– Хорошо, хорошо… Я вам, дяденька, даже трех предоставлю – и все первые песенницы по нашей деревне, – проговорил мальчишка и побежал с огорода.

На улице раздались бубенчики. Показался егерь.

– Как я сказал, что доктор Богдан Карлыч на охоту приедет, так и вышло, – говорил он Петру Михайлычу. – Приехал ведь. Ну, теперь проститесь с выводками. – Мои выводки, мои. Никому их не уступлю, Наливай, Амфилоша, и выпьем, – отвечал охотник и, взяв на вилку со сковородки гриб, приготовился им закусывать.

4

На огород входил охотник доктор Богдан Карлыч, худой и высокий старик из обрусевших немцев. Одет он был в новый охотничий костюм из рыжего верблюжьего сукна, с громадными металлическими пуговицами, на которых были изображены выпуклые кабаньи головы, а на голове имел черную тирольскую шляпу с пером. Костюм был опоясан широким шитым гарусом поясом, и на нем аккуратно висели: небольшая фляжка, оплетенная камышом, кинжал в ножнах с серебряной оправой, кожаный баульчик с сигарами и папиросами и кобура с револьвером. В баульчике и в кобуре также были вставлены вышивки – в баульчике бисерная, а в кобуре гарусная. Ноги его были обуты в полусапожки с необычайной толщины подошвами, а от полусапожек доходили до колен штиблеты из какой-то непромокаемой материи, застегнутые сбоку на металлические пуговицы. Он курил окурок сигары, вправленный опять-таки в бисерный мундштук и, как журавль, шагал большими шагами по огороду на своих длинных ногах.

– Амфилотей! – кричал он еще издалека. – Ты где?

– Амфилотей, Богдан Карлыч, со мной. Амфилотея я уже заарендовал. Теперь я его арендатель, и мы сейчас едем с ним на охоту, – откликнулся Петр Михайлыч от стола. – Вот только позавтракаем и поедем на куропаток.

Доктор подошел к столу.

– Ах, это вы? – сказал он, обзирая сковородку грибов на столе, водку, ползающих по траве раков, опухшую и перекосившуюся физиономию Петра Михайлыча, и поморщился. – Здравствуйте.

– Милости прошу к нашему шалашу. Закусить не прикажете ли перед охотой-то? Грибы на удивление. Отдай все, да и то мало. Вот раки есть, что твои крокодилы. Сейчас велим их сварить хозяйке, и закуска к водке будет в лучшем виде.

Петр Михайлыч подал доктору свою мясистую грязную руку. Тот опять скорчил гримасу и, не выпуская из зубов мундштука с сигарой, пожал эту руку.

– Но ведь я приехал на охоту, – сказал он, не отказываясь и не соглашаясь на предложение, и покосился на раков.

– Перед охотой-то только и подкрепить себя. Вы доктор, вы сами знаете. Как это называется по-вашему, по-докторскому-то? Санитарная гиена, что ли?

– Гигиена, а не гиена, – отвечал доктор. – Гиена – зверь, а гигиена – то, что нужно для здоровья.

– Да, да… Так… Действительно… Гиена – зверь, а гигиена… И знал я, да вот перепутал, которая гигиена, которая гиена. Ну, да все равно. Мы не доктора. Так вот для гигиены не хотите ли?

– Разве уж только из-за раков. Раки очень хороши, – опять покосился доктор на раков.

– Восторг! Самые немецкие. Сейчас только немецкую песню пели.

– Ну, я какой немец! Я совсем русский.

– Садитесь, Карл Богданыч, рядышком со мной на скамеечку.

– Богдан Карлыч я.

– Ах да… Ну да, говорят, у немцев это все равно: что Карл Богданыч, что Богдан Карлыч. Амфилотей! Тащи варить раков! Водочки, Богдан Карлыч?

– Пусть раки будут готовы – выпью, – отвечал доктор, присаживаясь.

– А вы предварительно первую-то. Теперь самый адмиральский час. Вот можно грибками закусить.

– Раки и грибы! О, это очень трудно для желудка, ежели сразу две такие тяжелые пищи. Нет, я позволю себе два-три рака после рюмки шнапса и то предварительно закушу парой бутербродов с мясом и выпью пару яиц всмятку. Амфилотей! Принеси мне мой саквояж. Там у меня есть приготовленные женой бутерброды с телятиной! – крикнул доктор вдогонку егерю, уходившему с огорода варить раков.

– Ах, какой вы аккуратный немец, Богдан Карлыч! – покачал головой Петр Михайлыч.

– Да… Я люблю порядок. Да так и надо для гигиенической жизни. Так у нас и в природе. Сердце бьется каждый день в одном и том же порядке, дыхание идет тоже в один и тот же порядок, – ораторствовал доктор, посмотрел на лицо Петра Михайлыча и прибавил: – А вы тут кутите?

– Да, загулял немножко, признаюсь вам как доктору. Другому бы не признался, а вам признаюсь.

– Да ведь это и без признаванья видно.

– Ну?! А, кажется, я не очень… Ну, да что тут! Не пьешь – умрешь, и пьешь – умрешь, так уж лучше пить. Вот и сейчас выпью. Да выпейте, Карл Богданыч, со мной рюмку-то! Ведь не разорвет вас.

– А вот сейчас егерь принесет мой саквояж с бутербродами, тогда я и выпью, – отнекивался доктор и обернулся посмотреть, не несет ли егерь саквояж.

– В таком разе за вашу гигиену! Будьте здоровы! – сказал Петр Михайлыч, налил себе рюмку водки, проглотил ее и стал закусывать грибом, сильно сморщившись от выпитого. – И отчего это, Карл Богданыч, так плохо водка в утробу лезет, когда очень уж перекалишь ею себя с вечера?

– Желудок испорчен и плохо принимает. О, это самый лучший наш регулятор!

Показался егерь с изящным саквояжем из лакированной кожи со стальным замком и оковкой. На одной из сторон саквояжа опять была вделана гарусная вышивка. Егерь положил саквояж на стол.

– Какие все распречудесные вещи, Карл Богданыч, вы в дорогу берете! – воскликнул Петр Михайлыч, любуясь саквояжем.

– Богдан Карлыч, – опять поправил его доктор.

– Пардон. То бишь Богдан Карлыч. Прелестный саквояж!

– Это подарок от жены.

– И вышивочку, поди, она сама вышивала?

– Она. На саквояж – она, на кобуру – старшая дочь Каролина, на портсигар – младшая дочь Амалия, а на пояс – это моя теща, – похвастался доктор, вынул из кармана ключ, аккуратно отпер саквояж, достал оттуда жестяную коробочку с крышкой, извлек из нее два бутерброда, завернутые в чистую белую бумагу, и, развернув их, положил их на бумаге на стол. Потом он взял рюмку со стола, посмотрел на свет и стал наливать в нее водку.

– Тс! Смотрю я на вас и дивлюсь! – воскликнул Петр Михайлыч. – Вот так немецкая аккуратность.

– А разве лучше свиньей жить? – спросил его, улыбаясь, доктор. – Наука нас учит, что мы главным образом погибаем от нечистоты. Чистота – все. В чистоте не живет ни одна бактерия, ни один микроб, а они-то и есть главные враги нашего здоровья.

– Вот так штука! Слушай, Петр Михайлов, докторскую лекцию и соблюдай себя, – проговорил Петр Михайлыч, погладив себя по начинавшей лысеть голове. – Ну а теперь, Богдан Карлыч, можно с вами чокнуться?

– Да ведь вам много будет… – улыбнулся доктор.

– Мне-то много? Гм… Смотрите вы на меня: эдакий я большой, а рюмка такая маленькая.

Петр Михайлыч встал со скамейки и, покачнувшись на ногах, выпрямился во весь рост. Потом налил себе рюмку водки, чокнулся ею с рюмкой доктора и хотел пить.

– Постойте, постойте, – остановил его доктор. – Сейчас я себе и вам капель в водку накапаю – и будет прелестная настойка, способствующая пищеварению.

– Полечить меня хотите? Вот так отлично! Ай да Карл Богданыч…

Доктор достал из саквояжа маленький пузырек с мельхиоровой крышечкой, привинчивающейся к горлышку, отвинтил ее, вынул притертую стеклянную пробочку и аккуратно отсчитал из него пять капель в свою рюмку и пять капель в рюмку Петра Михайлыча, сказав:

– Теперь пейте и будьте здоровы.

Они выпили. Доктор стал резать складным ножом на маленькие кусочки бутерброд с телятиной и медленно препровождал эти кусочки себе в рот. Петр Михайлыч икнул после выпитой водки и закусывал грибами.

5

Появились сваренные раки. Егерь принес также и два яйца всмятку. Он знал привычку доктора, аккуратно каждый раз перед отправлением на охоту съедающего два яйца, и принес их.

– Теперь можно и по второй рюмашечке выпить? – умильно взглянул Петр Михайлыч на доктора.

– Ну, пожалуй, можно и по второй, – согласился доктор. – На охоте две рюмки я себе еще допускаю выпить. Тут усиленное движение… происходит лишнее сгорание материалу. Наливайте.

– Вот и отлично. Очень уж я рад, что наконец-то мне интеллигентный партнер для выпивки нашелся! А то, верите ли, ведь с мужиками и с Амфилотием пил. Со вчерашнего утра я приехал сюда – и охотников ни души. – Со вчерашнего утра приехали и все еще на охоте не были! – воскликнул в удивлении доктор, аккуратно разбивая яйцо и облупливая его сверху.

– Нет, был… – хотел соврать Петр Михайлыч, но остановился, посмотрев на егеря. – То есть на охоте я не был, но ружье пристреливал здесь на огороде.

– Даже и утку домашнюю подстрелили у xoзяйки, – сказал егерь.

– Уж и утку! Не утку, а утенка. Да и не подстрелил я его, а просто он сам подвернулся. Уж ты наврешь тоже! – Цыпленку жизнь прикончили, – продолжал егерь.

– Цыпленку я нарочно. Нужно же было мне что-нибудь на ужин съесть, а заряд второй был, его нужно было выпустить – вот я, чтобы не колоть цыпленка…

– И с утра здесь, в сборном месте, сидите? Ловко! Хорошая охота! – насмешливо проговорил доктор.

– Да ведь скоро-то тоже не соберешься. То одно, то другое… Сначала позавтракал, потом прилег отдохнуть, проснулся – разные подлецы явились: один несет раков, другой – грибов, третий – рыбы… – рассказывал Петр Михайлыч. – То да се… А я люблю не торопясь. Девки пришли, начали песни петь. А тут и ужин. Удовольствие… На чистом воздухе… Ведь вся наша и охота-то из-за моциона и чистого воздуха, а я был все-таки на огороде! Пьем. Рюмка стынет! – крикнул он.

Выпили. Доктор съел два яйца и принялся за раков. Петр Михайлыч совсем уже осовел, говорил заплетающимся языком и тоже сосал раков.

– Вы, Богдан Карлыч, на куропаток? – спросил он доктора.

– Да что попадется…

– Так отправимся вместе. Вот и Амфилотей с нами.

– Гм… А меня вы не подстрелите? – улыбнулся доктор.

– Кто? Я-то? Да я, батюшка, такой стрелок, что белку дробиной в глаз. Вологодский уроженец, да чтобы стрелком не быть!

– Нет, нет. Я говорю только про сегодня.

– Я в своем месте, когда молодой был, на медведя хаживал и прямо ему под лопатку, подлецу, под левую лопатку, в сердце – и наповал. Одно только, что вот по выпивной части вы плохой компаньон – ну да наплевать. Едем вместе на куропаток, Богдан Карлыч! Вот Амфилотей укажет нам выводков.

– То есть как это едем?

– А я мужика подрядил, чтоб подвез на подводе к самому месту. Зачем пехтурой мучиться?

– Ну, какая же это охота! Какой же это будет моцион! Нет, нет. Я один. Где выводки? – обратился доктор к егерю.

– В Кувалдинском лесу. Да одному вам, ваше благородие, не отыскать, – дал ответ егерь.

– Вы чего боитесь-то, Карл Богданыч? – спросил Петр Михайлыч. – Я теперь не только на куропаток, а даже на медведя в лучшем виде готов…

– Вижу, вижу, что готовы… – опять улыбнулся доктор.

– Какие пронзительные немецкие улыбки! Еще по рюмочке?

– Нет, довольно. Доем бутерброд – и в путь. Слушайте… Отпустите со мной егеря. Ведь вы все равно не пойдете теперь на охоту.

– Как не пойду? Пойду. Вот только мужик приедет.

– Я здесь, ваше степенство. Пожалуйте… – проговорил мужик Степан, показываясь из-за разросшихся кустов черной смородины. – В один монумент лошадь вашей милости приготовил… Баба говорит: «Поезжай за жердями», а я ей: «Нет, старуха!» Позвольте за это вашу честь со здоровьем поздравить?

– Пей, чертова игрушка!

Петр Михайлыч налил водки себе и мужику.

– Едете, что ли? – спросил его егерь. – Тогда я вам сейчас спинжак, ружье и всю амуницию принесу.

– Конечно еду. Тащи!

Петр Михайлыч попробовал встать из-за стола, но покачнулся и ухватился за стол.

– Какой вы теперь охотник! Вы лучше спать лягте и уж потом… – сказал доктор.

– Белкой дробину в глаз…

– Вот что белкой-то да дробину, так это пожалуй…

– Амфилотей! Что ж ты стал! Тащи амуницию!