит. Ну а дальше… пошли мы вместе – чипсы покупать.

– Здорово, – вздохнула белокурая подружка, – я тоже так хочу.

– Чипсы! – фыркнула нервная. – Из-за такой ерунды – и любовь!

– И свадьба! – рассмеялась веснушчатая невеста. Девушки снова склонились к каталогу белоснежных нарядов…

Про гадание и разбитое зеркало не было сказано ни слова.