Он оглядел помещение. Свет проникал через все стены, значит дом состоял только из одной комнаты. Сильный ветер завывал из всех углов сразу, создавая удивительный стереофонический эффект. Казалось бы, любой шторм должен был разнести эту хибару на кусочки еще несколько лет назад. Да и как тут зимой вообще жить то?

Иван сидел на большом сундуке с плоской крышкой, застланном козлиными шкурами. В небольшой комнате сумели разместится еще кривоватый, сколоченный из посеревших от времени и соли досок стол, два совершенно различных по форме древних стула, небольшая железная печка и даже неуместно выглядевшее здесь большое плетеное кресло-качалка, стоявшее возле единственного окна, затянутого мутной пленкой.

Пока старик неожиданно для его возраста энергично суетился и растапливал печь, на которой стоял помятый железный чайник, Иван задумался о том куда же он все-таки попал.

Виной всему был злосчастный прибор. Это точно. После нажатия кнопки он отбросил черную коробку к двери и вот результат. Там оказался океан вместо привычного коридора. По словам учителя, прибор должен был только что-то ему показать, но вместо этого Иван провалился в какое-то иное место. Так куда же? Он на Земле, или, как подсказала внезапно пришедшая в голову мысль, от которой по спине пробежали холодные мурашки, это какой-то другой мир, который описывался в выданных физиком листочках?

Нет! Об этом думать не хотелось. Иван даже помотал головой для достоверности. Пусть он будет на Земле. В России. Старик-то говорил по-русски. Со странным акцентом, необычно смягчая некоторые согласные, но болтал свободно, как на родном. Смущало только теплое как парное молоко море.

– Простите… я где-то на берегу Черного моря? – решился спросить Иван.

Старик аж подскочил, едва услышав «простите», и тут же опять склонился в глубоком поклоне:

– О господин, нет. Это Ядранско море, еще именуемое иногда морем Адрии. Я не знаю никого, кто называл бы его черным… хотя во время штормов оно бывает весьма темным. Кстати, господин, я не решился вас раздеть, но раз вы до сих пор не высушили вашу одежду… давайте повесим ее над печкой. Вы же можете завернуться в эту козью шкуру, если, конечно, сочтете это для себя приемлемым и достойным.

«Ядранско море… Бред какой-то», – прошептал Иван. Сидеть в мокром действительно было зябко. Из щелей в спину дуло холодом.

Он разделся до трусов и завернулся в черную косматую шкуру, которую старик достал из сундука. Стало значительно теплее. Голова все еще кружилась, а мышцы отчаянно ныли. Ноги дрожали от усталости. Он решил пока прилечь обратно. Достаточно быстро Иван согрелся и не заметил, как задремал.

***

Проснулся он от шума за стеной. Старика в доме не было. Очень хотелось есть, но в целом он чувствовал себя уже неплохо.

Иван принялся спешно натягивать на себя высохшую, но задубевшую от соли одежду. На улице что-то происходило. Неизвестные люди что-то кричали старику, а тот оправдывался. Быстро завязав кроссовки, Иван приник глазом к щели в стене. Было видно только старика, стоящего на коленях и склонившегося ниц. Тот ненадолго поднимал голову, что-то говорил, и снова утыкался лицом в песок. Тех, кого тот так боялся, никак не получалось разглядеть – через щель виднелись только задницы лошадей.

Иван прислушался.

– Да, да… я вас кликнул, чтобы вы молодому господину помогли! – донеслось до Ивана, – Я же говорю, в кораблекрушение господин попал, еле выплыл, а я его укрыл и обогрел. Ведь жизнь благородных превыше всего.

– Да какого еще господина, что за чушь ты несешь?! – раздался юношеский голос, – Кто в этот сарай вообще сунется? Ну-ка, Карл, проверь кого там эта плесень господином зовет.

Дверь лачуги распахнулась, и внутри сразу стало тесно от трех здоровенных солдат в латах и островерхих шлемах, словно сошедших с кадров какого-нибудь сериала про Робин Гуда. В руках мужчины держали обнаженные узкие длинные клинки. Без всяких колебаний Ивана быстро скрутили, больно заломив руки за спину, вытащили из хижины и ткнули носом в песок. Его держали за руки, не давая пошевелится, а еще кто-то поставил ногу на спину.

– И это твой господин? —с издевкой спросил юноша.

– Да, господин, – голос старика дрожал от страха, – Одет ведь по благородному, да и выплыл на берег в бурю один без лодки. Известно же, из-за рифов даже корабли отсюда далече ходят. Да и не переплывет ни один человек рифы-то. Разобьет волна. А он проплыл. Значит из благородных. Силой владеет… – быстро, сбиваясь, взахлеб, пытаясь успеть сказать прежде, чем последует наказание, бормотал старик.

– Старик, ты меня насмешил, кем бы ты там не был. Какого-то бродягу записать в благородные и лебезить перед ним! Да ты уже сам себя наказал. Небось, весь свой обед на него потратил, – с усмешкой сказал невидимый Ивану юноша и как-то странно, как это обычно делают слегка подвыпившие люди, загоготал, – Нет, наказывать мы тебя не будем. Ты просто туп… но предан. Мы это ценим. Иди в дом. Отпустите его. Ну а ты, самозванец, кто таков?

Ивана схватили за волосы и приподняли голову.

Перед ним стояло множество лошадиных ног. Он перевел взгляд еще чуть выше, но зажмурился от слепящего солнца. На фоне яркого неба были видны только темные силуэты. Пятеро стражников в островерхих шлемах и высокий юноша с длинными волосами, перехваченными лентой.

Ивана пнули ногой, чтобы он поспешил с ответом. Но что говорить? Как вообще эти отнесутся к правде. Здесь точно не Земля. Шпаги, доспехи, всадники… какое-то дремучее средневековье. Если ляпнуть, что он прилетел из другого мира, то еще, чего доброго, могут счесть колдуном и вообще сжечь на костре. Проверять на собственном опыте есть ли в этом мире инквизиция не хотелось.

Удивительно, но страха не было. После пережитого в море все происходящее скорее удивляло, чем пугало. Словно он оказался в каком-нибудь квесте или на съемочной площадке. Иван вспомнил типичный глупый прием из сериалов:

– Я не помню! Ничего не помню. Плыл к берегу… потом очнулся у этого старика. Все, что было до этого, забыл. Как в воде оказался… ничего не помню, – Иван постарался подпустить трагических ноток в голос. Актер из него был никакой, но в это время «господин» на лошади пьяно икнул, и Иван понял, что тот уже находится в той стадии, когда мало понимают длинные речи и уж точно не могут распознать ложь.

Юноша на коне поморщился и махнул рукой:

– А он забавный. Карл, я хочу в замке с ним разобраться. Жаль Ирма не поехала с нами, а ускакала, леший знает куда. Она бы сразу все поняла. Пусть его привяжут к седлу и… к нам в подвалы. Вот ты… как там тебя зовут? А… неважно. Останься. Приведешь мальчишку. Остальные за мной

Юноша пришпорил лошадь и поскакал по песку прочь. Всадники послушно припустили за ним. Оставшийся солдат поднял Ивана с колен и подтолкнул к лошади.

– Будь ты взрослый мужик, то бежал бы у меня за конем привязанным… но тебя, мальца, жалко. Смирно вести себя будешь, тогда на седло сядешь. Гоношиться начнешь – перекину через седло, как господин велел, и тогда все дыхание выбьет по дороге, – пробурчал стражник.

– Буду смирно себя вести, – послушно ответил Иван.

Он вставил ногу в стремя и попытался как в кино лихо заскочить на коня, но это только на первый взгляд выглядело легко. Если бы солдат не подставил плечо, то Иван грохнулся на землю. Когда он кое-как вскарабкался в седло, провожатый связал ему ноги, продев веревку под животом коня и привязал руки к седлу. Взяв поводья, солдат повел лошадь шагом вслед за умчавшимися всадниками.

«Ну что же. Начнем знакомство с этим миром с конной экскурсии», – пробормотал Иван, пытаясь найти в происходящем хоть каплю позитива. Он был уверен, что оказался во времена если не Робин Гуда, то, как минимум, мушкетеров. Кольчуги и шпаги на это совсем недвусмысленно намекали. Однако, уже в начале пути он понял, что ошибся. Притороченные к седлу кожаные сумки застегивались на самую обычную металлическую молнию. Иван попытался вспомнить: когда ее изобрели на Земле? Уж точно не раньше девятнадцатого века. Он немного, насколько позволяла веревка на руках, расстегнул застежку. Сумка была пуста, но на боковой стенке был пришит обычный земной шильдик. «Made in China».

Как только они выехали на большую дорогу и почапали вдоль небольшого поселения, он окончательно понял, что попал совсем не в средние века, а в какой-то бардак. Словно на съемочной площадке исторических фильмов устроили грандиозную распродажу реквизита и каждый нахватал себе наобум вещей из разных эпох. Да ладно бы только одежду или элементы декора. Там, похоже, и дома раздавали. Чем ближе они подходили к городу, тем больше Иван приходил в замешательство. Пластиковая вывеска над придорожным кафе, с надписью «У Борова», современный велосипед, прислоненный к забору большого каменного коттеджа, на балконе которого в шезлонге загорал пузатый человек, обутый в резиновые сланцы. Но одновременно с этим они проезжали деревянные избы и мазанки, обгоняли телеги и прочие повозки, управляемые лошадьми. Да и люди победнее были одеты более-менее так, как он привык видеть в старых чешских сказках: кафтаны, кожаные штаны, куртки и плотные грубые рубахи.

Больше всего поражала тишина. В Москве он так привык к постоянному шуму города, что уже не замечал его, но когда вокруг стало по-настоящему тихо… это сразу обращает на себя внимание. Конечно, где-то стучали молотки, цокали копыта, разговаривали люди… но по сравнению с шумом настоящего города это была практически идеальная тишина. Здесь точно не существовало ни автомобилей, ни иных двигателей.

Грунтовка уступила место мостовой, а дома стали каменными, в три-четыре этажа, с типичными для Европы темными балками на фасадах. Иван как-то на географии делал доклад про Прагу и у него теперь было полное ощущение, что он едет по брату-близнецу чешской столицы. Город был красивый, но по сравнению с Москвой какой-то уж слишком мрачный и готичный.

Ужасно бесило, что на него все пялились, показывали пальцем, и о чем-то таинственно перешептывались. Ну и что, что он одет по земному? Он видел тут людей в джинсах, как у него. Правда все они явно были из богатеев. Если в Москве ценились бренды, то тут признаком роскоши, судя по всему, являлись вещи из его мира. Интересно, его что, воспринимают сейчас как арестованного олигарха?

Да куда же он попал то, что за дичь вообще происходит? Его ведет солдат, одетый как будто кто-то скрестил стражу ноттингемского шерифа с гвардейцами кардинала. Чуть поодаль пара мужчин в одинаковых черных кожаных косухах, беседует с господином в черном фраке и в цилиндре викторианской эпохи. Навстречу проехала шикарная открытая конная повозка с женщиной в белых кружевах и шляпке, наводивших на мысли о девятнадцатом веке и героинях Чехова или Тургенева. Рядом с ней сидел полноватый лысеющий мужчина в атласном кафтане и джинсовых бриджах. А здания? В центре города вообще царил полный бардак. Белоснежный классический особняк с колоннами стоял рядом с невыносимо малиновым зданием в стиле барокко, обильно обляпанным белыми и золочеными завитушками. За ним виднелось какое-то футуристическое нагромождение неоштукатуренных бетонных кубов, при проектировании которых архитектор был явно не в себе. А на другой сторону улицы обычное светлое каменное здание с темными балками на стенах. Прага Прагой. Только надписи везде на русском. Дореволюционном, с ятями.

Пока они плелись по узким улочкам, ноги совсем затекли. Все тело ниже пояса отдавало болью с каждым шагом лошади. Потом кобыла еще невыносимо долго тащилась кривой петляющей дорогой на замковый холм. Иван старался отвлечься от боли разглядывая шикарную панораму на вторую половину города, находившуюся за неширокой рекой. Все здания тут были не выше трех-четырех этажей. Над ровными рядами крыш возвышалась только ратуша с часами. Ближе к центру возле самой реки виднелся огромный парк.