– А вы когда-нибудь были в “Симпсонс” на Стрэнде? – спросила Маргарет.

– Нет, никогда, – призналась Джин. Едят в городе другие люди, а ей не положено. С годами она приучила себя не расстраиваться из-за этого.

– Я заказала ростбиф и бисквит с хересом. Но я не опьянела.

– Когда все это закончится, я свожу вас куда-нибудь отпраздновать, – сказала Джин и тут же об этом пожалела.

Кто знает, как скоро и чем именно “все это” закончится и будет ли в итоге повод праздновать. Не стоит давать ребенку обещания, которые, возможно, придется нарушить. Дети ничего не забывают.

– Тут где-то неподалеку папин магазин, – пришла ей на помощь миссис Тилбери. Она сделала неопределенный жест куда-то налево. – Может быть, если будем успевать, забежим к нему, вот он удивится.

– А можно? – взмолилась Маргарет. – А вы видели папин магазин? – спросила она Джин.

– Вообще-то да.

– Там в витрине есть кольцо, которое стоит четыреста фунтов.

– О господи. Надеюсь, он его хорошенько запирает.

Они уже дошли до Агар-стрит и по невысоким каменным ступенькам стали подниматься к деревянной двери без таблички. Снаружи здание было похоже скорее на посольство или издательство, но внутри выложенного мрамором вестибюля стоял недвусмысленный едкий запах дезинфицирующего средства, типичный для всех больниц, в которых довелось бывать Джин.

Указатель направлял посетителей в процедурную, кабинеты патологии и рентгена, в комнату ожидания. Уборщица небыстро продвигалась вниз по широкой лестнице, погружая веревочную швабру в жестяное ведро с дезинфицирующим раствором и ввинчивала ее в каждый уголок, а уж потом дважды протирала каждую ступеньку. В ее ритмичных движениях и лязге, шлепанье и поскрипывании швабры и ведра было что-то почти гипнотическое. По обеим сторонам коридора то и дело открывались и закрывались со слабым хлопком вращающиеся двери: медсестры и санитары входили и выходили, двигаясь в своих туфлях на мягкой подошве тихо, но с сознанием важности и неотложности. Пациенты, в том числе Джин со спутницами, ходили не так уверенно.

За столом регистратуры сидели две женщины. Они негромко переговаривались и расставляли карточки. Разговор продолжался, пока не достиг естественной паузы – идеально рассчитанный интервал, призванный обозначить, что они обслуживают население на собственных условиях, – и только тогда они удостоили посетителей вниманием.

– Мы к доктору Сидни Ллойд-Джонсу, – обуздывая раздражение, сказала Джин.

Услышав это имя, привратницы мгновенно обрели почтительность.

– Конечно-конечно, вы ведь мисс Суинни? Он передал, чтобы вы проходили прямо к нему в кабинет, это в конце коридора.

– Нас ожидают, – прошептала Джин миссис Тилбери. – Это хорошее начало.

Доктор Ллойд-Джонс был высоким чопорным мужчиной под шестьдесят, с непослушной шевелюрой и в заляпанных очках, поверх которых он, моргая, смотрел как будто ослепленный материализовавшимся перед ним воплощением партеногенеза – человеческой особи женского пола. Он пожал руки всем, включая Маргарет, и призвал из соседнего кабинета коллегу, чтобы тот оценил сходство между матерью и дочерью.

– Это доктор Бамбер из отделения патологии, – сказал Ллойд-Джонс, пока все пятеро неловко топтались у него в кабинете, будто на фуршете в ожидании напитков. – Он будет анализировать пробы крови. Он в этой области большой авторитет, поэтому результатам можно доверять абсолютно. – Он обернулся к доктору Бамберу. – Хорошее начало, вам не кажется?

– Лучше не бывает.

Они широко улыбнулись друг другу, а потом миссис Тилбери. У Джин было такое чувство, будто они уже точат скальпели, чтобы разрезать ее на микропрепараты.

– Наверное, вам будет приятно для разнообразия никого не спасать, – заметила она.

– Да, так гораздо веселее, – согласился доктор Бамбер. Он был моложе своего коллеги, ниже и обаятельнее. – Мы, конечно, очень взволнованы. Такая возможность нечасто выпадает. Мы очень вам благодарны за то, что вы отдаете себя в наши руки.

Джин украдкой взглянула на его руки, не запятнанные физическим трудом и почти не по-мужски гладкие.

– Будьте добры, – сказал доктор Ллойд-Джонс, – отведите мать и дочь в процедурную на анализ крови и ответьте на все их вопросы. А я пока переговорю с мисс Суинни.

Как только они остались одни, Джин сказала:

– Сколько еще людей будет вовлечено в эти исследования? Я волнуюсь, как бы эта история куда-нибудь не просочилась.

– О, об этом можете не беспокоиться, – был ответ. – Все абсолютно конфиденциально. То есть медицинские данные пациентов и так конфиденциальны, но в нашем случае я буду держать их под замком. Пациенты будут обозначены как Мать А и Дочь. Медсестры только берут кровь – они понятия не имеют для чего. Все исследования будет проводить лично доктор Бамбер.

– Вы только не подумайте, что я вам не доверяю, – сказала Джин. – Просто для нас это важная история.

– Возможно, и для нас тоже.

– Я не переживу, если какая-нибудь ежедневная газета что-нибудь пронюхает раньше времени.

– Безусловно. Должен признаться, что, когда мы впервые про это заговорили, у меня были некоторые опасения. Но миссис Тилбери кажется вполне разумной женщиной, а ее случай – достаточно убедительный.

– Я все еще пытаюсь разобраться, – сказала Джин. – Мой первый порыв был ей поверить. А второй – не доверять собственным порывам.

– Если результаты анализов докажут обратное, вы очень расстроитесь?

– Да. Я, наверное, принимаю эту историю слишком близко к сердцу. Но Гретхен будет еще тяжелее. То есть миссис Тилбери.

– Да, непонятно, какой у нее может быть мотив. Вы предлагали ей деньги?

– Ни пенни.

– А может, ей важна истина? Как нам с вами? Надеюсь, разочарование будет не слишком сильным.

– Вы не верите, что она окажется права?

– С учетом теории вероятности – не должна. Но все же не будем делать преждевременных выводов.

На столе доктора Ллойд-Джонса зазвонил телефон. Он снял трубку и минуту слушал молча. До Джин доносилось бормотание мужского голоса на другом конце провода.

– Да, так и сделаю, – сказал он и повесил трубку.

– Это доктор Бамбер. Он хочет минутку-другую поговорить с матерью наедине. Вы не могли бы сходить отвлечь девочку?

– С удовольствием, – ответила Джин.

– Очень рад наконец познакомиться с вами лично, мисс Суинни. Пусть всех причастных ожидает – не хотелось бы говорить положительный, поэтому давайте просто скажем “интересный” исход дела. – Он протянул через стол руку, и она позволила ему дернуть себя за кисть.

Маргарет сидела на жестком деревянном стуле перед дверью процедурной. Она болтала ногами и читала брошюру о курении, озаглавленную “Приключения семьи Мудрых”. К сгибу локтя был хирургической клейкой лентой прилеплен кусочек ваты. При виде ее белых гольфов, перепачканных синим в тех местах, где они соприкасались с сандалиями, у Джин кольнуло сердце. Она вспомнила, как ее мать по воскресеньям каждый вечер доставала ящик со щетками и баночки обувной мази, чтобы почистить их с Дорри школьные туфли, и на мгновение почувствовала сожаление, что саму ее никогда не призовут отправлять этот торжественный ритуал.

– Я думала, это комиксы, – сказала Маргарет, откладывая брошюру, – а это не комиксы.

– Если хочешь комиксы, можем пойти поискать газетный киоск, – предложила Джин. На Стрэнде они проходили мимо какого-то киоска.

– Почему люди курят? – спросила Маргарет, когда они шли обратно по Агар-стрит. – Как это на вкус?

– Как ни странно, на вкус это так же, как на запах. Как горящие листья. Поначалу неприятно, немножко как будто пьешь чай без сахара, но ты не сдаешься, и через некоторое время вкус становится вполне. А потом ты уже не можешь перестать.

– Я никогда не буду курить. А вы когда-нибудь ходили во сне? Я да.

– Вроде бы нет. А куда ты ходила?

– Просто в мамину комнату. Когда люди ходят во сне, их нельзя будить.

– Да, я слышала.

– Они могут умереть. А у вас есть домашние животные?

– Нет. А у тебя?

– Я очень-преочень хочу кролика. Или, может, котеночка. Но котята вырастают и попадают под машину.

Джин не смогла удержаться от смеха. Беспорядочная манера Маргарет вести разговор и ее мрачное воображение очень ее развлекали. Она почувствовала прямо-таки зависть к Гретхен; испытывать беззаветную любовь такой дочери, каждый день наблюдать, как она растет, и знать, что она принадлежит только тебе.

Они уже подошли к газетному киоску; после некоторых уговоров Маргарет застенчиво показала на номер “Девочки”. Когда журнал наконец оказался у нее в руках, ее благодарность была совершенно несоразмерна ценности подарка; она почти дрожала от возбуждения.

Спонтанная щедрость была внове для Джин – раньше как будто и случая не было такое испытать. Конечно, они с матерью дарили друг другу на Рождество что-нибудь небольшое и полезное, но этим опыт дарения и исчерпывался. Дорри уже давно запретила ей посылать в Китале что-либо для нее или детей: почтовая пересылка стоит заоблачных денег, а вещи, скорее всего, конфискуют на таможне или потеряют.

Первое время Джин больно было видеть в витрине магазина игрушку или безделушку, способную привести в восторг племянника или племянницу, и она не обращала внимания на запрет и все равно посылала подарки. Но Дорри ни разу не написала ей, что получила их, а сама Джин не стала спрашивать и постепенно отказалась от этой привычки. Все это она вспомнила сейчас и устыдилась.

Маргарет болтала без остановки. Джин включилась на словах “А вы когда-нибудь видели?”

– Кого?

– Ангела.

– Нет, – твердо ответила Джин, но потом слегка смягчилась. – Но я и земного притяжения никогда не видела, а ведь оно, тем не менее, существует.

Это, кажется, произвело впечатление на Маргарет.

– Я никогда не видела ни одного ангела, – сказала она. – Но я их слышала.

Заявление было так неожиданно и при этом сделано так буднично, что у Джин мурашки пробежали по коже.

– И что они говорят? – Ей было не по себе.

– Они не говорят. Они поют. Так я и понимаю, что это ангельские голоса.

– А. Они поют псалмы?

– Нет. Просто смешные слова, снова и снова. Как габардин.

Джин прыснула. Какой практичный ангел! Тканью для плаща интересуется. Наверное, у него мама – портниха?

Маргарет тоже засмеялась, открыв неровный строй молочных зубов, дырок и новеньких, еще зазубренных резцов.

– Вы, что ли, никогда не слышите голоса? – спросила она.

– Вроде того, – ответила Джин осторожно. Она совершенно не собиралась поддерживать всякую сверхъестественную ахинею, но и прихлопывать ее здравым смыслом, как огромной мухобойкой, ей тоже не хотелось. – Но мои голоса говорят примерно такое: “Пирога тебе, пожалуй, уже хватит” или “Не пора ли наконец написать сестре?”

Но от Маргарет так дешево было не отделаться.

– Ну да, так у меня тоже бывает, но это не то. Это просто я думаю разные вещи. Ангельские голоса – они другие.

– По-моему, бояться нечего, – сказала Джин, хотя Маргарет и так выглядела совершенно беззаботно.

– Я и не боюсь, – был ответ. – Мне они нравятся. Только иногда они говорят незнакомое слово – вот тогда они меня раздражают.

– Когда ты говоришь “незнакомое слово”, ты что имеешь в виду – слово, которое тебе уже попадалось, но ты не знаешь, что оно значит?

– Нет. Я имею в виду слово, которое я никогда не слышала. Как “Линденбаум”. Или “фаланга”.

Джин чувствовала, как этот разговор выносит ее, словно мутной волной отлива, на неведомые берега. Как можно услышать в голове голос, произносящий слово, которого в твоей голове еще нет?