Лада не стала озвучивать сомнения: если у Морены повторится приступ, убежать не удастся. А может, получится зайти в деревню незаметно? Вроде никого не видно. Но им не повезло: едва девушки приблизились, как к ним наперерез бросился мужчина с косой в руках.

– А ну стоять! – заорал он.

Стоять?! Ладе захотелось дать деру, но Морена ее удержала.

– Нечего тут шляться! – мужик с трудом отдышался. – Шли себе мимо, вот и топайте.

Лада растерялась:

– А почему нельзя? Мы ничего плохого не сделали.

Мужик замахнулся косой:

– Нечего мне зубы заговаривать! Проваливайте.

– Ну хоть воды налить можно?! – Лада в отчаянии потрясла пустой фляжкой. – Или скажите, где набрать можно. У нас ни еды, ни воды нет.

Мужик неожиданно помягчел.

– Дочки, я бы вас пустил, да наши бабы меня живым в землю закопают. У нас беда какая – в соседней деревне коровий мор начался.

– А мы здесь при чем? – Лада не понимала, какая связь между ними и коровами.

Она разглядывала мужика: вполне обычный, одет, правда, как-то небрежно: спортивные штаны, полинялые и вытянутые в коленях, заправлены в резиновые сапоги; под стать им полосатая майка, а на голове кепка. На подбородке мужика проросла седая щетина, волосы спутаны – похоже, махнул на себя рукой.

– Коровья смерть, – Морена внесла в эти слова особое значение, и Лада насторожилась: о чем это она?

– Она самая, – мужик сплюнул под ноги. – Так что не серчайте, дочки.

– Вы нам только укажите, где у вас ручей или озеро? – Морена не успела договорить – у нее начался озноб.

Вот только что она стояла вполне нормально, как тело охватила мелкая дрожь, которая с каждым мгновением усиливалась.

– Что это с ней? – мужик испуганно попятился.

– Лихоманка задела, – Лада решила не скрывать правду. – А у нас и лекарств никаких.

– Вот же угораздило! – в голосе мужика послышалось сочувствие. – Вы это, дочки, стойте здесь и никуда не уходите. А если кого увидите, то не пускайте в деревню, – в нем созрело какое-то решение, мужик прислонил косу к забору и побежал.

Вернулся он не один, с ним была женщина неопределенного возраста. Могучего телосложения, с убранными под платок волосами. На женщине было выцветшее ситцевое платье и трикотажные треники.

– Эти, что ли? – она сурово взглянула на девушек.

– Они самые, Марь Петровна, – заискивающе ответил мужик.

Марь Петровна подошла к Морене и приложила руку ко лбу:

– Жар.

Она испытующе посмотрела на Ладу с Мореной.

– Сделаю я сейчас одну вещь, если пройдете испытание, пропустим вас в деревню. А то эта горемычная за ближайшим поворотом свалится.

Лада хотела отказаться: мало ли что за испытание? Пусть лучше дадут лекарств, еды и воды, а они дальше пойдут. Но при взгляде на Морену все эти мысли улетучились: темной богине было совсем плохо. У нее даже белки глаз пожелтели.

– Тут не лекарства нужны, а знающая бабка, – Марь Петровна словно прочитала, что Лада думает. – У нас в деревне есть, но она ходит с трудом, сюда не доковыляет.

Женщина протянула девушка по куску черного хлеба.

– Он заговоренный. Та, которая с собой коровью смерть привела, его съесть не сможет.

Лада взяла кусок и принялась жевать: хлеб как хлеб, правда, с добавками трав. Вкусный. Она бы, пожалуй, не отказалась от подобного в обычной жизни. Лада представила, приходит она в магазин и спрашивает: «Мне буханку коровьей смерти». Девушка фыркнула: смешно!

Марь Петровна убедилась, что они опасности не представляют, и велела мужику, которого звали Степаныч, пропустить их.

– А ничего что Степаныч за вами бегал? – спросила Лада. – Ведь мы могли в это время в деревню зайти.

– Да он уже схлопотал от меня, – сурово ответила Марь Петровна. – Просто коровья смерть сама просочиться не может, ей надо с кем-то из живых. А вас двое – одна могла за собой вторую протащить.

Марь Петровна шагала широко, так что Лада, которой приходилось волочь на себе Морену, отстала.

– Ты это, девонька, готовься, – неожиданно заявила Марь Петровна, – вечером твоя помощь может понадобиться.

Лада кивнула, не вдаваясь в подробности, все равно до утра им с Мореной отсюда не уйти – темная богиня очень слаба.

Деревня утопала в яблоневом и грушевом цвету и от этого похорошела. Будто Золушка пришила к старенькому платью белоснежные кружева, сразу превратившись в красавицу. На заборах виднелись кастрюли, сапоги, повешенные на колья, половики. В палисадниках цвели лилейники: рыжие и желтые. Нужная изба находилась отдельно от остальных домов – чудилось, что они сторонятся ее. Марь Петровна громко постучала:

– Бабка Зинаида, мы к вам!

И добавила вполголоса: «Глуховата старуха».

Через некоторое время дверь скрипнула и на пороге показалась хозяйка дома. Меньше всего она походила на старуху: дородная, статная женщина без единой морщинки. Лишь седые волосы выдавали возраст.

– Привела? – спросила бабка Зинаида.

Марь Петровна подтолкнула вперед Морену.

– Вот эта лихоманкой порченная.

– Да я вижу. Ты, Петровна, ступай, я ими обеими займусь.

Бабка Зинаида, тяжело ступая, отправилась в комнату, Лада и Морена последовали за ней.

Обычная деревенская изба. В сенях скамейка, на которой стоят ведра с водой. Тут же этажерка со стопкой газет. Видны три двери: одна ведет на дворовое крыльцо, вторая – в чулан. Там же лестница на чердак. Бабка Зинаида потянула третью дверь – в жилые помещения – и неспешно перевалилась через порог.

– Других лечу, а себя не в состоянии, – она указала на свои распухшие, перемотанные бинтами ноги. – Скидывай одежду, – обратилась она к Морене. – Надо рану твою посмотреть.

В избе было натоплено, Ладе стало жарко, зато Морена прекратила дрожать, согревшись. Лада помогла темной богине снять платье, стараясь меньше задевать поврежденное плечо, но Морена закусила губы – видимо, все равно было больно.

Бабка Зинаида надела очки с толстыми линзами и внимательно осмотрела рану.

– Да-а, – произнесла она, – задели тебя несильно, но и этого хватило.

Лада подумала: если бы у Морены не было с собой пузырька с лекарством, как бы рана выглядела сейчас? Ведь она была глубже и казалась воспаленной, теперь же просто небольшой порез.

– А вот чтобы болезнь изнутри изгнать, придется кое-что сделать, – добавила знахарка. – Только я сперва твою подружку накормлю. А вот тебе, – обратилась она к Морене, – ни воды, ни еды не дам – нельзя.

Бабка Зинаида ухватом достала из печи горшок и налила щи в глубокую тарелку, щедро плюхнув туда сметану. Лада принялась есть: до чего же она проголодалась! Морена же откинулась на стуле, наблюдая за приготовлениями хозяйки.

– Дам я тебе одну траву выпить, – объяснила бабка Зинаида, – не бойся: она на вкус ничего. Только тебя с той травы тошнить будет, и так болезнь твоя выйдет. Надо потерпеть немного.

Она отошла к массивному буфету, откуда достала две жестяные коробки, расписанные под гжель. Чайной ложкой тщательно отмерила нужное количество травы и бросила в кастрюлю, затем попросила Ладу принести из сеней воды.

– Будешь помогать мне, а то я ходить не горазда, – объяснила она.

Бабка Зинаида залила водой траву и поставила в печь.

– Газу-то у нас нет, – сказала она. – Раньше машина из района приезжала, чтобы баллоны обменять, а после перестала. Да и вообще…

Пока зелье готовилось, Лада осмотрелась. Кухня была небольшая. Основное пространство занимала печь. У окна стоял стол с тремя табуретками, на одной из которых сидела Лада. Возле стены – диван, рядом с ним буфет. Стены были оклеены блеклыми обоями, висел отрывной календарь. Лада пригляделась: 23 мая 1980 года. Надо же, какой старый. Лада хотела спросить, зачем хозяйка хранит этот раритет, но Морена предостерегающе взглянула на нее, и Лада осеклась.

Бабка Зинаида с помощью ухваток вытащила кастрюлю и принюхалась.

– Готово.

Она процедила через ситечко отвар и подала его Морене.

– Пей небольшими глотками, не спеши.

Морена проглотила отвар и принялась ждать, знахарка достала эмалированный тазик.

– На колени поставь, сейчас тебя выворачивать начнет. А ты, – бабка Зинаида повернулась к Ладе, – можешь в другую комнату пойти, если противно станет.

– Я останусь.

Морена не брезговала ухаживать за Ладой, когда та была слаба, и девушка чувствовала свой долг перед темной богиней.

Морену затрясло со страшной силой.

– Действует травка, – одобрила бабка Зинаида, – сейчас начнется.

Морену тут же стошнило в таз, затем еще раз.

– Пить, – попросила она.

– Нельзя тебе, – отказала знахарка, – терпи.

Морена облизала губы. Ее вновь вывернуло, а затем несколько раз подряд.

– Пить! – выкрикнула она.

– Нет! – Бабка Зинаида грохнула кулаком по столу, а после начала шептать:

«Заря-заряница, красная девица,

Избавь деву Морену от манухи,

От знобухи, от летучихи, от желтучки,

От Марии Иродовны и от всех двенадцати девиц-трясовиц.

Аминь».^[1]

Морена затряслась с такой силой, что Ладе пришлось удерживать таз, чтобы тот не свалился на пол. И в этот момент темную богиню вывернуло в последний раз – огромным комком, похожим на лягушку. Бабка Зинаида с неожиданной прытью схватила таз и вывалила содержимое из него в печь.

– Сейчас мы ее, родимую, сожжем.

– Что это? – Ладу передернуло от отвращения.

– Болезнь вышла. Теперь твоей подруге полегчает.

И правда, Морену отпустило. Знахарка вытерла пот с ее лица, пододвинула кружку с чаем и тарелку щей.

– Давай, поешь, да на печь полезай. Тебе отдохнуть надо. А вот подружке твоей сегодня спать не придется – дело одно есть.

Глава 10
Коровья смерть

Морена с помощью Лады забралась на лежанку, бабка Зинаида накрыла ее одеялом.

– Отдыхай. А поутру я воды накипячу, сполоснетесь в баньке.

Она позвала Ладу за собой:

– Иди во-о-он в том дом с зеленой калиткой. Там Петровна живет. Она тебе объяснит, что делать нужно.

Лада добралась до него и постучала. Ей открыла незнакомая женщина.

– Это про тебя, что ли, Марь Петровна говорила? – она посторонилась, пропуская девушку.

В избе было полно народа, одни женщины. Ни детей, ни мужчин. Руководила собранием Марь Петровна.

– Будем обряд вечером проводить, – начала она.

– Может, и так обойдется? – спросил кто-то из женщин.

– А если не обойдется? – Марь Петровна уперла руки в бока и оглядела всех присутствующих. – Вон, в Большой двор коровья смерть вместе с местным мужиком приперлась. Тот остановился на дороге – подобрал старушенцию. В деревню заехал, глядь, а бабка пропала. И ладно бы сказал кому, а то молчал, как партизан.

– Погибла у них скотина? – уточнили сзади.

– Так вся. У Настасьи Кривой тельная корова… – перечисляла она. – У Пелагеи Рыжей корова с телкой. У всех.

– Мы ж не дуры, чтобы чужого в деревню пускать. Ты же сама придумала с проверкой, – не согласилась одна из женщин.

– Так она может и не с человеком зайти, а с животным. Ты кошку свою на привязь посадишь? – спорившая с Марь Петровной промолчала. – Так что скоро я за вами приду. Своих предупредите, чтобы по домам сидели и носа не казали. Скотину всю заприте в одном хлеву.

Ровно в девять вечера она с Ладой вышла на крыльцо. Марь Петровна умыла руки из ковша и вытерла полотенцем. Лада последовала ее примеру. Затем Марь Петровна пошла по деревне. Перед каждым домом она останавливалась и кричала:

– Я, повещалка, пришла звать. Выйдешь смерть коровью убивать?

Если женщина показывалась, ритуал с умыванием рук повторялся. Было тихо, даже собаки из конуры носа не показывали.

Когда Лада с Марь Петровной вернулись, хозяйка предложила: