Мы должны были вступить в бой буквально со дня на день. Дело в том, что в это время началось новое наступление Колчака. Его войска захватили Аханск, Осу, Бирск. 11 марта пала Уфа. Между 2-й и 5-й армиями образовался разрыв в 150 километров. Сюда-то белогвардейцы и бросили полки 8-й Камской дивизии, угрожая Набережным Челнам и Чистополю. Там, на Каме, скопились большие запасы хлеба, так необходимые центру страны.

Нашему полку предстояло сократить разрыв между армиями и прикрыть вывоз хлеба в центр России, удержав эти населенные пункты в своих руках до весеннего половодья. Но сделать это было нелегко – не хватало оружия, особенно пулеметов. Мы имели всего лишь три «максима» на весь полк. Командир полка обратился с просьбой к командующему армией дать полку недостающие по штату пулеметы.

Командарм Шорин ответил ему так:

– У белых пулеметов много, вот и пополняйте за их счет, как начдив Азии. – И, помолчав, разъяснил, что начальник 28-й дивизии Владимир Мартынович Азин – так но имени и отчеству с уважением называл его командарм – обеспечивает снабжение артиллерии своей дивизии за счет врага. Кончились снаряды – приказ кавалерийскому полку: «Прорваться в тыл противника и достать снаряды».

Именно тогда, накануне вступления в бой с колчаковцами, во мне зародилась какая-то особая симпатия к начдиву Азину. Не легенды, которые ходили о нем в войсках и в народе, не его личная храбрость и суровая беспощадность к врагам советской власти притягивали мое внимание к нему. Нет, храбрым может стать каждый: достаточно подавить в себе страх перед опасностью – ты уже не трус; беспощадным быть еще проще – в горячем бою оружие всегда сделает свое дело, лишь бы рука не дрогнула. Я уважал Азина за другое: волевой и находчивый командир, он мог повести за собой людей, как говорится, в огонь и воду. Азин ходил с ними в бой – делил с бойцами и горькое, и радостное. Бывало, беляки бьют шрапнельными снарядами, все поле прошивают пулеметными очередями, прижимая наших бойцов к земле, а Азин идет по залегшим цепям и раскидывает красноармейцам папиросы. Разве после этого не пойдешь за таким командиром вперед?! Разумеется, в том поступке было лихачество, но ведь в ту пору начдиву Азину было всего двадцать три года. Он умел быстро разгадывать замыслы противника, знал его слабые стороны и потому не боялся посылать своих людей в тыл, наносил внезапные удары и тем вынуждал врага считаться с собой.

Слава Азина подогревала и мое сердце: кто же в молодые годы не стремится стать похожим на знаменитого человека, да еще в военное время… Поэтому не скрою, хотел во всем подражать Азину.

В этих устремлениях я был, конечно, не одинок. Многие командиры рот, батальонов нашего полка хотели попасть под командование Азина.

Ни я, ни мои товарищи еще не видели его, однако он уже стоял перед нашим мысленным взором – высокий, подвижный, а голос – что громовой раскат.

И вот стало известно, что наш полк вливается в 28-ю стрелковую дивизию. Поступил приказ: полку прибыть в район вероятных встреч с противником. Второй части приказа – строить походные колонны согласно уставу – мы удивились. И вот почему.

Новых уставов еще не было. Пользовались старыми, к которым наклеивали обложки с надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – и осваивали пункт за пунктом, параграф за параграфом, пропуская ссылки на бога и царя. Поэтому было особенно удивительно, что Азин, умеющий воевать но новым законам, по-своему, требует выполнять старые уставы. Значит, он не такой простой, как думалось вначале.

Два батальона – 2-й и 3-й – выдвигались на прикрытие Чистополя; 1-й батальон вместе со всеми полковыми командами направлялся через Елабугу, Набережные Челны и далее на Мензелинск. Сюда же было направлено пополнение – около 700 человек амнистированных дезертиров. Из них сформировали батальон.

Возглавив колонну, что двигалась на Елабугу, я всю дорогу думал, как можно выполнить требование Азина «строить походную колонну согласно уставу» (то есть иметь головную походную заставу и боковое охранение), если все люди едут на санях и свернуть с дороги нельзя – кони вязнут в снегу чуть ли не по самые хомуты. Разумеется, конных разведчиков я послал вперед. Но те тоже двигались по дорогам.

В Елабуге ходили уже слухи о близости противника. Говорили, что он вот-вот займет город. Паникеры под различными предлогами спешили уехать в Мамадыш или прямо в Казань. Однако на самом деле противник был еще далеко, главные силы 8-й Камской дивизии Колчака находились пока в районе Бирска, и лишь один полк этой дивизии – 32-й – захватил Мензелинск.

Переночевав в Елабуге, мы с рассветом выступили в направлении Набережных Челнов, где к нам присоединился коммунистический батальон – 400 штыков и сабель. Военный комиссар А.И. Телегин, встретивший нас в Набережных Челнах, сообщил, что в связи с угрозой прорыва в этот район белогвардейцев создан Военно-революционный комитет, который и организовал коммунистический батальон.

Мне не сиделось при штабе полка в Набережных Челнах, тянуло в коммунистический батальон, который занимал позиции ближе к противнику. В нем были люди из Мензелинска, они знали местность; значит, надо как можно скорее выяснить у них особенности расположения города и продолжать движение, стремясь застать противника врасплох.

В штабе батальона меня встретил рослый, в кожанке, комбат М.А. Родионов. До этого он был волостным военкомом в Шуганске. Тут же появились комиссар батальона И.Я. Горбунов, чернобровый, внешне очень похожий на комбата, и адъютант С.Ф. Мамарин, плечистый, с хорошей военной выправкой. Вместе с ним был начальник конной разведки Ф.М. Гурьянов, в ремнях, с казацким чубом и шапкой набекрень, – настоящий кавалерист. Меня познакомили с командирами всех четырех рот – Фатеевым, Стариковым, Андрияновым и Борозной. Последний выделялся среди подтянутых и подвижных ротных командиров своей грузностью и украинским говором. Все ротные были членами партии, а всего в батальоне насчитывалось 43 коммуниста, остальные – сочувствующие и просто добровольцы. Комсомольских организаций в тех краях в ту пору еще не было.

В общем, на такой батальон можно положиться в любых условиях боевой обстановки – не подведет, будет сражаться до последней возможности.

Вернувшись, я доложил командиру полка о составе коммунистического батальона и предложил: ночью выдвинуть полк к Мензелинску. Многие командиры и бойцы коммунистического батальона хорошо знают местность. Совместными силами полк может выбить противника и захватить Мензелинск, иначе из Бирска подойдут главные силы вражеской дивизии, и тогда нам будет труднее…

– Не могу, не имею права, – прервал меня командир полка. – Нет приказа командарма и начдива 28-й о наступлении на Мензелинск.

В разговор вмешался только что прибывший в полк комиссар Алексей Юрьев – питерский рабочий, участник Октябрьского восстания. Он поддержал меня:

– Пассивно оборонять Набережные Челны тактически неверно. Выгодных позиций для боя в этом районе нет. Сидеть на берегу Камы и ждать противника не годится.

После долгих разговоров командир наконец согласился с нами. Он поручил мне действовать с полком по обстановке, а сам решил остаться в Набережных Челнах: он ждал восстановления связи со штабом армии.

Когда разговор закончился, Юрьев подошел ко мне и крепко пожал руку.

– Хватка у тебя вроде питерская, – сказал он мне, – так держать…

Он был старше меня года на три, до прибытия в наш полк участвовал в боях на Северной Двине с белогвардейцами и англичанами. У него, конечно, было больше опыта и политических знаний, но он не кичился этим, говорил просто, доходчиво и умел убеждать. В общем, он как-то сразу расположил меня к себе.

После ночного марша полк остановился в селе Кузембетьево. Здесь нам стало известно, что из района Камбарки на тракт Бирск – Мензелинск выдвигаются 39-й и 43-й стрелковые полки дивизии Азина и отряд Контрыма.

Вечером, после отдыха, полк продолжал движение на Мензелинск. Впереди шли разведчики Гурьянова, в головной заставе – рота коммунистического батальона, а уже за ней – главные силы.

Юрьев, я и адъютант коммунистического батальона Мамарин выехали вперед и догнали разведку. Она двигалась широким фронтом, будто тени скользили по белому снегу, освещенному луной.

В пятнадцати километрах от Мензелинска к нам подскакал посыльный с коротким приказом: «Топтаться на месте нечего. Приказываю взять Мензелинск. Об исполнении донести. Начдив Азин».

– Хорошо, – сказал комиссар, – до сих пор мы делали то, что надо, – и хлопнул меня по плечу.

Он будто знал, слышал, как клокочет в моей груди радость: Азин, начдив Азин передал тот самый приказ, которого я так ждал! Теперь только надо ускорить темп и смелее, смелее прорываться к Мензелинску…

Вскоре разведка слева донесла, что встретилась с охранением отряда Контрыма. Через полчаса к нам прискакал и сам Контрым. Любимец Азина, боевой командир. В ночи я не смог разглядеть его лица, но по голосу почувствовал – знает себе цену, хватка азинская. Он тоже получил такой же приказ начдива – атаковать Мензелинск, – только пока не знает, с какой стороны. Город ему был незнаком.

Вот тут-то и пригодились адъютант Мамарин и рота из коммунистического батальона.

Посоветовавшись, принимаем согласованное решение: атаковать противника ночью; 40-й полк с проводниками из роты коммунистического батальона обходит Мензелинск с юга и с рассветом начинает атаку; отряд Контрыма при поддержке мелкокалиберной батареи Маклина наносит по городу лобовой удар.

К утру мороз усилился, наши цепи двинулись в наступление. По городу ударили орудия. В Мензелинске, вероятно, началась паника: там зазвонили колокола. Мы ворвались в город. Белогвардейцы не смогли оказать сопротивление. Они были застигнуты врасплох и в панике бежали.

Надо сказать, что жители города встречали нас не особенно дружелюбно. Возможно, они не верили в нашу прочную победу. Были красные – не удержались, пришли белые – их вышибли, теперь снова пришли красные – их тоже могут прогнать.

Свой командный пункт я разместил на почте. Кое-как связавшись с Набережными Челнами, доложил, что приказ Азина выполнен.

Когда закончил разговор, меня вдруг позвали к другому телефону. Подхожу, беру трубку.

– Это ты, командир? – спросил грубоватый мужской голос.

– Да, я.

– С тобой говорит командир 32-го Камского полка капитан Колышев!

– Здорово, – говорю я. – Ты что, с того света? Как у тебя дела?

– У меня, – говорит капитан, – дела отличные, а ты и твой комиссар веревку ищите. Чтобы вам обоим на ней удавиться.

– Обязательно найду веревку и буду беречь, чтоб при первой встрече тебя на ней повесить.

Капитан обложил меня по-офицерски, а я его – по-матросски. Но разговор на этом не окончился.

– Какой из тебя командир! – продолжал Колышев. – Видел я, каким кавардаком шли в наступление твои боевые порядки. Со смеху можно лопнуть!

– А я видел, как твой образцовый полк трусов во главе с тобой удирал от нас быстрее зайцев.

От злости беляк, видимо, бросил телефонную трубку. В ушах раздался треск, и разговор прекратился.

…Весна 1919 года вступила в свои права. На Каме тронулся лед. Забурлили и мелкие речки.

Теперь правый фланг 2-й армии надежно прикрывался разлившейся рекой. На форсирование ее противник пока не решался. Из Набережных Челнов запасы хлеба были уже вывезены в центр, но еще много его оставалось в Чистополе.

Несмотря на распутицу, колчаковцы бросали в бой все новые и новые силы. Части 28-й дивизии вели ожесточенные бои вдоль железной дороги Екатеринбург – Сарапул – Вятские Поляны. Начдив Азин неутомимо носился по бригадам и полкам. Не отставал от него и комиссар дивизии, закаленный в боях, отважный большевик Георгий Николаевич Пылаев. Они появлялись там, где было трудно, где назревала жестокая схватка, и своим примером воодушевляли красноармейцев. «Солдатский вестник» то и дело разносил по дивизии целые легенды: «Азин ворвался в штаб белогвардейского полка, перерубил всех офицеров и вернулся невредимым», «Пылаев и Азин вдвоем обезоружили целый батальон беляков и всех отправили с красными повязками к самому Колчаку – агитировать за советскую власть».