В штаб он, разумеется, не пошел. Это было бессмысленно. Зачем? Приказ никто не отменит, да никто и не возражает против этого спецзадания. Уж, во всяком случае, не он, первый лейтенант Лефтер! Правда, никто и не возьмет на себя труд объяснять чертову необходимость этого полета. Значит, надо лететь.

День для первого лейтенанта ВВС США Арчи Лефтера явно не задался. Вестовой из штаба с пакетом поднял его в 7 часов утра. Приказ был однозначным: не позднее полудня, с учетом метеообстановки, вылететь вдогонку за вышедшим сутки назад из Иокогамы крейсером «Канзас», возвращающимся в США и передать командиру срочный груз. В случае непредвиденного ухудшения погоды – сбросить груз на парашюте. При невозможности возвращения на базу – приводниться возле крейсера, перейти на него и по прибытии в США явиться в расположение ближайшей базы ВВС и получить новое назначение. При приводнении вне зоны доступности от крейсера «Канзас» – перейти на спасательный плот и ждать помощи.

Все было верным: и нынешний приказ, и пункт контракта с ВВС США, в соответствии с которым предусматривалась аварийная ситуация при посадке «груммана» на воду. Более того: Лефтер уже попадал в подобную «нештатную» ситуацию – четыре месяца назад больше суток просидел на спасательном плоту вблизи Гуама, пока его не подобрал патрульный катер с островов. Нашивку за тот вылет он, разумеется, получил – однако воспоминания о нем остались самые неважные. В самом деле, какого черта: сидишь на тонкой резиновой оболочке плота, под задницей бог знает сколько миль – не футов, а миль! – соленой воды, и не знаешь, то ли придет кто-то на помощь, то ли нет…

Все еще на что-то надеясь, Лефтер позвонил дежурному по авиакрылу, однако тот подтвердил: в соответствии с приказом полковника Райли, «груманн» уже извлекли из трюма транспортного корабля и в данную минуту на трейлере везут в аэропорт Ацуги. Команда механиков собрана, и крылья гидросамолета, демонтированные на время морского перехода, будут поставлены на место в нормативное время, не позднее, чем через два часа.

Значит, надо лететь…

«Грумман G21 Goose» был достаточно редкой «пташкой» в ВВС США. Его серийный выпуск для коммерческого использования начался на заводах Груммана еще в 1938 году и военного предназначения изначально не имел. Самолет был амфибией, имел три поплавка и выдвижное шасси с ручным приводом для посадки на землю.

Когда в Европе заполыхала Вторая мировая, компании «Грумман» стоило немалых усилий и «подмазываний», чтобы ее детище было включено в реестр военных заказов. Самолет-амфибия, как уже упоминалось, имел чисто гражданское предназначение и мог взять на борт только две бомбы максимальным весом не более 45 килограммов каждая. С этим боекомплектом, кстати говоря, Лефтер и совершил свой первый и пока последний боевой вылет. Правда, две бомбы, сброшенные экипажем на вражеский торпедный катер, в цель не попали – что и подтвердило неважное мнение экспертов о значении самолета-амфибии как бомбардировщика.

Заднего «фонаря» для стрелка с пулеметом для защиты «груммана» не было конструктивно предусмотрено, и «гусь» представлял собой легкую мишень для вражеской авиации. К тому же пилотаж «груммана», как и всякой другой амфибии, требовал от летчика специфичных навыков, дополнительного обучения и практики. Все это привело к тому, что пакет военного заказа Министерства обороны США на «гусей груммановской породы» был весьма ограничен. Военно-морской флот США поначалу заказал один «оценочный экземпляр», дав ему обозначение XJ3F-1. После этого последовал заказ двух десятков серийных машин, переименованных в JRF. Последняя модификация «гусей» имела форсированные двигатели. Однако этот фактор имел и свою оборотную сторону: форсированные моторы жрали бензина в два раза больше нормативов, и возвращение на базу после вылета стало более проблематичным, чем раньше.

В Японию в 1945 году было направлено восемь «грумманов», а летчиков для их пилотирования из-за путаницы и неразберихи в штабах экспедиционного корпуса оказалось всего двое. Причем коллега Арчи Лефтера с месяц назад, будучи в увольнении, лихо спрыгнув с высокого борта «студебекера», умудрился сломать лодыжку и был отправлен на родину.

Таким образом, Лефтер, переброшенный в составе 6-го авиакрыла в Японию в сентябре, за четыре месяца не совершил ни одного вылета на своем «гусе». Сама же амфибия из-за отсутствия потребности в ней до сей поры пребывала в транспортном состоянии в корабельном трюме, и лишь сегодня стряслось нечто такое, что потребовало экстренного вылета.

Заглянув утром в штаб, первый лейтенант попытался тактично разведать – что за груз ему необходимо так срочно перебросить на крейсер. Однако вместо разъяснений незнакомый полковник лишь наорал на Лефтера, обвинив его в том, что он транжирит время вместо того, чтобы лично следить за сборкой самолета. Лефтер, отвлекая полковника, попытался выяснить – надо ли ему подавать заявку в арсенал на получение боекомплекта из двух бомб – и получил еще более гневную отповедь, из которой сделал единственный вывод: полковник и сам толком не знал специфику задания.

Лефтер поставил вопрос иначе: бог с ним, с грузом. И с боекомплектом как-нибудь утрясется. Но как быть со вторым пилотом? Ведь инструкция запрещала вылет самолета-амфибии с неукомплектованным экипажем.

В этом вопросе полковник вынужден был признать правоту лейтенанта. В казармах аэродрома Ацуги маялось от безделья около сотни летчиков, однако о том, что кто-то из них добровольно согласится полететь вторым пилотом на незнакомом самолете, можно было и не мечтать.

– Свободны, лейтенант! – сухо распорядился полковник. – Не забудьте переодеться перед вылетом. Второй пилот найдет вас не позднее чем через час.

Сержант-каптенармус выдал Арчи Лефтеру целую кучу зимнего обмундирования по списку «Норд». Не отвечая на шуточки и подначивания слонявшихся по коридору казармы летчиков, Лефтер добрался до своей комнаты, переоделся и отправился к ангарам, где должен был уже закончиться монтаж крыльев его «гуся».

При виде летчика в полярной экипировке механики примолкли и начали с улыбками переглядываться: столбик термометра в Ацуги, несмотря на январь, показывал пять градусов выше нуля по Цельсию. И человек в полярном комбинезоне на голых, без единой снежинки, бетонных плитах смотрелся диковато. Чернокожий сержант-механик, пряча улыбку, встретил Лефтера у распахнутой дверцы самолета, отрапортовал о готовности машины.

– Правда, есть одна проблемка, кэптен, – механик поскреб затылок. – Ваша «птичка» слишком долго простояла в трюме, и какие-то паразиты на корабле явно использовали с «груммера» как распивочную, сэр! Думаю, прятались от начальства. Мы нашли в самолете пару бутылок из-под виски, а также блевотину, сэр. Прямо под решеткой, на трубках системы отопления.

– Нашли – и что? – Лефтер глядел на громилу-сержанта снизу вверх.

– Ничего, сэр! – осклабился тот. – Я и мои парни – механики, кэптен! Мы проверили все системы самолета, погоняли моторы, «птичка» готова к полету, и я готов подписать все необходимые бумаги, сэр. Но убирать чью-то блевотину – не наша обязанность, сэр!

– В таком случае на бумагах не будет моей подписи, сардж! – заявил сгоряча Лефтер.

И тут же сообразил, что попал в чрезвычайно неприятную ситуацию. В военно-воздушных силах, как и во всей американской армии, крайне негативно относились ко всем стычкам и конфликтам на расовой почве. Дисциплинарные комиссии, разбирая неизбежные порой стычки между военнослужащими, явно злоупотребляли политкорректностью, и все конфликты с участием чернокожих солдат и офицеров толковались исключительно в их пользу. Такая политика часто доводила до абсурда, и возмущенное белое большинство порой гневно вопрошало: какое же преступление должен совершить негр, чтобы решение командования было принято не в его пользу? Чего греха таить: чернокожие военнослужащие вовсю и без зазрения совести пользовались этим.

Так было и тут. Будь сержант-механик белым, Лефтер, не задумываясь, просто приказал бы ему привести самолет в порядок, а в случае отказа выполнить приказ написал бы рапорт, следствием которого стало бы несколько суток ареста для младшего по званию.

– Ваше право, сэр! – Сержант продолжал улыбаться, заранее зная, что никаких рапортов этот молокосос-лейтенант писать не будет. – Но мне кажется, я знаю выход, сэр! Хотите, я приведу сюда мальчишку-уборщика из казарм? Он мигом все уберет – побоится потерять работу, сэр!

– Мальчишку? Вы имеете в виду мальчишку-японца? – Лефтер глянул на механика чуть ли не с благодарностью, но все же заметил. – Сардж, а как же быть с приказом о том, чтобы и близко не подпускать местное население к боевой технике ВВС? Нам с вами может здорово влететь, если начальство узнает об этом!

– Да кто об этом узнает! – хохотнул сержант. – К тому же это просто мальчишка, с которого я не спущу глаз! Впрочем, сэр, если вы предпочитаете несколько часов нюхать «разогретую» блевотину…

– Тащите сюда вашего мальчишку! – решился Лефтер. – Да держите язык за зубами!

Донельзя довольный таким выходом из критической, казалось бы, ситуации, пилот глянул на часы: до назначенного вылета оставалось немногим более часа, а о втором пилоте и о грузе, послужившем причиной всей этой суеты и нервотрепки, пока не было ни слуха ни духа.

От нечего делать Лефтер следил, как высоченная фигура сержанта-механика в плаще-накидке добралась до длинного параллелепипеда здания казарм и исчезла за ним. Не прошло и пары минут, как фигура показалась снова, и Лефтер ухмыльнулся: догадливый сержант прикрыл тощую фигурку мальчишки полой своей накидки, а ведро и швабру нес в свободной руке.

– Кто-то едет к нам, кэптен! – окликнули его из группы механиков.

Лефтер обернулся: от ворот базы в их направлении мчался «виллис». Машина лихо притормозила рядом с самолетом, из нее выпрыгнул сержант с нашивками военно-морского флота.

– Кэптен Лефтер? – Сержант небрежно кинул ладонь к матросской шапочке. – Груз для доставки на борт «Канзаса» для вас, сэр! Вам необходимо расписаться в получении, сэр! Вот здесь… И время, сэр! Благодарю вас, сэр! Счастливого полета!

Сержант, упрятав бумаги в карман, мотнул головой водителю «виллиса», и с его помощью моряки вытащили с заднего сиденья машины длинный ящик, поставили его возле правой стойки шасси «груммана».

– Эй, сардж, погодите-ка! – окликнул Лефтер. – А что это за груз, черт его побери? Вы вдвоем с матросом, как я погляжу, с трудом вытащили этот проклятый ящик! Там, случайно, не парочка торпед? Не взрывчатка? Может, для этого груза нужны какие-то особые условия транспортировки или меры предосторожности?

– Насколько я знаю, никаких особых условий не требуется! – хмыкнул моряк. – Там действительно оружие, кэптен. Но вряд ли оно когда-нибудь взорвется, сэр! Это мечи. Самурайские мечи – пятнадцать штук, сэр!

– Самурайские мечи? – Пилот был поражен. – Вы хотите сказать, сержант, что флотские остолопы сначала заблевали пассажирский отсек моего летающего «гуся», потом экстренно извлекли из трюма, привели в рабочее состояние – и все только из-за нескольких кусков самурайского железа?! И я должен лететь сквозь фронт снежной бури, через русское воздушное пространство, рискуя быть сбитым, только для того, чтобы доставить на крейсер этот металлолом? Вы, верно, шутите, сержант!

– Нисколько, сэр! – ухмыльнулся моряк. – Мы толковали об этом вчера с парнями и тоже ничего понять не можем, сэр! Эти мечи японцы по всей зоне оккупации сдают тысячами! И чертову уйму этих железяк мы всю осень топили в заливе. Правда, именно эти мечи позавчера на наш линкор «Миссури» привезли какие-то очень важные местные «шишки». Настолько важные, что главнокомандующий союзными войсками генерал Макартур лично встречал их у трапа! Кто-то из правительства Японии, сэр! А то и выше подымай: ординарец нашего командира клялся, что одним из посетителей был сам японский наследный принц!

– С ума сойти! – бормотал Лефтер, обходя вокруг ящика и даже трогая его ногой.