– Это важно, что кувшин круглый и кирпичного цвета? – спросила она.

Лесь торжествующе улыбнулся и быстро заговорил:

– Так ведь это я и хотел показать. В каждом из насесть основная суть, фундамент. В кувшине это его крутобедрость и глина, из которой он сделан. Вот.

– А в домах – окна? Так? – уточнила Вероника.

– Да. Вы замечали, что горящее окно, если смотреть на него через лед, светится в одной точке, из которой распространяются лучи по всему периметру окна? А темное, наоборот, расползается за свои рамки, пытается отхапать кусок побольше. Вот.

У Леся обнаружилась еще одна милая особенность. Помимо того, что в минуты волнения он начинал частить, он каждую фразу заканчивал емким «вот», словно бы подводя итог. Сам Лесь был среднего роста, немного курнос, слегка веснушчат, светло-рыж и голубоглаз. Лицо Леся из-за светлых бровей и ресниц казалось блеклым, и только выразительная мимика делала его на время привлекательным. Он все доставал и доставал новые полотна, где вещи обнажали свою суть сквозь морозное окно.

– Вот она, с окнами, – Лесь предъявил холст с изображением дома.

Рядом с темными дырами сияли рассеянным светом окна, на которые хотелось лететь легкомысленным мотыльком.

– Наверное, главное здесь даже не окна, а то, что за ними, – предположила Вероника. – Мне кажется, что выключенные символизируют собой неустроенность и несчастье, а рядом с освещенными хочется отогреться.

– Слушай, а твои картины покупают? – неуместно вмешался Сергей, которому совсем не нравились шумные восторги Вероники. – Много платят?

И Лесь, и Вероника уставились на него так, словно он спросил о чем-то совершенно неприличном.

Айсблюмен разглядывала свой сад: пышные перья папоротников соседствовали с опахалами пальм, веселая поросль травы пробивалась сквозь заросли чертополоха, в воздухе парили тяжелые лапы елей. Кристаллы росли быстро, стараясь упорядочить свободное пространство стекла. Айсблюмен подумала и разбавила колючие ветки легким пухом одуванчиков. Теперь сад был закончен и совершенен.

Искусству морозных узоров учили с младых лет: поднять температуру немного выше нуля градусов, затем опустить, соблюсти нужную влажность, правильно поймать точку росы, аккуратно вытянуть кристалл с нижней части окна к верхней, словно дерево, у которого, чем ближе к земле, тем толще и сильней ствол. После многовекового обучения сады росли быстро, как будто сами собой, совсем не напоминая собой первые тонкие иглы кристаллов на осколке стекла.

Айсблюмен прошла среди цветов, посильнее взбила листья пальм, изогнула ветку папоротника. Она собралась уже уходить, как неясное беспокойство овладело ею: через окно квартиры Айсблюмен увидела полотно с морозным узором, сквозь которое ярко светила свеча. В том месте, где пламя пробивалось сквозь наледь, кристаллы оплыли и потекли, уродуя идеальный порядок. Айсблюмен испытала тревогу за свой совершенный, но такой хрупкий мир.

Вероника с восторгом разглядывала новую картину Леся, где огонь свечи праздновал победу над безупречным холодом изморози.

– Значит, пламя настолько важно в свече? Несмотря на то, что он ее и губит?

– Да. Огонь согревает, разгоняет мрак, зовет к себе. Недаром свеча на окне была знаком для запоздавших путников.

– Странно выходит, – Вероника обошла картину со всех сторон. – Главное для свечи – ее смерть?

– Скорее, то, как она жила, – улыбнулся Лесь. – Вот.

– Она могла рассыпаться от вечности или ярко прожить несколько ночей…

– Так и люди. Одни существуют тихо и незаметно, другие живут на пределе своих сил.

Вероника молчала, отрешенно глядя на холст. Уже несколько дней она втайне от Сергея приезжала к его другу. Девушка не смогла бы объяснить, что именно ее влечет к художнику и его картинам. Ее отношение к Лесю совсем не походило на чувства к Сергею. С тем было сразу все ясно – они предназначены друг другу, она выйдет за него замуж и родит двоих детей, мальчика и девочку. С Лесем же Ника испытала потрясающее ощущение родственности, своей второй половины. Они совершенно одинаково думали, чувствовали, смотрели на мир. Только Сергей эту близость не понял бы и не принял, поэтому Вероника скрывала свои визиты.

Айсблюмен всю неделю наблюдала за квартирой художника и даже запомнила его имя, Лесь. Она расписала узорами окна трешки и подъезда, не стесняясь подглядывать за ним и его гостями. Все дело было несомненно в этой вертлявой девице, с подвижным лицом и быстрым ртом, который постоянно нарушал тишину. Именно она заставила Леся нарушить идеальную красоту кристаллов в его картине в погоне за меняющимся пламенем. Айсблюмен ощутила неясную ревность: этот мастер должен принадлежать ее миру, он же видит изящество и торжество совершенства, а эта девка забивает его голову обычным, проходящим.

Данный холст и девица как будто напоминали о том времени, когда Айсблюмен не существует, когда ее нет в их мире, и самого мира Айсблюмен тоже нет. Каждую зиму она бережно выращивает свои сады и парки, заселяет их идеальными цветами и узорами, а весна из года в год губит их безжалостным теплом и солнцем. Этот парень может подарить вечность ее вселенной на своих полотнах, а он использует мир Айсблюмен, чтобы подчеркнуть красоту собственного.

Стояла середина января. Вероника по обыкновению забежала после работы к Лесю, который заканчивал очередную картину. На привычном постаменте девушка увидела холст с уже знакомым морозным узором: веер из хвоста жар-птицы с вкраплениями лучистых звезд и тонких игл. Поверх ажура Лесь изобразил часть лица: большие глаза темно-стального цвета, с высокой складкой верхнего века, изломанные тонкие брови.

– Какие красивые глаза, – Вероника ткнула пальцем в изображение. – Это твоя девушка?

– Она смотрит из окна, – Лесь взъерошил волосы.

– Ну, я поняла, что девушка отражается в окне, – Вероника улыбнулась. – Я ее знаю?

– Нет, не знаешь. Она все время молчит, только наблюдает.

Вероника смешалась:

– Лесь, подожди. Это настоящая девушка или ты ее выдумал?

– Настоящая! Она смотрит на меня изо всех окон, днем и ночью. Представляешь, ее на самом деле нет, но она есть. Думаю, скоро я увижу ее лицо полностью, – юноша устало вздохнул и, немного помолчав, добавил, – вот.

– А когда ты в первый раз ее увидел?

– Под Новый год. Вы с Сержей укатили в Прагу, а я решил, что никого звать не буду, посижу один. Часы начали бить полночь, какие-то придурки фейерверк во дворе запустили, так что даже сигнализация заорала. Я сунулся в окно посмотреть и увидел ее. Сначала такая неясная тень, решил, что мерещится. А потом с каждым днем все яснее. Вот.

– Лесь, ты ко врачу не ходил? Зрение не проверял?

– Я здоров, Ника. Здоров! Я понимаю, что ты мне не веришь. Мне никто не верит. А она все время глядит. Изо всех окон. Я даже спать не могу.

– Хочешь, я останусь? Лесь, ты только ничего не бойся и не возражай!

Вероника вышла в коридор и набрала домашний номер Сергея:

– Слушай, тут вот такое дело… Я у Леся.

На том конце телефонного провода застыла тишина. Ника, боясь, что ее не услышат, начала сбивчиво кричать в трубку:

– Я не могу его оставить, он болен. Да, я давно навещаю его. Да, скрывала от тебя, потому что ты бы не понял.

Ника продолжала говорить на автомате в молчащий телефон:

– Если бы ты только знал! Сереж, я люблю тебя. Но я не могу бросить Леся, он мне совсем как родной.

Трубка отозвалась чужим, незнакомым голосом:

– Я привезу твои вещи.

Сергей осторожно, словно телефон был сделан из тонкого стекла, положил трубку, взял сочувствующего Петрушу, прижал к себе и совершенно не по-мужски разрыдался. В тот же вечер он на такси перевез Никины вещи, оставив себе только клоуна. С Петрушей расстаться он был не в состоянии.

Дни полетели с пугающей быстротой, словно киномеханик запустил фильм на большой скорости. Когда Вероника каждый день уезжала на работу, Лесь еще спал. Он почему-то стал бояться засыпать в обычное время и ложился лишь под утро. Не смотря на ревность и подозрения Сергея, отношения Вероники и Леся не изменились. Они были друг для друга как брат с сестрой, сама мысль переступить через родство душ к близости плоти казалась противоестественной.

Картина продвигалась. На полотне проступили очертания губ, небольшой волевой подбородок, высокие скулы, длинные волосы пепельного цвета. Вместе с картиной менялся и Лесь. Он стал суше, словно вся его энергия выплеснулась в новое полотно, мало говорил. Вероника пыталась узнать что-то новое о холсте.

– Красивая девушка, – словно невзначай заметила она. – Она тебе никого не напоминает?

– Нет, – односложно ответил Лесь.

– Она похожа на Снегурочку. Не ту, которую мы знаем по мультфильмам и кино, а другую – из мифов. Такая же холодная и строгая. Истинная дочь зимы и мороза.

Лесь возразил:

– Она не Снегурочка. Ее зовут не так.

– А как ее зовут? – постаралась выведать Ника.

– Она не сказала.

– Она умеет говорить?

– Умеет, – Лесь взглянул на нее потемневшими от постоянного недосыпа глазами. – Но я еще не научился ее понимать.

Вероника нервно прошлась по комнате. Ситуация ухудшалась. Начальство не соглашалось предоставить отпуск – случился аврал, и каждый работник был на счету. К неврологу Лесь идти наотрез отказывался. Обратиться же с просьбой о помощи к Сергею Вероника никак не решалась.

«Это все зима, длинная, затяжная зима. Скоро придет весна, и ему полегчает», – мысленно уговаривала себя она. Но лучше не становилось.

В последнее время Лесь перестал пускать ее в свою комнату. Каждый раз, перед тем как выйти, он осторожно выглядывал, чтобы убедиться, что Вероники поблизости нет, а после запирал дверь за собой на ключ. Ключ он повесил на веревку и носил на шее. Ел Лесь быстро и неаккуратно, стремясь быстрее вернуться к себе. Он еще сильнее исхудал, отросшие волосы сальными прядями свисали с головы, глаза покраснели от бессонных ночей.

– Пойдем погуляем? – предложила Вероника в один из вечеров.

– Она не любит оставаться одна.

– Снегурочка?

Лесь оторвался от тарелки и с ненавистью прошептал:

– Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь.

Он смотрел на Веронику с такой неприкрытой злобой, что ей стало холодно. Девушка зябко поежилась, а Лесь отшвырнул тарелку и убежал в комнату. Ночью Вероника проснулась от пронизывающего мороза. Из-под двери ощутимо несло холодом. Она вышла в коридор, дверь комнаты Леся была приоткрыта. Вероника опасливо заглянула туда. Художник стоял около открытого окна и при слабом свете свечи смотрел на картину. Девушка на ней казалась живой: бледно-фарфоровый цвет лица, розовые приоткрытые губы, словно что-то говорящие собеседнику, удивленный взгляд. Веронике стало не по себе. Собрав волю в кулак, она прошла к окну и захлопнула его. Лесь не реагировал. Тогда Вероника подскочила к нему и затрясла за плечо:

– Лесь, дурак, ты же замерзнешь! Ну, очнись же.

Она все плакала и плакала у него на груди, а он не отрывал взгляд от полотна. Потом произнес:

– Это Айсблюмен – ледяной цветок.

– Она не настоящая!

Тогда Лесь отодвинул Веронику от себя и, пристально взглянув, ответил:

– Настоящая, просто ты никак не поймешь. Теперь она будет всегда. Никакое уродливое солнце не убьет ее.

Вероника не выдержала и завыла в голос. Лесь продолжал смотреть на нее с пугающей пустотой в глазах, после сказал:

– Уходи. Ты мне не нужна.

Она лихорадочно побросала вещи в сумку и выбежала на лестничную площадку, откуда позвонила Сергею: «Ты мне нужен. Ты мне очень нужен, забери меня, пожалуйста». Он приехал через полчаса.