Помимо меня в креслах наблюдалось ещё трое молодых парней в отключке и парочка женщин в тактическом обвесе весьма технологического вида, этаких бронекомбинезонах с разгрузками. Шлемы были сняты и лежали на соседних сидениях. Собственно, поэтому я сходу и определил, что передо мною женщины, поскольку сами по себе глухие и чуть мешковатые комбинезоны половую идентификацию порядком затрудняли.

Руки дам расслаблено придерживали лежащие на коленях неизвестного вида короткие то ли автоматы, то ли пистолеты-пулемёты, собранные по схеме “буллпап”.

– О, один очнулся, – произнесла та, что слева, брюнетка со стянутыми в хвост не слишком длинными волосами. Наклонилась вперёд, внимательно меня рассматривая. Натолкнувшись на мой, такой же прямой изучающий взгляд, ухмыльнулась.

– Непуганый… ты смотри.

Она поднялась, откладывая автомат в сторону, чуть шире расставила ноги, приноравливаясь к лёгкой качке транспорта, и шагнула ко мне, нагнувшись и оказавшись почти вплотную к моему лицу. Ещё раз усмехнулась, а через пару секунд впилась в мои губы долгим поцелуем. Властно, напористо, походя слегка прикусив мне нижнюю губу. После чего я с некоторым изумлением почувствовал, как её рука проникает ко мне в штаны.

– Ого! – воскликнула девушка, отстраняясь. – Такой красивый мальчик, да ещё и с таким достоинством! Аж хочется самой распробовать.

Руку она не убирала, и я вдруг понял, что, несмотря на абсурдность ситуации, начинаю возбуждаться.

– А я ему нравлюсь, – с некоторым удивлением констатировала брюнетка, обернувшись к напарнице.

– Эй-эй, подруга, – чуть встревоженно ответила та, – завязывай. Сразу ведь сказали, что товар – высший сорт. Не для нас с тобой. Попортишь – вовек не расплатимся.

– Жаль, – протянула первая, нехотя отпуская мой уже окончательно вставший прибор.

Посмотрев на него, я понял, чего она так заинтересовалась. Там таки было на что посмотреть. На глаз этак раза в полтора длиннее, чем мой в той жизни.

Сев обратно и снова уложив на колени автомат, брюнетка закинула в рот какую-то жвачку и принялась, прищурившись, наблюдать за мной, неторопливо жуя.

Застегнув обратно штаны, я тоже пару минут посидел, в свою очередь наблюдая за обеими охранницами, но затем всё же спросил:

– А где я?

– Вот блин! – выдохнула вторая, от неожиданности аж дёрнувшись, а первая перестала жевать и уточнила:

– Ты что, по-нашему разговариваешь?

– Конечно разговариваю, – ответил я, – родной язык.

– Бать твою! – как-то непривычно для слуха вновь выругалась девушка. – Говорили же, что эти даже не с нашего континента привезены!

– Так может, его тоже у нас похитили? – предположила брюнетка. – И туда вывезли?

– Чтобы после похитить обратно и снова к нам привезти? – засомневалась её напарница.

– А вдруг? Я кино видела, которое начиналось точно так же.

– Тьфу, – сплюнула вторая, – насмотришься своих мыльных опер…

– Ну а что? – возразили ей. – Представь, окажется он сыном какой-нибудь княгини, в благодарность за спасение в меня влюбится, возьму его замуж, войду в благородный род…

Её подруга просто прикрыла со вздохом глаза, а девушка между тем жадно спросила, уже совсем по-другому меня разглядывая:

– Так что, ты не княжий ли сын часом?

– Нет, – покачал я головой. – Я – точно нет.

Бог его знает, чьё было тело до моего вселения, может, и княжьего сына, вот только память мне его не досталась, и поэтому лишнего на себя брать я поостерёгся.

Вообще, конечно, меня все эти “княгини” и “благородные рода” изрядно напрягли, больно уж не вязались с окружением. Будь мы не во вполне себе современном транспорте, а в какой-нибудь карете, где дамы одеты не в разгрузки с автоматами, а в камзолы с мушкетами, да и вообще не бабы, а усатые мужики, и я бы решил, что попал в прошлое. А так чем больше я узнавал, тем больше недоумевал, в каком времени и месте оказался.

Слегка разочарованная моим ответом брюнетка выдавила вполне искреннее:

– Жаль, – а вторая, хмыкнув и убрав ладонь от лица, с сарказмом в голосе поинтересовалась:

– Что, сорвалось княжество?

Не дождавшись ответа от надувшейся напарницы, она повернулась ко мне.

– Ну что же, таинственный красавец, давай, рассказывай, откуда язык знаешь. Где рос, когда и как из империи вывезли?

“Ага, – подумал я, – тут ещё и империя. Всё веселее и веселее”.

Звиздеть было чревато, но и правду говорить тоже. Поэтому я решил разыгрывать амнезию.

– Не помню, – я посмотрел на девушку и, поняв, что такой ответ её не удовлетворит, пояснил: – Вообще ничего, вот словно завеса туманная. Как очнулся, так из того, что раньше было, ни капли не могу вспомнить.

– Хм… – протянула дама. – Ну… бывает. Есть такие ритуалы, память отшибают, да только специалисток не так уж и много, а чтоб ещё и так аккуратно…

– Так может, всё-таки княжий сын? – тут же воспряла её напарница. – Я и такое в кино видела.

– Задолбала, – процедила сквозь зубы вторая, – угомонись уже.

– Ну давай рискнём, а?

– Я тебе рискну! С этим парнем что-то не то, лишние движения могут боком выйти. Поэтому передаем их всех, как и определялись, получаем свои бабки и сваливаем. Я тебе сразу говорю: мне этот головняк никуда не воткнулся.

– Ладно, – буркнула брюнетка и, надувшись, замолкла, правда, нет-нет да бросая на меня задумчиво-заинтересованные взгляды.

А вторая, похоже, вполне удовлетворившись ответом, откинулась обратно на сиденье, прикрыла глаза и сказала первой:

– Ну всё, разбудишь как подъедем.

Так я попал на невольничий рынок Екатеринбурга.

Вот тоже диссонанс, блин. Современная техника, затем с какого-то рожна Российская империя, и наконец невольничий рынок, сроду в нашей империи, по крайней мере, насколько я знал, не существовавший.

Воображение рисовало помост, на котором нас выставят аки манекены на витрине, но нет, больше всего это место напоминало призывной пункт с бюджетной гостиницей, где нас расселили поодиночке.

Перед расселением, правда, прогнали сквозь процедуру помывки и врача, в ходе осмотра у которого взяли кровь, замерили давление, послушали сердце, заглянули во все отверстия и зачем-то померили член, собственно, в последнем и заключалось отличие от какого-нибудь медосмотра призывников в военкомате моего родного мира.

Занимались нами исключительно крепкого вида мадам с нехарактерно сильной для женщин хваткой.

Парни, кстати, которых привезли со мной, вели себя робко, я бы даже сказал, кротко и безропотно подчинялись повелительным жестам наших надсмотрщиц. Русский язык они действительно не понимали. И я о своём знании языка работницам невольничьего рынка также решил не распространяться. Мало ли что, запомнил ведь странную реакцию тех двух гражданок с автоматами.

А потом я внезапно увидел, как одна из врачих совершает то, что иначе как магией назвать было нельзя. Она сделала пару каких-то пассов руками, и стоявшего перед ней паренька окутало еле видимое зеленоватое свечение.

По реакции паренька, вернее, по её отсутствию, я понял, что процедура безболезненная и рутинная, и когда очередь дошла до меня, постарался воспринимать всё как можно естественней.

Ощущения, конечно, были, этакая лёгкая внутренняя щекотка, волной пробежавшая по всему телу, но ничего неприятного, и удовлетворённая замерами врач кивнула одной из тёток, подтверждая, что с нами всё ок.

Напоследок же нас всех, включая меня, обучили русскому языку. Надели на головы какие-то приборы, усадили в кресла и по команде врубили ток. Ну или что-то напоминающее ток, чёрт его знает, что у них там за технологии.

Остальные тут же начали стонать и корчиться… все кроме меня. Но секунд пять попялившись на них с недоумением, я понял, что как-то слишком начинаю выделяться, и тоже старательно принялся стонать и корчиться, хотя ничего такого не испытывал. Разве что периодически мурашки по голове пробегали да волосы норовили встать дыбом.

А затем нас, еле передвигающих ноги от усталости и пережитого принудительного русифицирования, раскидали по комнатам. Ну, “еле передвигающих” – это не про меня, разумеется. Я-то чувствовал себя вполне нормально, хоть и устал – больше, конечно, морально – четыре часа кряду играть на публику страдания. Да и раскидали… Скорее уж бережно отнесли на руках и уложили в кроватки. Я прямо обалдел, когда тётенька из местной обслуги не напрягаясь подхватила моё пусть и весьма худое, но всё-таки уже не детское тело.

В конце концов я решил, что это тоже какая-то магия, ибо в ином случае моя картина мира начинала упорно расползаться по швам.

Ну а в гарем боярыни Златолесской меня купила одна из так называемых “мамок”, чья роль была чем-то средним между надсмотрщицей в гареме и удовлетворителем хозяйственно-бытовых нужд наложников.

Звали эту дородную и уже немолодую женщину Раиса Захаровна.

На этот моменте я и выплыл из воспоминаний, поскольку означенная мамка завалилась к нам в спальню и, громко хлопая в ладоши, принялась нас будить.

– Встаём, мальчики, встаём!

Когда-то, наверное, она была весьма недурна собой, с хорошей фигурой, которой способствовал магический талант, но сейчас с возрастом, не настолько сильный как у благородных дар уже не справлялся, и талия Раисы Захаровны, что называется, поплыла.

Она была, с одной стороны, требовательна, безжалостно выгоняя на утренние процедуры весь наличный состав наложников, с другой же – внимательна и заботлива, что меня в ней, честно говоря, подкупало.

– В здоровом теле – здоровый дух! – продолжала тем временем выдёргивать с кроватей моих товарищей по несчастью означенная.

– Не хочу холодную воду! – опять заканючил кто-то.

– Хочешь иль не хочешь, а надо! Вас, мальчики, дар не хранит, как девочек, вам нужно за здоровьем следить, а стало быть – закаляться!

Хмыкнув, я закинул полотенце на плечо и направился в душевые.

– Петя, как всегда, первый, молодец! – Раиса Захаровна ласково хлопнула меня ладошкой по заднице. – Берите пример, мальчики. Самый новенький и самый ответственный!

– Нравишься ты ей, – встал под соседний душ Джаспер, – вон как выделяет, – и тут же заухал-заахал да запрыгал под полившимися сверху ледяными струями.

Я-то что, по той жизни ещё в проруби моржевал, поэтому, привычно расслабившись, просто секунд двадцать постоял под потоком воды, после чего вышел и тщательно, до красноты растёрся махровым полотенцем.

А в следующий миг вспомнил про намерение узнать, когда там у боярыни месячные.

Дождавшись, когда Джаспер закончит с обезьяньими прыжками, ненавязчиво поинтересовался:

– Слушай, дружище, а ты не в курсе, когда там у нашей госпожи критические дни?

– Какие дни? – поднял он на меня удивлённые глаза.

– Понятно, – процедил я и уточнил вопрос: – Ну, когда она кровью истекает.

– Госпожа была ранена? – глаза парня расширились, а ладони рефлекторно прижались ко рту.

– Понятно, – процедил я опять, но уже обречённо, и махнул рукой, успокаивая товарища. – Да нет, не ранена, просто спросил, не видел ли ты.

– Нет, никогда, – облегчённо вздохнул то, опуская руки. – Может, Лифариус видел?

– Может, и видел, – задумчиво согласился я.

– Только вряд ли он будет с тобой разговаривать…

– Это да.

Надо было искать как-то по-другому.

Однако стоило нам вернуться обратно в спальню, где оставшиеся парни ещё только собирались, тихо ворча на мамку, как в гарем вбежала помощница последней по прозванью Настасья и что-то горячо зашептала своей начальнице на ухо.

Та, выслушав, нахмурилась, но кивнула и ответила:

– Передай ей, что сейчас кого-нибудь пришлём.

И я понял, что кому-то из верхушки рода захотелось с утра пораньше развлечься с мальчиком.

Такое, конечно, бывало, но редко, ибо с утра большая часть женщин в барской усадьбе была занята делами. Такой вызов мог поступить только от кого-то из верхушки, близкого к самой боярыне. Того, кто мог позволить себе поменять свой распорядок. Впрочем, долго гадать не пришлось, Захаровна сама всё озвучила.

– Нужен наложник к Мирославе Витольдовне.