Посетитель с готовностью поднялся из-за стола, протянул правую руку, одновременно доставая левой из верхнего кармашка пиджака визитную карточку цвета выдержанной слоновой кости.

– Очень приятно! Майкл Берг, университет Хоккайдо в Саппоро, – глуховатым баском отрекомендовался он. И улыбнулся, словно извиняясь. – Вообще-то у меня русские корни, и по-настоящему меня звать Михаилом. Так что – Михаил Андреевич Берг…

– Очень приятно! – внутренне поморщившись и помянув недобрым словом областную администрацию, навязавшую всем руководителям исполнительных органов власти примерный образец визитки – крикливый и безвкусный, – Штырь вручил гостю свою карточку. – Приятно и удивительно, господин Берг! Нечасто, признаюсь, встретишь японца с русскими корнями, именем, да еще и отчеством!

Тот развел руками: ну что тут поделаешь, коли попал в разряд редких «экземпляров»!

– Михаил Андреевич, пока тут девушки подбирают для вас документы, прошу ко мне! Это совсем рядом, через вестибюль! Ваше место в читалке никто не займет, уверяю!

– Да мне тут уже и кофе обещали, – пожал плечами Берг. – И вообще: чего я большое начальство от важных дел отвлекать стану…

– Кофе мы у меня выпьем! – Штырь легко подхватил посетителя под локоть и повел за собой. – Татьяна нас простит: – Да, Танечка? Ну, вот и славно!

Усадив гостя в кресло, директор сел напротив и немного помолчал, ненавязчиво разглядывая иностранного гостя. Не считая элегантного, по фигуре серого костюма и рубашки в тон светлее, в еле заметную белую клетку, да галстука с необычной для отечественного менталитета булавкой – самая что ни на есть «рязанская» внешность. Крупное лицо с грубоватыми чертами, щегольская бородка-шкиперка, большие кисти рук с ухоженными ногтями. Серые глаза смотрят приветливо, без внутреннего напряга.

– Ну, рассказывайте, Михаил Андреевич, зачем пожаловали? – Штырь поднял руку, предупреждая возражение посетителя. – Нет, заявку я вашу видел, подписал, не в ней дело! Сахалин 1946–47 годов. Переходный период от управления военного к гражданскому. Документов того периода мало, к сожалению – да вы наши описи глядели, наверное? Вы конкретно мне можете пояснить – что именно вы ищете? Не секрет, надеюсь? Я помогу. Сориентирую, так сказать – это же мой хлеб!

– Ну, коли так… Секрета нет, конечно – я ищу следы двух летчиков-американцев, которые, по моим сведениям, зимой 1946 года совершили на Сахалине вынужденную посадку и после этого пропали…

– Зимой 46-го? – директор откинулся на спинку кресла, пожевал дужку очков. – Думаю, что запрашиваемые вами документы тут не помогут!

– Отчего же, Петр Александрович? – вежливо удивился Берг. – Я не думаю, что американцы совершали в то время вынужденные посадки каждый день! Все-таки это, скорее всего, было неординарным событием! И уж конечно, поводом для пропаганды в очередной раз поднять вопрос об американских шпионах!

– Ну-у, что касается неординарности данного события – тут я с вами могу поспорить, уважаемый Майкл Андреевич! На Сахалине на сегодняшний день – в разные времена, разумеется, – обнаружены обломки по меньшей мере сорока американских самолетов, разбившихся здесь в период военного и послевоенного времени. На севере острова, в районе поселка Смирных, функционировал военный «аэродром подскока» – запасная площадка для перегоняемых по ленд-лизу с Аляски «аэрокобр». Падали, падали, Майкл Андреевич!

– Но это должно было где-то фиксироваться!

– Должно было, – вздохнул Штырь. – Но здесь не все так просто, уважаемый!

Берг катал между ладонями чашку с дымящимся кофе и деликатно ждал продолжения. А директор областного архива Штырь не знал, что сказать этому странному иностранцу-исследователю.

Гражданин Японии, причем совершенно европейского обличья, и с русскими, как он сам признался, корнями, ищет в сахалинском архиве следы американских летчиков… Совершенно фантастическая мешанина! Университет Саппоро, Центр славянских исследований – и пилоты-янки, невесть как очутившиеся на Сахалине… Странно, чтобы не сказать – сомнительно!

Кандидат исторических наук Штырь успешно сочетал службу в архиве с преподавательской деятельностью в здешнем вузе. Два года назад он получил приглашение университета Хоккайдо в Саппоро и прочел там, в ЦСЛ, для студентов и тамошних исследователей-русистов цикл лекций по новейшей истории России. Пробыв на Хоккайдо два месяца, он успел перезнакомиться со всем преподавательским персоналом Центра и большинством исследователей. И уж конечно, наверняка запомнил бы этого Берга. Но два года назад его там не было!

Может, Майкл Берг и вовсе не японский гражданин?

Чушь, охолодил себя Петр Александрович! Чушь и дурацкая шпиономания, дремлющая в каждом русском, успевшем родиться во время сталинского режима. Вряд ли американец, разыскивающий своих соотечественников, стал бы рядиться в ученую мантию японского университета. Сказал бы прямо: ищу соотечественников! И достиг бы гораздо большего, нежели сим способом.

– Да, Майкл Андреевич, немало в здешней тайге – как, впрочем, и по всей Сибири-матушке – вещественных свидетельств ленд-лиза, – неопределенно протянул Штырь, раздумывая над тем, не предложить ли гостю рюмку коньяку. – И сбитые самолеты-разведчики вчерашних союзников – чего уж там! – попадаются. Зачем вам, японскому ученому-историку, эти летчики, Майкл Андреевич? Не дайте от любопытства помереть, а?

– О-о, это слишком долгая история, господин директор! Долгая и, по чести говоря, не соотносящаяся с моим основным родом деятельности. Я не совсем ученый, уважаемый Петр Александрович! Правильнее было бы назвать меня писателем и популяризатором истории. Современный человек живет слишком стремительно, старается не отстать, и поэтому смотрит только вперед, не оглядываясь на прошлое. И в этом, полагаю, самая большая ошибка человечества: не зная своего прошлого, невозможно и извлечь уроков из своих и чужих ошибок. Как вы сами полагаете, Петр Александрович?

– Подпишусь под каждым вашим словом, – согласился Штырь, отметив про себя, что Берг очень ловко ушел от объяснения причин своего интереса к летчикам. – Может, я могу предложить вам рюмку коньяка, Майкл Андреевич? Или в кофе капнуть, для аромата?

– Я не ханжа, и с удовольствием выпью с коллегой. Но попозже, если вы не возражаете. Сначала я хотел бы закончить свою работу, господин директор. Насколько я понял, в документах послевоенного гражданского управления на Сахалине разыскать какие-то следы фигурантов моего исследования проблематично?

– Боюсь, что да. Зима 1946, вы говорили? Очень неудачное время для историка, Майкл Андреевич! Да вы и сами сейчас убедитесь, когда документы принесут. Вот представьте себе: август 1945 года, закончилась операция по освобождению юга Сахалина от японских захватчиков. Огненный вал, прошедший от 50-й параллели до мыса Крильон на юге острова, нарушил всю жизнь островитян. За двадцать лет с начала оккупации юга японцы успели основательно обжиться на Сахалине. Создали здесь промышленный потенциал, основали и заселили множество городов и поселков. Войска прошли на юг – а население, преимущественно японское, осталось! Ну, в крупных населенных пунктах военные оставили гарнизоны – но это была чисто военная власть! А что прикажете делать мирному населению? Чтобы жить, им надо было трудиться – на фабриках, в сельхозартелях, рыболовецких бригадах. Для нормального функционирования необходимы, как вы понимаете, какие-то управленческие структуры – а их с собой военные не привезли! Вот и получилось, что в деревнях и городках остались японские старосты, руководителя фабрик, бригадиры, инженеры. Советский север острова не располагал запасом управленческих кадров для всего Сахалина. Их пришлось везти с материка, спешно переучивать из вчерашних лейтенантов и майоров. И только в следующем году управленческие вакансии восстановленной на Сахалине советской власти стали потихоньку заполняться. Но как! Без навыков делопроизводства, помимо всего прочего!

Берг внимательно слушал, меланхолично кивал, однако пометок никаких не делал – то ли надеялся на память, то ли все, что говорилось, было ему давно и хорошо знакомо.

– Поначалу Сахалин территориально стал структурным подразделением Хабаровской области, – продолжал свой экскурс в историю Штырь. – Административным центром стала вчерашняя Тоёхара, переименованная в Южно-Сахалинск. Там был и островной орган исполнительной власти. И представьте себе такой парадокс, Майкл Андреевич: этот орган очень долго получал и статистическую отчетность, и сводки по промышленному и сельскохозяйственному производству на японском языке! А вот вам другой парадокс: долгое время на бывшей оккупированной территории были дублированные должности малого и среднего руководящего звена. В рыболовецкой бригаде два бригадира – японец и русский назначенец. На цемзаводе – тоже два директора. Даже стрелочники на железной дороге смешанными русско-японскими парами работали… Еще кофе, Майкл Андреевич?

– Спасибо, не откажусь. Так вы полагаете…

– Да, относительно наших летчиков… Не хочу хвастаться, что знаком с каждым документом моего архива, но общее представление о фондах хранения я все-таки имею. И мне никогда не попадались никаких упоминаний ни об американских, ни о японских военнопленных. Смотрите сами! – пожал плечами Штырь. – Мне кажется, что даром только время потратите.

– А если покопаться в старых газетах?

– Потеряете время, господин Берг! – категорически помотал головой директор. – Материалы советской прессы той поры, в отличие от вашей свободной, тщательно фильтровались. И разделов типа «Что случилось вчера» там просто не было! Материалы съездов, пленумов ЦК, официоз… А события на местах – максимум рекордные надои молока или уловы рыбы. Впрочем, я могу дать команду – вам принесут газеты. Кстати, а где была эта вынужденная посадка?

– Точного места я, разумеется, не знаю. Но, исходя из маршрута полета «груммана», таким местом мог быть юг или юго-восток острова…

– То есть недавно освобожденная территория где-то, скажем, от Южно-Сахалинска до Поронайска, – директор кивнул и показал территорию на крупной карте Сахалина. – И снова вынужден вас огорчить, Майкл Андреевич! Единственная газета, издававшаяся на острове в 1946 году, печаталась гораздо севернее, в Александровске. Вот здесь. Никаких собкоров на территории южнее 50-й параллели у нее не было. Правда, в Поронайске издавалось что-то вроде фронтовой многотиражки на японском языке, для местного населения. Но, как вы понимаете, вряд ли там печаталось что-то, кроме страшных приказов военных властей и требований лояльности. Чистая потеря времени!

– Ну, раз уж я сюда приехал! – развел руками Берг. – Кстати, Петр Александрович, а как насчет партийных архивов? Мы ведь с вами историки, и знаем, что очень долгое время в Советском Союзе единственной реальной силой и властью была партия. Вполне возможно, что упоминание об американских летчиках сохранилось в отчетах партийных функционеров… Могу я познакомиться с этой категорией документов?

Штырь поджал губы: исследователь-то оказался не так прост! И точно знает, где можно найти интересующий его материал! Что же делать? Не говорить же Бергу, что писаные и неписанные нормы архивной жизни в России предполагают в таких случаях обязательную консультацию с куратором… С тем самым, которого официально вроде как и нет вовсе. Директор вздохнул: опять придется выкручиваться!