– Не надо, – верховой спутник коснулся плеча Везнича.

Волхв был готов выхватить нож, висевший на поясе. Он крепко сжал костяную рукоятку, но слова незнакомца остановили последнее движение руки.

– Настасья, спрячь девушку под холстину. – Мужчина казался даже более спокойным, чем в тот момент, когда отвечал на вопросы Везнича.

Он скинул с себя кафтан и бросил его на телегу.

Везнич заметил закрепленную у него на спине короткую саблю, которая была спрятана под верхней одеждой и теперь стала доступной для сражения.

Марфа смотрела снизу вверх на волхва. Спокойный взгляд и ровный тон голоса подействовали на Везнича успокаивающе.

– Я спрячусь здесь, не волнуйся. – Девушка нырнула под ткань, сливаясь с барахлом в телеге.

– Чего по ночам шляемся? – крикнул один из встречных всадников, находясь еще на приличном удалении. Все молчали.

Не получив ответа, дозор направился к путникам.

– В Киев торговать едем. – Хозяин телеги говорил негромко, дождавшись, когда всадники приблизились вплотную. Его физиономия выглядела глупейшим образом.

– Чем торгуете? – Дозорный направился к повозке, показывая всем своим видом, что намеревается проверить ее содержимое.

– Так ведь ясно чем – девицами прекрасными. Показать? – Спутник вытащил саблю и нагнулся к телеге, демонстрируя своим видом, что концом клинка готов откинуть ткань, укрывающую ее содержимое.

Везнич взялся за нож, полный решимости прыгнуть и разорвать любого, кто осмелится причинить вред Марфе. Он уже ненавидел своего случайного спутника.

– Хочешь меня? – раздался скрипучий жуткий голосок вместе с появившейся из-под полога головой Настасьи. Ее лицо было грязно и искажено нелепой гримасой, от которой одновременно хотелось смеяться и плакать.

– Тьфу на тебя! – дозорный отпрянул в сторону. – Это что? Баба, что ли? Или пацан-недомерок?

Везнич и сам растерялся, видя такое преображение еще совсем недавно миловидной девушки.

– А я и сам не знаю… – торговец сделал недоуменное лицо. – Но оно злое, как собака. Охраняет имущество.

Дозорный махнул рукой, выругался, досадуя на себя за испуг, и направил коня прочь, следуя своей дорогой.

* * *

– Тормози, родимые! – Бородач натянул поводья, останавливая влетевших на постоялый двор лошадей, чувствующих отдых и кормежку.

Колеса телеги расплескали похожую на кукиш лужу, на мгновение оголяя покрытое слизью дно.

Шум стекающей воды еще некоторое время заполнял пространство звуками, уступающими место необычной для постоялого двора тишине.

– Вымерли все, что ли, – недовольно буркнул хозяин телеги.

– Ага. – Бородач чихнул, смачно размазывая слюни по лицу. – Хоть бы лошадей приняли.

Отвратительно скрипнув, распахнулась дверь, из-за которой вслед узкой полоске света выглянула белобрысая голова сонного мальчугана.

– Тришка, кого там черти среди ночи принесли? – Интонация голоса, звучащего из глубины здания, не оставляла сомнений в том, что здесь люди не только спят, но и пьют.

– Люди тут, – ответил не оборачиваясь парень и, поеживаясь, нехотя выполз в ночную прохладу.

– Лошадей прими. – Бородач сморщился в предчувствии чиха, от чего его голос прозвучал жалобно.

– А се так. Сами не можете, сто ли? – Тришка потянулся до хруста в позвоночнике, явно не собираясь принимать лошадей.

– Ах! – Издав чих, похожий на вопль, Бородач без паузы продолжил его ругательствами: – Я тебе ноги из зада выдеру, картавый хреночес!

Тришка тут же проснулся, бросаясь к лошадям.

– Кто это моих работников смеет ругать, кроме меня? – Шароподобный силуэт человека, отмеченный блестящей лысиной, темным пятном возник на фоне дверного проема, тускло светящегося изнутри.

– Матвей, не возмущайся, это я, Идан, – хозяин повозки приветливо махнул рукой силуэту.

– Вижу-вижу морду твою хитрую. – Трактирщик колобком выкатился во двор, широко раскинув руки для объятий.

Далеко выпирающий живот позволил Матвею обхватить Идана только за края плеч.

– Что, и Прибыша с тобой? – Матвей уже не столь радостно покосился на бородача.

– И Прибыша, и Настасья. – Идан, обхватив Матвея за плечо, повел в сторону, что-то шепча на ухо. Матвей посерьезнел и удовлетворенно кивнул.

– Старые друзья? – спросил Везнич Прибышу, указав в направлении Матвея.

– У этого колобка с ножками одни только друзья – звонкие монетки, – пробубнил Прибыша, проверяя, крепко ли мальчишка привязал лошадь.

Везнич, подхватив под руку Марфу, покорно стоявшую в сторонке, шагнул внутрь трактира, совмещенного с комнатами для постояльцев.

В помещении царил полумрак, слегка разбавленный желтыми отблесками свечей. Кислый воздух обжег ноздри, заставляя морщиться. Хаотично расставленные столы пестрели разноцветными пятнами впитавшихся напитков. Сонная тишина нарушалась посапыванием и причмокиванием не очень трезвых посетителей, пристроивших головы рядом с неубранными мисками.

Тришка, вновь ставший медлительным, лениво вытирал один из столов, сидя перед ним на лавке.

– Нам бы комнату, – Везнич вполголоса обратился к пареньку.

– Туда ступай, – Тришка махнул рукой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

– Спать захотелось, сладенькие. – Старушечий голос, наполненный елеем, проскрипел из ниши, образованной стеной и лестницей. Раздался грохот падающего предмета, и показалась старуха, одетая слишком чисто для такого места.

– Ночь уже, бабуля. Устали с дороги. – Везнич смутился под пристальным взглядом бабки.

– Пойдемте, родненькие. – Бабка кряхтя зашагала вверх по крутой лестнице. – У тебя коленки не болят? – неожиданно спросила старуха, останавливаясь посреди дороги.

– Рано еще, – ответил Везнич, не понимая, зачем это нужно знать старухе.

– Ну-ну, – промычала бабка, продолжая движение.

– Здесь спать будете, – старуха толчком распахнула дверь комнаты, вопросительно посмотрев на парочку.

Комнатка была небольшая, но на удивление чистая и уютная.

– Смотрите, еще больше не устаньте, – буркнула старуха, не поворачивая головы при спуске вниз. Везничу послышался легкий смешок в конце ее слов.

Грубая деревянная кровать, застеленная простынями, претендующими на звание белоснежных, приглашала к безмятежному отдыху. На столе у окна стоял глиняный кувшин, наполненный водой. Его отполированный пузатый бок отражал огонь тусклой свечи.

Везнич задвинул массивный засов, испортив отвратительным скрипом почти идеальную картину.

– Ну и что мы будем делать, повелитель всего живого? – Марфа плюхнулась на кровать, озорно посматривая на волхва. – Насколько сильно ты намерен устать?

Везнич смутился, понимая, что сейчас будет вынужден разочаровать любимую. Его взгляд стал слишком серьезным, и это заставило Марфу сесть.

– Мне нужно сказать тебе что-то важное. Ты готова слушать? – Нелепость этой фразы еще больше смутила волхва.

– Да, конечно. – Марфа попыталась изобразить на лице пристальное внимание, но ей это удалось с трудом.

– Я очень люблю тебя, ты единственный человек в мире, ради которого я готов на все: умереть, убить, терпеть страдания. Я люблю в тебе все твои достоинства и недостатки. Твое счастье для меня важнее всего…

Марфа закрыла глаза после этих слов, светясь счастьем и спокойствием.

– Говори, говори. Я слушаю, – вставила она во время возникшей паузы.

– Но… именно поэтому… – Везнич продолжил речь, дававшуюся ему все с большим трудом. – Мы должны прекратить наши встречи. Я с ужасом думаю о том, как тебе приходится врать и изворачиваться, общаясь с мужем. Я чувствую твои страдания от угрызений совести, осознавая всю преступность наших встреч. Я вижу глаза твоего сына, который каждую ночь приходит ко мне во сне, глядя с укором. Что может дать тебе простой волхв по сравнению с великим князем? Святослав боготворит тебя, и он не заслужил к себе подобного отношения.

Марфа вздрогнула, открывая глаза. До нее сквозь музыку любимого голоса постепенно доходил смысл слов Везнича. Она начала осознавать, что это – прощание. Игривая маска уступала место на лице гневу. Она говорила твердо, резко, с каждым словом все громче и громче:

– Ты неправ, любимый. Святослав в первую очередь мне друг. Мы дружили с детства и принимали эту дружбу за любовь. Нам хорошо было вместе играть, носиться по лесам, охотиться, болтать, рассказывая друг другу самые сокровенные тайны. Но не больше того. Я первый раз задумалась о нем как о мужчине только тогда, когда мой отец и его мать уже решили все за нас. Мы просто подчинились их воле, не думая о любви. Святослав очень хорошо ко мне относится, и мне правда очень стыдно изменять ему, но я люблю тебя. Впервые с тобой я поняла, что такое любить и быть любимой. Я все стерплю ради нашей любви. Я не представляю, чем смогу заполнить место в душе, принадлежащее тебе.

– Любая рана заживает, и любая болезнь проходит… – Везнич пытался говорить сухо, но у него это не получалось. Его голос был насквозь пронизан нотками любви. – Пройдут и чувства ко мне. Ты обретешь покой в семье. Это большое счастье жить с прекрасным мужем, растить детей, которых, я думаю, у тебя будет еще много, честно смотреть ему и детям в глаза, не переживая за свое будущее и будущее детей.

Марфа снова попыталась возразить Везничу, но он прикрыл ей рот ладонью, боясь, что девушка сорвется на крик.

Марфа больно куснула пальцы, закрывающие ей рот. Везнич сморщился от боли, но стерпел. Девушка, опомнившись, начала целовать укушенное место, опустив лицо и пряча глаза. Везнич почувствовал, как мокнет ладонь от поцелуев, смешанных с горячими слезами.

Он провел рукой по вздрагивающей голове Марфы, чувствуя себя абсолютным идиотом. Еще недавно решение, казавшееся правильным, сейчас выглядело нелепым и безрассудным. Везнич начал целовать возлюбленную в мокрые щеки, в припухшие от соленой влаги веки, натыкаясь губами на жесткие реснички.

Он потерял контроль над собой, погружаясь в сладкое небытие, когда ничего не существует вокруг, кроме двоих влюбленных.

Глава 2

Торжественная процессия, состоящая из десятка людей в пышных, но изрядно запыленных одеждах, остановилась перед распахнутыми воротами, дружелюбно приглашавшими путников в Киев.

Иаков Бен Элиэзер с интересом разглядывал срубленное из дерева грандиозное сооружение, уходящее вверх на два яруса, каждый высотой в четыре человеческих роста. Шея хрустнула от сильно запрокинутой головы в попытке разглядеть деревянную башню, сурово оскалившуюся бойницами. Ругательство замерло во рту, сдерживаемое природным благочестием.

– Вы что-то сказали? – мар Саул с любопытством посмотрел на проглотившего ругательство спутника.

– Нет, ничего. – Иаков направил лошадь в ворота внушительной ширины, через которые одновременно могли проехать четыре, а то и пять телег.

Он с удивлением смотрел на проходящих мимо людей, абсолютно равнодушных к чужестранцам. Их реакция на новое вызывала недоумение.

Вокруг путников не собирались зеваки, не бегали дети, разглядывая непривычную одежду. Все было обыденно и спокойно.

– Нам нужно найти купеческий квартал, кажется, его называют здесь Козар, – произнес приблизившийся вплотную к Бен Элиэзеру мар Саул, дохнув в лицо пожилому еврею «ароматной» смесью лука и порченых зубов.

– Хорошо, – Иаков согласился со спутником, невольно отворачивая лицо. – Надеюсь, нас достойно примут братья купцы и окажут посильную помощь.

Иакову, несмотря на недовольство и возмущение, рахданитская община Аахена поручила доставить посланников могущественного кордовского сановника Хасдая ибн Шафрута к хазарскому беку Иосифу.

Мар Саул и мар Иосиф, как и он сам, были подданными короля Оттона, а не кордовского халифа, но выработанная веками и впитанная с молоком матери привычка помогать единоверцам не позволила отказать достопочтенному Хасдаю в его просьбе.