Когда я это услышал, то весьма удивился. Уэллс категорически отрицал возможность работы на кого-то. Я все время задавался вопросом, откуда он берет деньги на эксперименты, расходные материалы, пропитание, а также на оплату услуг моих и Штрауса. Я уже давно подумывал поговорить с ним о практическом применении его изобретений. Ведь на любом из них можно было неплохо заработать, а тут появился неведомый заказчик. Я хотел разговорить Уэллса, а если он не ответит, то заняться допросами Штрауса, который за бокалом-другим доброго «Медока» с большой словоохотливостью любил поговорить об Уэллсе, разумеется по окончании рабочего дня. Но потом я передумал, решил набраться терпения и посмотреть на заказчика вживую. Пусть будет сюрприз. И, надо сказать, он получился.

Я как раз заканчивал расставлять колбы и препараты, судя по ассортименту, Уэллс планировал заняться вопросами невидимости, в которых он весьма преуспел, создав человека-невидимку Чарльза Стросса, когда во входную дверь позвонили. Я взглянул на настенные часы. Было всего лишь девять часов утра. Слишком рано для светских визитов. Выругавшись про себя и помянув недобрым словом всех тех, кто осмелился тревожить Уэллса и меня в столь раннюю пору, я направился в прихожую, чтобы посмотреть на наглеца.

Штраус уже открывал дверь. Я стоял у него за спиной и слышал, как наверху, где-то в районе своего кабинета, зашумел Уэллс.

Я успел рассмотреть визитера. Он вошел в дом решительно, но в то же время деликатно. У него была своеобразная семенящая, полная деликатности походка. Черные усики, черная курчавая шевелюра, частично укрытая котелком, и яркие блестящие глаза, которые смотрели на окружающих с насмешкой. В руках у него была трость, на которую он, впрочем, не опирался. Он стукал ей об пол, проворачивал в руке и снова стукал об пол, чтобы снова провернуть и стукнуть. Так он передвигался, при этом странно расставляя ноги.

Я сразу узнал гостя. Он выглядел очень уверенно и гордо и сильно отличался от своего экранного образа. Я решительно пожал ему руку, хотел было что-то сказать приветственное, и почувствовал, что оробел от присутствия персоны такой величины.

– Мистер Чаплин, какая неожиданность видеть вас в моем доме, – послышался уверенный голос Уэллса, который спускался со второго этажа, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение гостю.

– И я рад видеть вас, мистер Уэллс, – произнес Чаплин.

– С возвращением на родину, – наконец выдавил я из себя некое подобие приветствия.

– Спасибо, мистер… – он сделал паузу, поскольку я так и не удосужился ему представиться.

Я тут же поспешил исправить эту оплошность:

– Николас Тэсла. К вашим услугам.

– Спасибо, мистер Тэсла. Я прибыл в Лондон, чтобы представить мою новую работу. А также, пользуясь случаем, решил заглянуть к вам в гости, чтобы понаблюдать за ходом исполнения моего заказа.

Так вот кто был таинственный заказчик Уэллса! Неудивительно, что Гэрберт мне о нем ничего не рассказывал.

– Мы работаем над вашим заказом, – сухо ответил Гэрберт.

– Так когда мне ждать реквизит? – спросил Чаплин.

– Думаю, что к концу месяца мы управимся.

– Приемлемо, – после непродолжительного раздумья ответил Чаплин.

– Что мы стоим на пороге? Проходите. Позвольте мне вас угостить вкусным напитком и показать, над чем мы сейчас работаем, – ожил Уэллс, сбежал с лестницы и горячо пожал руку гостю.

Первое время в присутствии Чарли Чаплина я чувствовал себя неуверенно. Звезда такой величины, великий актер – и тут без всякой бравады и дозволенного ему по статусу сопровождения у нас в доме. Но через некоторое время я осмелел и уже чувствовал Чаплина как старого знакомца, в присутствии которого так же легко и свободно, как в присутствии самого Уэллса.

Первым делом Гэрберт предложил Чаплину чая, от которого он отказался, сославшись на то, что позавтракал в гостинице, но согласился выпить чашечку кофе. Как хорошо, что я успел сварить его. Вооружившись кружками, мы перешли в лабораторию, где Уэллс развернул бурную деятельность, не обращая внимания на зрителей. Мне пришлось подавать ему необходимые препараты и емкости, так что жизнь потекла привычным курсом, только вот Гэрберт сегодня решил не использовать ускоритель. Чаплин сел в кресло напротив лабораторного стола и с любопытством взирал на царящее тут священнодействие.

До моего появления Гэрберт не пользовался услугами помощника достаточно долго. Мой предшественник – Чарльз Стросс, бывший полицейский, который устроился на службу к Гэрберту и долгие годы был его правой рукой. При нем Уэллс начал эксперименты с невидимостью и добился определенных успехов, пока трагедия, произошедшая в его лаборатории, не остановила работу по этому направлению. Подробностями произошедшего Уэллс не торопился делиться. Другое дело Штраус. После полного бокала «Медока» он закатил глаза и с наслаждением предался воспоминаниям.

Стросс проработал у Уэллса три года, и Гэрберт был им очень доволен. Но потом случилось несчастье. Во время экспериментов с очередной формулой эликсира невидимости Стросс испытал ее на себе. Штраус при этом не присутствовал, поэтому не мог однозначно сказать, было ли это сделано специально или произошло случайно. Но Стросс стал человеком-невидимкой. Уэллс хотел добиться контролируемого эффекта невидимости, но в результате Чарльз стал полностью и необратимо невидимым. Это сильно испугало его, и, погрузившись в ужас, он разгромил лабораторию, после чего скрылся на улицах Лондона.

Какое-то время Чарльз пропадал на улицах, пока Гэрберт приводил лабораторию в порядок, закупал уничтоженное оборудование и препараты. О тех днях, что Стросс провел, погруженный в безумие, на улицах Лондона, он не сильно распространялся. Для него дни эти были рассеяны в тумане беспамятства.

Штраус же заверил, что он сильно накуролесил за то время, что пропадал. Никаких страшных преступлений он не совершил, иначе Уэллсу пришлось бы за это нести ответственность, но похулиганил знатно.

В соседних районах пропадали вещи, люди чувствовали в своем доме чужое присутствие. В доме госпожи Кюн он за какой-то надобностью переставил всю мебель, так что когда утром она спустилась в столовую, чтобы позавтракать, то обнаружила, что все стулья расставлены вдоль стен, а стол разобран на запчасти и сложен по центру комнаты в виде костра. У полковника Сэнжджера вытащил всю одежду из платяных шкафов и сложил на лужайке перед домом, так что утром, когда домашние проснулись и захотели одеться, им пришлось в одном неглиже идти стыдливо на улицу. В доме барона фон Арнима красной краской на стене в гостиной нарисовал изображение плачущего клоуна, настолько страшного, что, когда дети утром увидели его, сильно напугались, и им потребовалась врачебная помощь.

Все свои проделки Чарльз совершал по ночам, днем же где-то отсыпался, причем он не мог сказать, где именно. Когда Уэллс спрашивал Стросса, зачем он совершал все эти хулиганские действия и какие цели преследовал, Чарльз не мог ответить. Он ничего не помнил. Воспоминания его начинались с того момента, когда он очнулся голый на куче какого-то мусора в тупике за ирландским пабом. Когда он вышел на улицу и обратился к подвыпившему прохожему с просьбой о помощи, то сильно удивился и огорчился реакции. Вместо того чтобы одолжить ему небольшую сумму денег, чтобы Чарльз мог добраться на извозчике до дома, прохожий испугался, намочил штаны от страха и припустил со всех ног прочь по улице, крича что-то о привидениях. Чарльзу стало обидно из-за такой реакции на него, но потом он убедил себя в том, что это чрезмерное возлияние так подействовало на человека, и перестал на него обижаться. Но после того, как его обращение произвело подобный эффект у еще нескольких людей, в том числе и трезвых, и женского пола, Стросс задумался – вероятно, с ним что-то не так. Да, голый человек на улице зрелище неприятное, но все же не ужасное, не способное вызвать панический ужас. Да и полицейские должны были заинтересоваться его персоной, но они не обращали на него внимания, а когда он попробовал с ними заговорить, обратились в бегство. Только после того, как он увидел себя в витрине, вернее будет сказать, не увидел себя вовсе, Чарльз вспомнил об эксперименте и о своей неудаче – он стал невидимым.

Стросс вернулся к Уэллсу. Все попытки исправить ситуацию, сделав его вновь видимым, не увенчались успехом. К сожалению, процесс оказался необратим. Нельзя употреблять экспериментальные препараты не будучи уверенным в конечном результате. Стросс ушел от Уэллса разочарованным. Постепенно он научился жить с даром невидимости, даже вернулся на службу в полицию, где занял должность старшего инспектора по особым поручениям. Руководители Скотленд-Ярда решили, что человек-невидимка на службе полиции может быть очень полезным, но не афишировали этот факт. А если какой-нибудь ушлый репортер, пронюхав что-то, писал статью в газетенку, всячески отрицали, угрожая судебными исками за клевету. Уэллс не оставлял надежды вернуть Чарльзу Строссу видимость, но пока это привело только к эффекту мерцания, который Гэрберт пытался взять под контроль. Конечно, сейчас Уэллс научился делать эффект невидимости обратимым и временным, но он не мог исправить ошибку, допущенную на ранних стадиях работы.

* * *

Чарли Чаплин сидел в кресле, положив ногу на ногу, и поигрывал тросточкой. Взгляд его становился все более рассеянным и скучающим. Он смотрел на то, как Уэллс смешивал какие-то препараты в колбах, доводил их до кипения, но меняющие цвет жидкости его не заинтересовали. Он ожидал волшебства, сказочности, но вместо этого погрузился в будни химической лаборатории. Я видел это, но ничем не мог помочь актеру. Привыкший к фонтану эмоций и водовороту событий, что всегда царили вокруг него, Чарли явно загрустил. Я начал гадать, сколько времени он еще продержится, прежде чем, сославшись на неотложные дела, о которых он неожиданно вспомнил, не откланяется. Но тут Уэллс снял с подставки колбу, взболтал жидкость и перелил ее через воронку во флакон с разбрызгивателем. Делал он это предельно аккуратно, стараясь не пролить ни одной капли, но все-таки одна попала на стол, и тут же то ли прожгла в нем дырку, то ли сделала крохотный фрагмент стола невидимым. Уэллс взял в руки разбрызгиватель с синей полосой вокруг флакона и прыснул на стол. Тут же круглое прозрачное пятно исчезло, стол вновь стал целым. На флакон с перелитой жидкостью Уэллс наклеил красную полоску.

– Итак. У меня в руках два флакона. С красной полоской – эликсир невидимости. С синей полоской – нейтрализатор. Это пробные образцы. Заказанные вами материалы я подготовлю и перешлю пароходом. А сейчас мы можем провести простейшие эксперименты.

– Разрешите вопрос. Вы пролили каплю на стол, и в месте падения капли он стал невидимым. Но в то же время сам флакон и воронка, через которую вы лили, невидимыми не стали. Почему? – спросил Чаплин.

– Все мое оборудование обработано нейтрализатором, поэтому оно сохраняет видимость при любых условиях. Иначе я очень быстро стал бы работать в невидимой лаборатории, да и сам бы скоро стал человеком-невидимкой, – ответил Уэллс.

– Блестяще. Разрешите попробовать?

Чаплин встал и протянул руку за флаконом с красным маркером. Уэллс отдал его, не сказав ни слова. Я удивился, не в характере Гэрберта было выпускать эксперимент из своих рук. Но он, вероятно, сильно уважал мистера Чаплина, или тот хорошо платил ему так, что он целиком и полностью доверил ему препарат. Чарли внимательно осмотрел его со всех сторон, поднес к лицу и зачем-то понюхал, после чего поинтересовался:

– Есть ли какие-то побочные эффекты?

– Нет, – ответил Уэллс.

Все побочные эффекты, которые наблюдались ранее, он устранил. Так что теперь эликсир был полностью безвреден для принимающего, чего нельзя было сказать об окружающих. В неумелых или злостных руках он мог наделать неприятностей, достаточно вспомнить похождения Чарльза Стросса, пропавшие из его памяти.

Чаплин неожиданно распылил жидкость на левую руку, в которой держал трость, и с любопытством наблюдал за тем, как она таяла в воздухе. Вскоре трость просто висела самостоятельно в пространстве, отделенная от тела видимой пустотой. Чарли довольно рассмеялся. Закрутил трость в воздухе и прошелся по лаборатории своей знаменитой походкой.