– За несчастным парнем, рванувшим в бега, и так слишком многие охотятся, и незачем остальным к ним присоединяться, – сказал он. – Не то чтобы я одобрял дезертирство – я называю его подлым трюком. И все равно шансы слишком неравны. Один против тысячи: вся армия, флот, народ, парламент и король Англии против единственного недалекого малого. Держу пари, ты навел на них погоню не нарочно.

– В общем, да, – мрачно ответил Освальд. – Хотите мятную конфетку? Она ядреная.

Съев конфету, свинопас продолжал:

– Возьмите молодого парня, сбежавшего недавно из Дуврской тюрьмы. Я знаю, за что он вляпался: стащил четырехфунтовый кекс с прилавка кондитерской Дженнера, на Хай-стрит. Отчасти потому, что хотел есть, отчасти из озорства. Но даже если бы я не знал, за что его задержали, неужели я натравил бы на него полицейских? Да никогда. Дайте парню шанс – я так считаю. Но не грызи себя из-за тех солдатиков. Может, их в конце концов поймали бы и без тебя. Я тоже их видел – самые большие разгильдяи, которые когда-либо натягивали солдатские сапоги. Просто в следующий раз остановись и подумай, а после уж открывай рот, понятно?

Мы сказали, что понятно и в следующий раз мы так и сделаем, и отправились домой. По дороге Дора заметила:

– Ну а если на свободу вырвался жестокий убийца? Тогда о нем надо сообщить.

– Да, – согласился Дикки. – Только прежде чем сообщить, надо быть абсолютно уверенным, что он жестокий убийца, а не парень, который с голодухи стащил кекс. Откуда ты знаешь, что сделала бы сама, если б как следует проголодалась?

– Воровать бы я не стала, – сказала Дора.

– Не уверен, – ответил Дикки.

Они спорили об этом до самого дома.

Не успели мы войти, как начался проливной дождь.

Когда разговор заходит о еде, начинает казаться, будто ты очень давно не ел. Миссис Биль, конечно, ушла домой, но мы сами отправились в кладовую. Это гостеприимная кладовая, на ее двери нет замков, только большая деревянная щеколда, которую можно поднять, потянув за веревочку, как в сказке про Красную Шапочку. Кладовая выложена чистым влажным красным кирпичом, и, если положить на пол пакет с имбирным печеньем, оно размягчится. Мы нашли половину пирога с ревенем и мясные котлеты с картошкой. Миссис Биль – предусмотрительная особа. Я знаю много людей гораздо богаче ее, которые вовсе не так предусмотрительны.

Мы удобно устроились за кухонным столом и отлично угостились, хотя ели стоя, как лошади.

Потом нам пришлось позволить Ноэлю прочитать стихотворение о солдатах. Ноэль бы глаз не сомкнул, если бы его не прочитал. Стих был очень длинным, начало я уже процитировал, а заканчивался он так:

– Бедные солдаты, вот вам урок:
Убегать – неправильно, какой в том прок,
Служить королю вам теперь пора,
А еще – стране, ура-ура!

Ноэль признал, что «ура-ура» звучит слишком бодро для стихотворения о солдатах с такими лицами, какие были у беглецов.

– Но тут не столько про солдат, сколько про короля и страну. Подождите секундочку, я кое-что вставлю.

И вот что он вставил:

– Постскриптум: бедные солдаты,
Не обижайтесь на меня, ребята,
Я не вам, а королю до утра
Готов распевать: «Ура-ура!»

– «Ура-ура» петь нельзя, – сказал Дикки.

Поэтому Ноэль пошел спать, распевая «ура», и Элис сказала – пусть лучше поет, чем спорит, что это спеть нельзя. Но от его пения было еще больше шума, чем от споров.

Освальд и Дикки всегда обходили дом, проверяя, заперты ли двери и закрыты ли ставни. Так обычно делает глава семьи, а Освальд остается за главного, когда рядом нет отца. На верхнем этаже окна были без ставней, только с занавесками. «Белый Дом», как называется жилище мисс Сандал, находится не в деревне, а «в двух шагах» от нее, по словам миссис Биль. Тому, кто идет по дороге с болот, этот дом попадается первым.

Каждый вечер мы с Дикки заглядывали в шкаф и под кровати в поисках грабителей. Об этом просили девочки, хотя сами не хотели смотреть. Не знаю, кой толк с таких проверок. Если где-то и притаился грабитель, иногда безопаснее о нем не знать. Вот уж когда справедливы слова, что в незнании – благо. Глупо искать грабителя, тем более что он наверняка вооружен до зубов! Впрочем, взломщик мало чем может поживиться в домах, обитатели которых следуют девизу: «Простая жизнь и возвышенные мысли», и мы ни разу никого не находили ни в шкафах, ни под кроватями.

Осмотрев дом, мы очень осторожно потушили все свечи, чтобы не случилось пожара – все, кроме свечки Ноэля. Ему не нравится темнота, он говорит, что в ней обитают твари, которые исчезают, когда зажигаешь свечу. Сколько ни тверди ему о разуме и науке, все без толку.

Потом мы надели пижамы. Именно Освальд попросил отца купить нам пижамы вместо ночных рубашек: в пижамах так удобно играть в клоунов, или в вест-индских плантаторов, или в любых других персонажей в свободных нарядах. Переодевшись, мы легли в постели и заснули.

Мы спали, и нас не заботила причудливая судьба, стремительно надвигавшаяся на нас в эти безмолвные ночные часы. Дождь все шел и шел, ветер дул в болотах с яростью маньяка, превратившегося в кузнечные мехи. И сквозь ночь, ветер и дождь наша ужасная судьба неумолимо приближалась. Я хочу, чтобы мои слова навели вас на мысль, будто что-то должно произойти. Надеюсь, мне это удалось. Надеюсь, сердце читателя замрет от страха за нас, но не хочу, чтобы оно замерло навсегда, поэтому сразу скажу: нас не убьют в постелях и мы не скончаемся во сне мирно, с ангельскими улыбками на юных красивых лицах. Ничего подобного!

На самом деле случилось вот что. Спустя некоторое время после того, как мы закрыли глаза и безмятежно уснули, Освальд проснулся оттого, что Дикки сильно толкнул его в спину и с ужасом спросил… Дикки утверждает, что ничуть не ужасался, но Освальду видней. Итак, Дикки спросил:

– Что это?

Освальд приподнялся на локте и прислушался, но ничего не услышал, кроме тяжелого дыхания Дикки да плеска дождевой воды, льющейся из водостока под окном.

– В смысле – «что»? – спросил Освальд.

Он спросил это без ярости, хотя на его месте многие другие старшие братья разъярились бы, если бы их разбудили внезапным толчком.

– Вот! – сказал Дикки. – Вот опять!

На этот раз Освальд расслышал стук – как будто кто-то молотил кулаками по входной двери. У тех, кто живет простой, но возвышенной жизнью, не бывает дверных молотков.

Освальд обуздал свой страх (если вообще испугался, а я не буду уточнять, боялся он или нет), и чиркнул спичкой. Не успело пламя свечи замереть, как шум раздался снова.

У Освальда железные нервы, но кто угодно вздрогнул бы, увидев в дверях две белые фигуры. Оказалось, прибежали Элис и Дора в ночных рубашках, но нельзя винить человека в том, что он не сразу это понял.

– Там грабители? – спросила Дора, стуча зубами.

– Думаю, это миссис Биль, – предположила Элис. – Наверное, она забыла ключ.

Освальд вытащил из-под подушки часы.

– Уже половина второго, – сказал он.

Снова раздался стук. Тогда бесстрашный Освальд подошел к окну на лестничной площадке, которое находилось как раз над входной дверью; остальные пошли за ним. И вот он открыл окно, высунулся в него в пижаме и спросил:

– Кто там?

Внизу послышалось шарканье, как будто кто-то отступил от двери, и мужской голос крикнул:

– Это дорога на Эшфорд?

– До Эшфорда тринадцать миль, – ответил Освальд. – Идите по дороге на Дувр.

– Я не хочу идти по дуврской дороге, – отозвался голос. – Хватит с меня Дувра!

Как мы потом признались друг другу, наши сердца тревожно забились.

– И все-таки до Эшфорда всего тринадцать миль… – начал Дикки.

– В доме есть еще кто-нибудь, кроме тебя?

– Скажи, что у нас тут люди, собаки и ружья, – прошептала Дора.

– Нас шестеро, – заявил Освальд, – и все вооружены до зубов.

Незнакомец рассмеялся.

– Я не грабитель, я заблудился, вот и все. Я рассчитывал добраться до Эшфорда прежде, чем стемнеет, но ошибся дорогой. С тех пор я все брожу по этим болотам, под дождем. Наверное, меня уже ищут, но я смертельно устал и не могу идти дальше. Ты не впустишь меня? Я могу посидеть у кухонного очага.

Освальд убрался из окна, и на лестничной площадке состоялся торопливый совет.

– Да, – сказала Элис.

– Вы слышали, что он сказал о Дувре и о том, что его ищут?

– Послушайте, вы могли бы меня впустить, – сказал мужчина на улице. – Я не преступник, я порядочный человек. Клянусь честью!

– Лучше бы он этого не говорил, – прошептала Дора. – Какой ужас! А мы ведь даже не спрашивали, преступник ли он.

– Судя по голосу, он очень устал, – сказала Элис.

– И промок, – добавил Освальд. – Я слышал, как вода хлюпает в его сапогах.

– А что будет, если мы его не пустим? – спросил Дикки.

– Его поймают и отведут туда, откуда он сбежал, как тех солдат, – сказал Освальд. – Знаете, я рискну. А вы можете запереться в своих комнатах, если боитесь.

И Освальд высунул храбрую юную голову из окна (дождь тек на его смелую юную шею с крыши, словно поливая из лейки прекрасный цветок) и сказал:

– У боковой двери есть навес. Обогните дом и спрячьтесь там, а я спущусь через полсекунды.

В ранней юности Освальд принял решение: никогда не встречаться с полуночными визитерами без сапог, поэтому слегка задержался. Он и Дикки надели сапоги и куртки и велели девочкам идти спать.

И вот мы спустились и открыли входную дверь. Незнакомец услышал, как лязгнули засовы, и уже ждал снаружи.

Мы вежливо придержали дверь, и этот человек, войдя, сразу накапал на дверной коврик, а когда дверь закрылась, дико огляделся.

– Успокойтесь, вы в безопасности, – сказал Освальд.

– Спасибо, – ответил незнакомец. – Вижу, так и есть.

Наши сердца были полны жалости к изгнаннику, и его вид вправду мог потрясти великодушного человека. «Даже тюремщики, – подумал Освальд, – или тот, у кого он украл кекс, сжалились бы, если б увидели его сейчас».

Незнакомец был не в тюремной робе. Освальду очень хотелось бы посмотреть на робу, но он вспомнил, что беглецы для безопасности обычно избавляются от одежды заключенного. Итак, гость носил серый, сильно перепачканный костюм. Наверное, подкладка его шляпы была синей, и синяя краска стекала по лицу, как у джентльмена в рассказе мистера Киплинга. Никогда в жизни я не видел человека, который промок бы сильнее – не считая тех, кто купался в ванной или в море.

– Пойдемте на кухню, – сказал Освальд. – Там кирпичный пол и вы сможете преспокойно на него капать.

Незнакомец последовал за нами на кухню.

– Вы что, одни в доме, дети? – спросил он.

– Да, – ответил Освальд.

– Тогда, наверное, бесполезно спрашивать, есть ли у вас капелька бренди?

– Нету, – ответил Дикки.

– Виски тоже сойдет, или джин… Любая выпивка, – с надеждой сказал перемазанный незнакомец.

– Ни капли, – сказал Освальд. – Но я посмотрю в аптечке. И лучше снимите одежду и положите в раковину, а я принесу вам другую. Здесь есть кое-какие вещи мистера Сандала.

Мужчина колебался.

– Это будет лучшая маскировка, – тихим многозначительным шепотом сказал Освальд и тактично отвернулся, чтобы незнакомец не чувствовал себя неловко.

Дикки принес одежду, и незнакомец переоделся в задней кухне. Единственный крепкий напиток, который смог найти Освальд – это соляную кислоту (гость назвал ее ядом) и камфарный спирт. Освальд дал ему немного камфарного спирта на кусочке сахара, зная, что такое лекарство хорошо помогает от простуды. Незнакомцу средство очень не понравилось.

Он переоделся в задней кухне, а мы тем временем попытались разжечь огонь в камине, только ничего у нас не получалось, поэтому Дикки поднялся наверх, чтобы попросить у Элис спички. Он обнаружил, что девочки не легли спать, как велел им Освальд, а наоборот, оделись. Дикки позволил им спуститься, а раз уж они сошли вниз, почему бы им было не развести огонь? Они так и сделали.