Мия росла в уверенности, что она сама и есть – грех. И только мать с ее молитвами и бесконечным самоистязанием может помочь этот грех искупить.

Надо ли говорить, что все встречные и поперечные над ней смеялись. Начиная с трехлетнего возраста, когда она впервые от матери услышала это слово и стала бегать по двору, пугая детей криками «Грех, грех, грех».

Грехом было все, что она делала, что она говорила и что думала. Где-то с двенадцати лет проявился главный грех – внешность. Чистая блондинка с большими глазами, пухлыми губками и округлившимися бедрами. На нее стали засматриваться подростки и некоторые больные на голову мужчины. Чуть позже старшеклассники уже заключали пари на предмет кто первым выдерет святошу. Несколько раз ее зажимали, то в школе, то во дворе, но неудачно. Потому что она начинала молиться. Мало кому в голову приходила мысль трахать молящегося человека. Но главное – мать цербером стояла на страже ее девственности и готова была покалечить каждого, кто хоть искоса глянет на ее круглую задницу. Пару раз так и было – брала в руки дубье и калечила. Бесформенные хламиды, никакой косметики, нестриженные и немытые волосы – вот Мия в подростковом возрасте. «Так на тебя никто не взглянет» – радовалась мать. Бесполезно. Взглядывали. Никакие хламиды не могли скрыть ее округлившиеся формы. А пухлые будто вечно надутые губы были красными от природы. Несколько раз к ней подкатывали взрослые мужчины на хороших автомобилях, но быстро исчезали, завидя мать на горизонте. Один зашел дальше всех, завез ее в какую-то глухомань и уже стянул с нее трусы, когда увидел сложенные вместе ладошки и шепчущие молитву губы. Выругался, натянул ей трусы обратно и добавил: «Может тебя сразу в монастырь отвезти?» Но Мия уже и сама начинала подозревать, что живет как-то не так, что это неправильно, когда у остальных на вывеске написано «Всё норм», а у нее написано «Грех».

Поэтому, когда мать вдруг ослабила контроль, загремев с сердцем в больницу, а к Мии на улице подошел импозантный мускулистый латинос с конским хвостом седоватых волос, – она сделала свой выбор.

И теперь жалела об этом.

Ведь это действительно был грех. И теперь она за него расплачивалась. И гадала, насколько низко надо упасть, чтобы расплатиться. Ведь только страданием можно искупить. А что может быть больнее падения?

Она была благодарна Алине за то, что та раскрыла ей глаза на некоторые обстоятельства. Что хотела помочь, возможно, даже искренне. Это была редкость в ее жизни.

Теперь она хотя бы понимала, чего от нее хотят, а значит стало проще получить то, что хочет она.

Но когда прошел почти час, а Алины с телефоном все не было, она решила действовать самостоятельно.

Это было богоугодное занятие. Ведь Господь сам не терпел бездельников. Тот, кто сидит на месте и ждет у моря погоды – закрывает врата небесные.

Мия посмотрела на себя в зеркало, оправила мини-платьице, медленно провела ладонями по грудям, талии, бедрам. Сделала вывод, что выглядит ничем не хуже инстаграммных самок.

И вышла в коридор.

Большой дом смотрел, как она идет, смотрел пустыми проемами, закрытыми дверями, окнами, фонтанами. Заглядывал под платье выходами оптических каналов. Пялился красными огоньками видеокамер на выпирающие из выреза груди.

Баргас ждал ее. Видел по монитору.

Он встал и вышел из-за стола навстречу, как только она вошла в кабинет.

– Мадемуазель Мия. Вы должны быть у себя в комнате.

Ее била крупная дрожь. Она открыла рот, словно хотела что-то сказать, но промолчала. Только завела руки за спину и стала расстегивать пуговицы на платье.

Он подошел вплотную и молча смотрел, как она пытается выбраться из тесной ткани.

– Позвольте я вам помогу.

В его руке блеснул нож. Тот самый, из чемодана Мии. Баргас решил, что это будет символично.

Она вздрогнула, когда лезвие коснулось ее бедра, поддело белую ткань и пошло вверх, вспарывая платье.

– Оно вам больше не пригодится, – спокойно сказал Баргас.

Платье свалилось к ее голым ногам искромсанной тряпкой.

Она тут же прикрыла одной рукой колыхнувшиеся полные груди, а другой – промежность.

– Вот этого не надо, – поморщился Баргас, настойчиво отводя ее руки в стороны. – Не стройте из себя то ли монахиню, то ли Венеру Милосскую. Вы для себя уже все решили и правильно сделали.

Ее обнаженное белое тело сияло в полутьме кабинета, как волшебный светильник.

– Я полагаю, вы догадываетесь, что делать дальше, – сказал Баргас, раздеваясь.

Она покорно опустилась перед ним на колени и раскрыла пухлые губы. Сперва он ласково гладил белые волосы, потом положил ладонь на затылок и насадил ее голову на член сразу на всю длину. И удерживал так, наслаждаясь победой, пока она не начала кашлять и задыхаться. После чего намотал волосы на кулак и дернул, заставив ползти на коленях к широкому выступу углового дивана.

Она послушно забралась на него, легла и подняла вверх зад.

Он перевернул ее на спину.

– Не так, мадемуазель. Я хочу видеть ваши глаза.

В них плескался страх. Океан страха. Это были уже не глаза олененка. Это были глаза взрослой оленихи, подстреленной и готовой к освежеванию.

– Не отворачивайтесь и не закрывайте их.

Он силой раздвинул ей ляжки и долго любовался открывшейся картиной. Нежная розовая щелочка дрожала от предчувствия.

Баргас впился пальцами в ее бедра и притянул к себе. Мия пискнула и сделала последнюю попытку отстраниться. Сильный шлепок по бедру заставил ее замереть. На белой коже тут же расплылось красное пятно.

– Не сопротивляйтесь. Иначе будет больнее.

Он нагнул прижавшийся к животу член и головкой медленно раскрыл половые губы. Розовые лепестки блестели от обильной смазки. Она текла. Ее действительно возбуждал собственный страх. Член дернулся и стал совсем каменным.

Он медленно провел головкой вверх, вниз, собирая хлюпающую влагу и наслаждаясь видом подрагивающих грудей и нарастающим ужасом в ее глазах. Наконец, остановился у входа. И резко, всем низом, надавил.

Ее выгнувшееся от боли тело, брызнувшие слезы и пронзительный крик стали для него лучшим подарком и райской музыкой.

14

Сквозь щелку в приоткрытой двери было хорошо видно, что происходит в кабинете. И были хорошо слышны мерные хлюпающие звуки, всхлипы и стоны Мии.

Баргас трахал ее деловито и бесстрастно, словно робот. Его толстый кривой член долбил окровавленную вагину, как поршень, с одной и той же скоростью и амплитудой.

– Глупая девчонка, – прошептала Алина, глядя на подрагивающие от каждого толчка длинные белые ноги.

Она старалась не думать о том перекрестке, где выбирала, куда свернуть. Ведь если бы она свернула направо, сейчас, возможно, все было бы иначе. Алина придумала бы, как выманить Баргаса из кабинета, Мия получила бы свой телефон, позвонила маменьке, и у того стало бы меньше простора для манипуляций.

Получалось, что Мию трахают из-за нее.

Вскоре Баргасу захотелось разнообразия. Он перевернул Мию на живот, поставил раком и, удерживая за пухлую сочную жопу, без подготовки вогнал член в анальное отверстие. Она взвыла, уткнув лицо в диванную подушку.

Алина отпрянула от двери, чувствуя, как начинает ненавидеть саму себя. Можно было бы ворваться в кабинет, и хотя бы на время прервать это непотребство. Но что толку? Баргас бы в таком случае закрыл ее в каком-нибудь карцере, а сам бы вернулся к сочной жопе. А может, ему бы пришла в голову мысль заценить и другую сочную жопу.

Делать здесь было нечего, и она быстро пошла обратно по коридору, слушая удаляющиеся приглушенные подушкой стоны.

Судя по схеме, комната охраны была совсем рядом, за следующим поворотом.

Слава небесам, Дарио там был один.

– Ваш шеф охраны – конченный ублюдок, – бросила она, распахнув дверь.

– Это опять вы, – сказал Дарио без удивления, даже не обернувшись. Перед ним на стене висело с десяток экранов со сменяющейся картинкой.

– Да, опять я. Чего вы сидите, как истукан? Вы же все видите. Надо было что-то делать.

– Вот именно. Я все вижу. Она сама пришла. Взрослая половозрелая девушка. Не ребенок и не подросток. По закону возраст согласия…

– Возраст согласия! – передразнила она. – Да он ее целые сутки обрабатывал. Ей по мозгам от силы лет десять, если не пять. А вы все думаете, что раз сиськи с жопой отросли, значит уже и ебать можно.

– Ну, с точки зрения природы… – начал он, едва заметно улыбаясь.

– Да вы задрали, сволочи! Это у вас все просто, сунул, вдул и выгнал. А у нее сейчас жизнь ломается.

– Послушайте, девушка, – он наконец повернулся. – От меня-то вы что хотите? И что вообще здесь делаете? Я же предупреждал – еще раз увижу…

– Хочу, чтоб вы поняли, у каких гандонов служите, – перебила она. – Вы же вроде тут человек новый. Вот и подумала, может не все знаете.

Она достала смартфон с открытым текстом отчета и положила перед ним на стол.

– Читайте.

– Что это?

– Описание деятельности мужского клуба. Того самого, в котором, судя по медальону, состоял ваш хозяин.

Дарио читал долго, внимательно, хмурясь и кусая губы.

– Ну как? – спросила Алина, когда он закончил. – Понравилось? Знали такое о вашем хозяине?

– Не мое дело судить нанимателей, – сухо ответил он.

– А, ну конечно. Как говорится, кто охранника ужинает, тот его и танцует. И чем вы в таком случае отличаетесь от меня? Вы даже хуже. Я единожды продала себя, да и то неудачно. А вы каждый день за деньги покрываете… такое, – она кивнула на смартфон. – И кто вы после этого? Такая же шлюха.

– Я ничего и никого не покрываю, – процедил он.

– Ага. Но откуда-то знали, что медальон принадлежит именно мужскому клубу. Значит, в курсе, что да как. Логично?.. Ой! – она театрально всплеснула руками. – Я не подумала. А может вы и сами его, извините, член? Какие развлечения предпочитаете? Трахаете маленьких мальчиков из сиротских приютов? Привозите девушек в лес, раздеваете и бегаете за ними с ножом? А может вы гурман? Копченые женские окорока по утрам наворачиваете?..

– Хватит! – взревел он, одним прыжком рванулся к ней, схватил за горло и с силой прижал к стене.

Она трепыхалась, пришпиленная его рукой, словно бабочка. Воздуха не хватало, грудь тяжело вздымалась, и Алина покраснела, когда вдруг увидела, как даже через камуфляж торчат соски.

– Отпустите, – прохрипела она.

Дарио, словно опомнившись, отшатнулся, убрав руку.

– Прошу прощения.

Он тут же уткнулся обратно в мониторы, а она пыталась успокоиться. Его напор и сила ее дико возбудили. Так же, как и ее беспомощность. Она хотела продолжения. Снова ощутить себя слабой, пассивной, прижатой. И хотела тем сильнее, чем больше понимала, что продолжения не будет.

Этот чертов истукан пялился в экранчики и делал какие-то пометки в журнале, будто ничего не случилось.

Она едва преодолела желание протянуть руку и запустить пальцы в его темную шевелюру.

– Ну, раз вам больше сказать нечего, – сказала она, – то я, пожалуй, пойду. Привет членам клуба.

Она стащила со стола телефон.

– Постойте, – вдруг сказал он. – Я кажется могу помочь с медальоном. Если вам интересно.

– Конечно, – она остановилась.

– В досье написано, что каждый медальон снабжен передатчиком.

– Да, но он бесполезен без частоты и кода.

– Это так, но любое такое устройство фонит. И я примерно представляю, как фонит ваш медальон. Занимался в свое время подобными мелочами. Короче, дайте снова мобильник.

Он подключил его к одному из системных блоков, достал пыльную клавиатуру и отстучал десяток команд.