– Да я не хотел. Я что-то сделался усталый, и прислонился к дверям, и кое-что случайно услышал, – ухмыльнулся Джим. – Он умер с испугу. Объятый смертным ужасом. Чем бы ни были эти семь блаженств, он их отлично знал. Вы бы поосторожней спрашивали про них.

Она опустилась в кресло портье.

– Тогда я просто не знаю, что мне делать.

– Делать с чем?

Салли взглянула на этого светлоглазого и решительного мальчишку и решила ему довериться.

– Вот с этим. Оно пришло сегодня утром. – Она открыла сумочку и вытащила мятое письмо. – Отправлено из Сингапура. Это последнее место, где был мой отец, перед тем как корабль утонул. Но это не его почерк, и я не знаю чей.

Джим развернул бумагу и прочел:

САЛИ БОЙСЯ СЕМИ БЛАЖЕНСТВ

МАРЧБЭНКС ПОМОЖЕТ

ЧАТТУМ

ОСТРОЖНЕЙ ДОРОГАЯ

– Ну дела! – протянул он. – Только знаешь что? Он неправильно написал.

– Ты о моем имени?

– Как тебя зовут?

– Салли.

– Нет. Об этом. – И Джим ткнул в слово ЧАТТУМ.

– А как надо?

– Ч-А-Т-Е-М. Чатем в Кенте.

– А пожалуй.

– И этот Марчбэнкс живет там. Точно, хоть убей. Поэтому он и пишет. Да ладно, – сказал он, заметив быстрый взгляд Салли наверх, – не огорчайся из-за старика Хиггса. Если б ты ему не сказала, кто-то другой уж наверняка. В чем-то он да был виноват. Уж это точно. И старик Шелби тоже. Ты ничего ему не сказала?

Салли покачала головой.

– Только тебе. Но я до сих пор не знаю твоего имени.

– Джим Тейлор. И если захочешь меня найти, я живу в Клеркенвилле, тринадцать. Я тебе помогу.

– Правда?

– Ну да.

– Хорошо, но если… Но если и ты услышишь что-нибудь, напиши мистеру Темплу в «Линкольнз-инн», для Салли.

Дверь открылась, и вошел портье.

– Вы в порядке, мисс? Такое несчастье… Эй, ты, – обратился он к Джиму, – хватит бездельничать. Полицейский хочет послать за доктором, чтобы засвидетельствовать смерть. Давай беги и найди.

Джим подмигнул Салли и исчез. Портье кинулся к почтовому ящику и чертыхнулся.

– Маленький мерзавец! – пробормотал он. – Я должен был это предвидеть. Не угодно ли чашку чая, мисс? Вряд ли мистер Шелби побеспокоился об этом, не так ли?

– Нет, благодарю. Я должна идти. Моя тетя будет волноваться… Я понадоблюсь полицейскому?

– Полагаю, уже через минуту. Он спустится к вам сюда. Как… э… как же это случилось с мистером Хиггсом, что…

– Мы разговаривали о моем отце, – стала рассказывать Салли, – как вдруг…

– Слабое сердце. С моим братом случилось то же самое на прошлое Рождество. Он пообедал, закурил, а затем грохнулся лицом в блюдо с орехами. Ох, прошу прощения, мисс. Я не должен был вспоминать об этом.

Салли покачала головой. Тем временем спустился полицейский, записал ее имя и адрес и ушел. Она еще недолго побыла у портье, но, помня предостережение Джима, ни словом не обмолвилась о письме. А жаль, потому что он-то как раз мог бы ей что-нибудь рассказать.

Как мы видим, убийство не было целью Салли, несмотря на то что в сумочке у нее лежал пистолет. Действительная причина смерти мистера Хиггса – письмо, пришедшее только этим утром и пересланное адвокатом на Певерил-сквер, Айслингтон, в дом, где жила Салли. Дом этот принадлежал дальней родственнице ее отца, суровой вдове по имени миссис Риз, и девочка, к своему сожалению, жила здесь с самого августа.

Ее отец погиб три месяца назад, когда шхуна «Лавиния» пошла ко дну в Южно-Китайском море. Он отправился туда, чтобы проверить странные несостыковки в отчетах агентов своей компании на Дальнем Востоке – а в этом он мог разобраться только на месте. Перед отплытием он предупредил Салли, что это может быть довольно опасно.

– Я хочу поговорить с нашим человеком в Сингапуре, – сказал мистер Локхарт. – Это голландец по имени ван Иден – очень надежный малый. Если я почему-то не вернусь, только он объяснит тебе почему.

– Разве ты не можешь послать кого-то вместо себя?

– Нет. Это моя фирма, и я должен сам решать свои проблемы.

– Папа, ты обязательно должен вернуться!

– Конечно, вернусь. Но ты будь готова ко всему. Я же знаю, какая ты храбрая. Хвост морковкой, девочка! И думай о маме.

Мама Салли погибла во время восстания сипаев пятнадцать лет назад, убитая выстрелом в сердце из ружья, в тот самый момент, когда ее пуля сразила повстанца наповал. Салли, единственному ребенку в семье, было тогда несколько месяцев. Ее мать была страстная, необузданная молодая женщина, она ездила верхом как казак, стреляла как мужчина и курила (восхищая и без того восхищенный полк) крошечные черные сигары в костяном мундштуке. Она была левша, поэтому и держала свой пистолет в левой руке, поэтому и сжимала Салли правой, потому-то пуля, поразившая ее сердце, миновала ребенка; но она задела ручку и оставила шрам.

Салли совсем не помнила матери, но она ее очень любила. С тех пор ее растил отец – и очень чудно́, по понятиям досужих сплетниц; но в то время отставка капитана Мэтью Локхарта и начатая карьера простого судового экспедитора были сами по себе очень странными поступками. Мистер Локхарт сам учил свою дочь по вечерам, а днем она делала что хотела. В результате ее познания в английской литературе, французском, истории, искусстве и музыке были не очень существенны, но у нее был мощный фундамент в основах военной тактики и бухгалтерии, близкое знакомство с делами фондовой биржи и практические знания об Индии. Кроме того, она отлично ездила верхом (хоть ее пони и не был в восторге от казацких замашек своей хозяйки); и на четырнадцатилетие отец купил ей маленький бельгийский револьвер, который она везде носила, и научил ее стрелять. Теперь она стреляла не хуже своей матери. Она была одинока, но вовсе не несчастна; единственное, что портило ей детство, был один кошмар.

Он снился ей раз или два в год. Она начинала чувствовать удушье от нестерпимой жары – в полной темноте, – и где-то неподалеку мужской голос кричал в ужасной агонии. Тогда среди тьмы пробивался мерцающий свет, как свечка у кого-то в руках, будто кто-то торопился впереди нее, и другой голос начинал плакать: «Смотри! Смотри на него! Боже мой, смотри…» Но меньше всего на свете она хотела смотреть туда; и в эту секунду Салли просыпалась задыхающаяся, в поту и слезах от страха. Прибегал ее отец, успокаивал, и вскоре она засыпала снова, но ей нужно было не меньше дня, чтобы прийти в себя.

Тем временем подошло время отплытия мистера Локхарта, недели разлуки и под конец – телеграмма о его смерти. Тотчас же его адвокат, мистер Темпл, взял на себя заботы обо всех делах. Дом в Норвуде был заколочен, слуги распущены, пони продан. Походило на то, что в завещании ее отца или в установленной опеке была какая-то неправильность, так что Салли оказывалась куда беднее, чем полагали все. Она была отдана под присмотр четвероюродной сестре мистера Локхарта, миссис Риз, у нее она и жила до того утра, когда пришло письмо.

Когда Салли распечатывала его, она думала, что оно от того самого голландца, мистера ван Идена. Но в бумаге была прореха, а почерк – неаккуратный и какой-то детский. Вряд ли хоть один европейский бизнесмен позволил бы себе так писать. Вдобавок ко всему оно было без подписи. Потому-то она и пошла в контору отца, в надежде, что кто-нибудь да объяснит, что все это значит.

И она установила, что кто-то действительно знал.

Салли вернулась на Певерил-сквер, который ни минуты не считала домом, и предстала перед миссис Риз.

У нее не было собственного ключа. Таков был один из способов миссис Риз дать ей почувствовать себя неуютно: Салли приходилось звонить в колокольчик всякий раз, когда она возвращалась в дом, и служанка, которая впускала ее, всегда показывала девушке, какие необыкновенно важные дела ей пришлось прервать ради этого.

– Миссис Риз в гостиной, мисс, – холодно сказала она. – Она велела передать, чтобы вы немедленно явились к ней, когда вернетесь.

Тетка сидела перед слабым огнем и читала том проповедей своего мужа. Она и не взглянула на вошедшую, которая с ненавистью вперилась глазами в ее поблекшие рыжие волосы и мертвенную кожу. Миссис Риз еще не перевалило за пятьдесят, но она рано поняла, как ей подходит роль старой тиранки, и наслаждалась ею вовсю. Она вела себя так, будто она беспомощная старуха и за всю свою жизнь и пальцем не пошевелила ни ради себя, ни ради кого-то другого, поэтому присутствие гостьи радовало возможностью всячески ее шпынять и притеснять.

Салли встала у огня, подождала немного и наконец заговорила:

– Извините, что я опоздала, миссис Риз, я…

– Тетя Каролина, сколько ж можно повторять, – сказала та раздраженно. – Мне сказал адвокат, что я твоя тетя. Я так не считаю. Я этого не добиваюсь. Но я не собираюсь этого избегать.

Ее голос тянется и скрипит, думала Салли, и она будет говорить так долго и медленно…

– Служанка сказала, вы хотели меня видеть, тетя Каролина.

– Я сделала попытку представить себе твое будущее. Это было безуспешно. Ты собираешься пробыть здесь всю жизнь, хотела бы я знать? Или пяти лет было бы достаточно? Или десяти? Я только пытаюсь представить себе масштаб времени. Совершенно очевидно, что у тебя нет никаких перспектив, Вероника. Ты думала хоть когда-нибудь об этом, хотела бы я знать? Что ты вообще умеешь?

Салли ненавидела имя Вероника, но миссис Риз сказала как-то, что Салли больше подходит для служанки, и отвергла его. Сейчас Салли молчала, неспособная ответить сколько-нибудь вежливо, и вдруг поймала свои руки на том, как они сжимаются в кулаки.

– Мисс Локхарт, очевидно, стремится общаться со мной посредством мыслей, Эллен, – обратилась миссис Риз к служанке, которая почтительно стояла у дверей со сложенными руками и невинно распахнутыми глазами. – Мне предлагается понять ее, не прибегая к языку. Мое образование, увы, не позволяет мне выполнить столь изощренное задание. В наше время мы довольно часто использовали между собой язык. К примеру, когда нас спрашивали – мы отвечали.

– Боюсь, я ничего не умею, тетя Каролина, – тихо сказала Салли.

– Ничего, кроме скромничанья, ты хочешь сказать? Или скромность только первая в длинном списке? Несомненно, столь блестящий джентльмен, каким был твой покойный отец, не оставил тебя неподготовленной к жизни.

Салли беспомощно оглянулась. Сначала смерть мистера Хиггса, теперь это…

– Я так и думала. – Миссис Риз праздновала свою тусклую победу. – Судя по всему, даже до гувернантки тебе далеко. В таком случае мы обратим свои мысли на поиск более скромного поприща. Возможно, кто-то из моих друзей – мисс Таллет или миссис Рингвуд – будут столь добры, что найдут тебе место компаньонки. Я попрошу их. Эллен, можешь принести чай.

Служанка сделала книксен и вышла. Салли села с тяжелым сердцем: начинался еще один вечер глупых и злых насмешек, и за окнами густели сумерки, в которых таилась неведомая ей угроза.

Глава вторая. Паутина

Прошло несколько дней. Состоялось предварительное слушание по делу о смерти мистера Хиггса, на котором Салли пришлось присутствовать; миссис Риз была этим сильно раздосадована, потому что именно на это утро (по случайному совпадению) был назначен их визит к мисс Таллет. Салли честно отвечала на все вопросы судьи: она разговаривала с мистером Хиггсом о своем отце, когда он неожиданно упал замертво. Никто не задавал ей трудных вопросов и не пытался загнать ее в тупик. Она поняла: если притвориться слабой и напуганной и при этом постоянно промакивать глаза кружевным платочком, она сможет легко уклониться от затруднительных вопросов. Ей это очень не нравилось, но другого оружия не было – кроме револьвера. Но против ее врага, которого нельзя было увидеть, оно было бесполезно.

Как бы там ни было, никто особенно не удивился кончине мистера Хиггса. Был вынесен вердикт о естественной смерти: вскрытие выявило серьезную сердечную недостаточность, и дело было прекращено в течение получаса. Салли вернулась в Айслингтон, и жизнь потекла своим привычным чередом.