«Ты мне не враг, но с тобой не дружу, я твой маньяк, я тебя придушу, ты мой краш, либо я, либо никто – это шантаж».

«Прости мне, Господи, все грехи мои! ЧТО ЭТО?»

«Это же модная певица Клава Кока! Ты что, не слышала?»

«Нет! И не собираюсь!»

«Ты вон с молодёжью работаешь, должна же быть в курсе трендов».

«Хоть бы „Утекай, в подворотне нас ждёт маньяк“ процитировал, честное слово».

«Бл…ь, о да. Тут я облажался, конечно».

«Просто я с двадцатилетними работаю, а не сплю в отличии от тебя».

«Какой удар ниже пояса!»

«И сразу страйк».

Ольга зашла в свою квартиру, положила ключи и сумку на консоль у входа, задумчиво сняла туфли, кардиган, её взгляд упал на подыхающий кактус. Она набрала воды в стакан, полила страдальца. Телефон снова завибрировал.

«Чем занимаешься?» – «Бл…ь!» – она громко прорычала это слово и начала судорожно искать в «контактах» Айзель.

– Привет, приедешь после работы? Мне надо с тобой поговорить. Срочно.

– Что случилось?

– У нас проблема, Хьюстон.

– Надеюсь, проблема в неземном теле? – заигрывающе спросила Айзель.

– В принципе, да, но я об этом знать и думать не хочу.

– Да бл…ь! – подруга внезапно всё поняла.

– Да!!! Бл…ь!!!

– Щас, подожди… – Айзель что-то калькулировала в голове. – По херу, завтра допишу интервью, через сорок минут у тебя.

– Жду.

Ольга несколько минут измеряла комнату широкими шагами, спрятав телефон в холодильнике. В моменты паники иррациональными становятся даже кандидаты наук. Она быстро надела шлёпанцы, захватила сумочку и выбежала из квартиры. В соседнем алкомаркете она взяла с полки бутылку шампанского, уже пошла на выход, но развернулась и взяла ещё одну. На кассе её попросили документы.

– Скажите, я правда выгляжу младше восемнадцати? Вот правда?

– А кто знает, – кассирша пожала плечами, – вполне может быть.

– Да, интересно, – она рылась в сумочке и искала паспорт.

– Ничего интересного, вы малолеток этих видели?

– Ну, попадаются вполне приятные юные девушки. Я им лекции читаю, – Ольга продемонстрировала документ.

– Приличные молодые девушки бухло не покупают.

– Это да, им, если надо, парни покупают.

– Двадцать две восемьсот, – кассирша присвистнула, – да, такое семнадцатилетние не покупают.

– Я же говорила, – Ольга развела руками и приложила карту.

Вернувшись домой, она поставила бутылки в холодильник и достала телефон. От холода он отключился. Айзель открыла дверь своими ключами:

– Ты в себе? Я тебе звонила раз сто.

– У тебя есть ключи от моей квартиры. – Ольга пожала плечами.

– Я могла и не взять их сегодня.

– Не начинай, они на твоей связке висят.

– Но всё равно…

– Больше не о чем говорить? – Ольга резко оборвала подругу, доставая бокалы.

– Опачки. Я, конечно, всегда была против твоего сухого закона, но дело серьёзное. – Айзель подняла одну бровь.

– Именно. Садись.

Ольга открыла шампанское филигранно, несмотря на четырёхлетнее отсутствие практики. Казалось, все эти годы просто растворились в нескольких сообщениях. И самое страшное, в чём она боялась себе признаться, она была снова по уши влюблена в бывшего мужа. Казалось, повода-то никакого не было. Ну написал, ну болеет, ну спросил, чем занимается. Это же не повод потерять голову. Четыре года она игнорировала все его попытки вступить в диалог. Может, дело в весне, виноват май, сирень цветёт…

Много лет назад Виктор поздно возвращался с интервью, она уже даже прислала ему сообщение, что ложится спать. Но сон не шёл без него, они привыкли засыпать вместе, прижавшись друг к другу спинами и держась за руки, пока кто-то первым не заснёт. От поворота ключа она села в постели и включила свет. Он зашёл в комнату лучистый и пьяненький, с букетом сирени, которую только что где-то нарвал. Это была махровая сирень белого цвета, она выглядела пушистой. И с этим драгоценным букетом он попросил её никогда с ним не расставаться.

– Рассказывай, – Айзель налила себе шампанского и отпила глоток.

– Сейчас телефон включу только. Я его в холодильнике спрятала на всякий случай, а он замёрз и выключился.

– Ну, пока ты ведёшь себя абсолютно здраво и логично.

– Правда? – Ольга спросила с надеждой.

– Батюшки, мы разучились распознавать сарказм.

– Ой, как плохо… Вот, держи. Прочитай, пожалуйста, беспристрастно и скажи, что думаешь.

Айзель взяла телефон и начала читать переписку с самого утра.

– В три часа ночи пишет, явно бухой.

– Да, я тоже подумала.

– Так, ты молодец, нейтральненько так получилось.

– Я старалась, да.

– Ай, вот она ошибка. «Это не твоё дело», как будто заставляешь ревновать.

– Да знаю я. Не удержалась.

– А что, правда кто-то был? А мне чё не сказала?

– В этой квартире не бывает живых существ кроме тебя и – вон, – Ольга указала на кактус.

– Я, поди, поживее буду?

Ольга сделала неопределённый жест ладонью.

– Сука. Слушай, а сколько ты уже не трахалась?

– Так, это к делу не относится.

– Давай говори.

– Отвали.

– Да что это за тайна от меня? Только не говори, что вообще не…

– Ну была пара историй… – Ольга замялась.

– И как давно.

– У меня есть вуманайзер, так что всё в порядке.

– Это же бездушная машина!

– Читай дальше, а.

– Так, хорошо. О, да мы флиртуем.

– Так ужасно всё?

– Не ужасно, могло бы и хуже быть… Ага, за девку подколола, молодец… – Айзель засмеялась, – Ха-ха-ха! Он блюёт, как же это смешно, я не могу. Ты ему напиши, что ему надо не к врачу, а к экзорцисту, это из него сущность его поганая выходит.

– Айз, – Ольга стала серьёзной, – а если правда он болен? Я в Гугл забила, там такие ужасы, может быть даже рак мозга!

– Серьёзно? Ну он заслужил.

– Типун тебе на язык.

– Какое ужасное выражение. – Айзель взяла свой телефон, забила в поисковик симптомы Виктора и стала читать. – О, смотри, цирроз печени. Ему подходит. Столько бухать, – Айзель отпила из своего бокала.

– Как-то я надеюсь, что попроще там.

– А ты не смотрела, от венерических заболеваний тошноты не бывает?

– Это, кстати, было бы эпично. Читай дальше.

– Да ты же, моя мать Тереза, пойдёшь с ним в больницу? Ты в себе?

– Слушай, мы не чужие люди. Он совершенно не переносит больницы. И в обморок падает.

– Пусть сиделку наймёт.

– Ну, он такой человек, ему нужна поддержка.

– Вот пусть его и поддерживает та малолетняя шалава. Они, кстати, ещё вместе?

– Да откуда мне знать, я же не буду её пасти.

– Ща всё выясним. Так, как там её звали, а, вот, нашла. Смотри-ка, все фотки с ним удалила.

– Дай посмотреть. – Ольга вглядывалась в лицо девушки, из-за которой разрушилась её семья. Ей было неприятно. Хотя сама девочка казалась симпатичной, ей она виделась исключительно некрасивой. И Ольга прекрасно всё понимала: в ней говорила обида. Спустя четыре года она так до конца и не смогла оправиться. Внешне – да. Это не мешало ей работать, заниматься наукой, общаться с друзьями. Но сделало её более закрытой, ранимой и чувствительной.

– Жаба страшная.

– Если мой бывший-мудак-муж с ней спал, это не значит, что она страшная жаба.

– Моя ты Мария Магдалина.

– Она, в принципе, человек…

– «В принципе, человек» – это очень хорошо подходит к данной ситуации. Так, давай дальше. А что про 232-ю аудиторию?

– Да я фотку со студентами выложила оттуда, он вот. Отреагировал.

– Ну и что, что 232-я аудитория?

– Мы… – Ольга смутилась, – мы там целовались первый раз.

– Ладно, я напрягаюсь, а что за херню он пишет?

– Какая-то Клавдия, модная певица.

– Ты слышала такое?

– Нет, конечно.

– Давай послушаем, надо понимать все полутона. Он же хочет этим что-то сказать.

– Ох, – Ольга тяжело вздохнула, – давай.

Айзель забила название песни в itunes и включила музыку. С первых нот стало понятно, что трек слегка не в их стиле. Ольга и Айзель смотрели друг на друга широкооткрытыми глазами, их брови взлетели так высоко, что могли запутаться в волосах. После второго припева было принято решение выключить это.

– Итак, доктор Фрейд, какие будут выводы? – безнадёжно спросила Ольга.

– Я думаю, он сошёл с ума.

– Раз мы играем в докторов, как доктор Хаус сообщу тебе, что к тошноте прибавился ещё один симптом.

– Да-да, осталось понять, какой из них первичный.

– Если отбросить иронию, то тревогу я забила после двух следующих событий: его вопроса: «Чем занимаешься?» и своего желания ответить что-то типа: «Да ничем особенным, А ЧТО?»

– Маааать, ты чего?

– Видишь, я этого не сделала. Как приличный человек-четыре-года-в-терапии я позвонила тебе.

– Это тост. Но ты не будешь вестись на это дальше?

– Я не знаю, – Ольга выглядела неуверенной, – в принципе, ничего особенного пока не произошло, схожу с ним в больницу. Закрою для себя этот гештальт и буду жить дальше. План такой.

– А ты вообще уверена, что сможешь «этот гештальт» закрыть?

– Вот и проверим.

– Знаешь что. Я второй раз этого не вынесу. Полгода каждый вечер бухать и утирать тебе сопли.

– Как будто я вынесу. Мне уже тоже как бы не двадцать шесть.

– Вот именно. И что будем делать?

– Буду держать в голове тот случай, когда я ревела и блевала, а ты держала мои волосы, а потом наоборот?

– Не напоминай, меня сейчас стошнит, – внезапно смешливая Айзель стала серьёзной. – А сердечко-то что говорит?

Ольга отпила из бокала, уставилась на кактус и несколько минут молчала.

– Я его никогда не переставала любить. Он сделал мне настолько больно, что это перекрыло все остальные чувства. Но вот он пишет, – и мне хорошо. И страшно.

– Отчего?

– Оттого, что снова сделает больно, оттого, что я окажусь слабой, уязвимой. Я так больше не хочу. И я всегда буду оглядываться на то, что он сделал.

В десять утра во вторник Ольга искала платье в шкафу. Не какое-то конкретное. А «то самое». Красноречивый наряд должен был сообщить, что:

1. У неё всё супер.

2. Она совсем не готовилась.

3. Она холодна и закрыта.

4. Выглядит прекрасно и молодо.

5. Продолжения не будет.

6. Кусай локти, кого ты потерял.

7. И она делает Виктору огромное одолжение.

Ни одно платье не говорило так много, тем более таких противоречивых утверждений одновременно. Было решено составить ансамбль. Белая футболка из органического хлопка (всё супер), голубые джинсы (не готовилась, продолжения не будет), бежевый кардиган (холодна), естественный макияж (прекрасна и молода), белые лодочки (кусай локти). Подумала: с одолжением не получилось, так что просто вслух проговорит. И всё было идеально, если бы не одно но.

– Ты стиль сменила?

– Это ты с чего взял?

– Ну, ты всегда платья носишь, я тебя даже не узнал.

– Да просто как-то особенно не задумывалась о том, что надеть, – за простыми словами скрывался громкий мат на саму себя, потные ладошки и дрожь в голосе.

– Ну-ну. Целоваться будем?

– Я с чужими мужиками не целуюсь.

– Хорошо, что я-то твой мужик.

– Нет-нет, не мой, у меня даже документ об этом есть.

– Да я точно помню, ты была в белом, я в костюме, а тётка со смешным голосом сказала: «Объявляю вас мужем и женой».

– Я, скорее, про тот случай, когда мы оплатили госпошлину в размере одной тысячи девятисот рублей и я забежала в кабинет с криком: «Разведите меня с этим мудаком».

– Мой мозг постоянно упускает незначительные детали. Ты прекрасно выглядишь. Я очень рад тебя видеть.

– Пойдём, радостный, мы на приём опаздываем.