Ночью, на койке в ярмарочном шатре, Стэн представлял себе, как поджаривает Хотли на медленном огне, будто инквизитор.

На следующий день, перед самым открытием, Хотли подошел к помосту, где Стэн распаковывал коробку рекламных буклетов.

– Ты этот свой фокус с пятидесятицентовиком лохам покажи. Им понравится.

Стэн ухмыльнулся и ответил:

– Еще бы.

Когда в балагане собрались первые зрители, Стэн выложился на все сто. Продажи книжонок с фокусами увеличились вдвое. Весь день Стэн чувствовал себя на седьмом небе. А потом наступила ночь.

По ночам его мучили воспоминания о Зене. Он лежал под одеялом, но не мог сомкнуть воспаленных глаз, снова и снова мысленно овладевая ее телом.

Однажды, после дневного представления, он прошел за кулисы миниатюрной сцены. Зена, скинув белоснежное шелковое одеяние, закалывала волосы в пучок. Округлые плечи призывно белели под лямками нижней сорочки. Стэн порывисто притянул Зену к себе и поцеловал. Она его оттолкнула.

– Марш отсюда. Мне нужно переодеться.

– Как скажешь. Значит, между нами все кончено? – спросил он.

Ее лицо смягчилось, она ласково погладила Стэна по щеке.

– Охолони, милый. Мы все-таки не женаты. Надо быть осмотрительнее. Муж у меня один – Пит. А ты мальчик хороший и мне очень нравишься. Даже слишком нравишься. Но лучше держать себя в руках. Так что веди себя прилично. А в один прекрасный день – или в одну прекрасную ночь – мы с тобой повеселимся. Обещаю. Я все устрою и дам тебе знать.

– Я тебе не верю.

Прохладные руки обвили его шею, а теплые сладкие губы скрепили обещание жарким поцелуем. У Стэна заколотилось сердце.

– Сегодня?

– Посмотрим.

– Ну давай сегодня, а?

Она помотала головой.

– Сегодня мне надо заставить Пита заняться корреспонденцией. Накопилось много писем, которые требуют ответа, а если Пит напьется, то не сможет написать ничего вразумительного. Мы, цирковые, друзей не забываем. Ну да ты сам поймешь, когда вдруг понадобится у кого-нибудь денег занять. Так что только завтра. Может быть.

Стэн отвернулся, протестующе и возмущенно, будто его погладили против шерсти. Он возненавидел и Зену, и ее Пита.

Отправившись ужинать на кухню, он встретил по дороге Пита. Трезвого. Пит трясся мелкой дрожью и ругал Зену последними словами. Чтобы заставить его сесть за письма, она спрятала бутылку. Пит отчаянно таращил глаза.

– У тебя лишнего доллара не найдется, приятель? – прошептал он.

Зена подошла к ним.

– Ступайте-ка вы ужинать, ребятки, – сказала она, подталкивая обоих к кухне. – А я пойду в город, может, найду магазинчик, который работает допоздна. Нам, девушкам, нужно заботиться о красоте. Я мигом, милый, – сказала она Питу, застегнув пуговицу на его рубашке. – Нам еще письма писать.

Стэн ел быстро, а Пит поковырял еду на тарелке, утер рот тыльной стороной руки и старательно промокнул ее салфеткой. Потом смял салфетку в комок и, чертыхнувшись, запустил его в повара.

– Так у тебя доллара не найдется, приятель?

– Нет. Пойдем назад, в балаган. Зена оставила под сценой свежий номер «Биллборда», почитаешь.

Возвращались они в молчании.

Стэн застелил раскладушку и смотрел, как цирковые готовятся ко сну. Под сценой, сквозь щели в дощатой перегородке, мерцал одинокий огонек. Пит сидел за столом, хмуро перечитывая одну и ту же строчку на журнальной странице.

Стэн сокрушался, что Зена не позвала его с собой. Можно было бы развлечься по дороге, и она забыла бы и о Пите, и о проклятых письмах.

Бутылку Зена спрятала под сиденье кресла майора Москита. Стэн тихонько прокрался в дальний угол балагана, где на помосте стояла крошечная раскладушка майора. Лилипут дышал часто, с тонким присвистом. Стэн нащупал бутылку, вытащил ее из-под сиденья.

Выпивки оставалось всего на три или четыре пальца. Стэн осторожно вскарабкался на сцену, а немного погодя спустился вниз по лесенке и заглянул в каморку. Бутылка теперь была полна наполовину.

– Пит, вот, промочи горло.

– Слава богу! – Пит выхватил бутылку, откупорил, машинальным жестом предложил Стэну, но тут же поднес ее ко рту, проглотил содержимое, дергая кадыком, и вернул опустевшую посудину. – Господи. Ну, как говорят, друзья познаются в беде, и все такое. Боюсь, тебе тут почти не осталось.

– А я и не хочу.

Пит помотал головой и встряхнулся.

– Хороший ты парень, Стэн. И на сцене держишься отлично. Не слушай ничьих нареканий. Ты далеко пойдешь, если не станешь тушеваться. Тебе светит высшая лига. Видел бы ты, как мы в свое время выступали! Специально на нас приходили посмотреть, дожидались нашего номера. Имена на афишах писали огромными буквами, повсюду, куда бы мы ни приехали. Эх, здорово было! А ты… Знаешь, малец, самые знаменитые артисты начинали с того же, что и ты сейчас. Тебе очень повезло. Внешность у тебя подходящая, ты парень хоть куда, честное слово. И язык у тебя подвешен. И ловкость рук имеется. Так что все, как полагается. В один прекрасный день станешь знаменитым иллюзионистом. Только не позволяй цирковым… – Глаза у него остекленели. Он умолк и напряженно выпрямился на стуле.

– Слушай, выключай-ка свет и отдохни, а там и Зена вернется, – предложил Стэн.

В ответ послышалось кряхтение. Пит встал и расправил плечи.

– Эх, малец, видел бы ты нас в варьете Кита!

О господи, этот болван никогда не вырубится, подумал Стэн. Дощатые стенки клетушки под сценой и брезент балагана приглушили рычание заведенного мотора; невидимый водитель жал стартер, и рокот раскатывался по ночи. Движок заработал, лязгнул рычаг передачи.

– Знаешь, малец… – Пит вытянулся в струнку, почти коснувшись головой потолочных планок, будто выпивка распрямила ему позвоночник, и повелительно дернул подбородком: – Стэн, в тебе есть все задатки великого менталиста. Изучай человеческую натуру! – Он надолго приложился к бутылке, опустошил ее, чуть покачнулся, широко раскрыл глаза и сглотнул. – Вот, торжественно вступает оркестр, луч прожектора сияет янтарным светом, и я выхожу. Немного болтологии, чуть-чуть веселья, напускаю тумана загадочности и сразу же перехожу к предсказаниям. Вот он, мой хрустальный шар… – Он уставился на пустую бутылку из-под виски.

Стэну было неловко смотреть на него. Пит словно бы ожил. В глазах вспыхнул огонь. Голос изменился, обрел неожиданную мощь. Пит медленно провел левой рукой над бутылкой.

– С незапамятных времен, – начал он, и звук гулко разлетелся по крошечной каморке, – люди пытаются приподнять завесу, которая скрывает от нас грядущее. Среди них иногда встречаются те, кто способен вглядеться в глубины кристалла и узреть будущее. Что это? Специфическое свойство кристалла? Или кристалл помогает провидцу обратить взор в себя? Ответ нам неизвестен. Но видения приходят, медленно и постепенно обретают форму, колышутся в туманной дымке…

Стэн внезапно осознал, что смотрит на бутылку с застывшей на дне каплей и не может отвести глаз от стекла. Напряженная сосредоточенность Пита оказалась заразительна.

– Но погодите! Туманные очертания проясняются. Я вижу луга и холмы… И мальчика… босоногого мальчика, бегущего по лугам. И его верного пса.

– Цыганок… – не удержавшись, прошептал Стэн.

Пит буравил взглядом бутылку:

– Счастье… но недолгое. Надвигается мгла… горе. Какие-то люди… А среди них – один. Злой. Мальчик его ненавидит. Смерть… он жаждет смерти…

Стэн стремительно рванулся к бутылке. Она выскользнула из руки Пита, упала на землю. Стэн, прерывисто дыша, пинком отправил ее в угол.

Пит с минуту стоял, разглядывая пустую руку, потом опустил ее. Сгорбился. Обессиленно сел на складной стул, оперся локтями о карточный столик. Поднял голову, посмотрел на Стэна – глаза осоловелые, рот перекошен.

– Да это все пустое, малец. Ты чего вызверился? Я просто дурака валял. Такое предсказание любому подойдет, только надо с умом его подать. – Язык у Пита заплетался, голова поникла. – У каждого в жизни бывают неприятности. И каждому хочется кого-нибудь убить. Для мальчишек это обычно отец. В детстве ведь как? То сплошное счастье, то горе горькое. И у каждого мальчишки есть собака. Или соседский пес… – Пит уронил голову на руки. – А я – старый пьяница. Выпивоха. Боже мой, Зена рассердится… Сынок, ты ей не говори, что меня угостил. А то она и на тебя рассердится. – Он тихонько всхлипнул.

Стэна замутило от отвращения. Он резко отвернулся и молча вышел из душной каморки в относительную прохладу балагана «Десять в одном».

Поздней ночью вернулась Зена, заговорила со Стэном шепотом, чтобы не потревожить сон цирковых, которые храпели на койках.

– Где Пит?

– Вырубился.

– А откуда он взял спиртное?

– Не знаю… Он у гика ошивался.

– Черт возьми, Стэн, я же тебя просила за ним присмотреть! Ладно, я сегодня тоже вымоталась. Пусть проспится, а завтра посмотрим.

– Зена…

– Что, милый?

– Можно тебя проводить до дома?

– Нет, тут близко. Да и ты губу зря не раскатывай, дружок. У моей квартирной хозяйки морда как у кусачей черепахи. В этом городишке нам лишних неприятностей не нужно. Мы еле убедили местные власти, что не устраиваем азартных игр. Они тут все пуритане.

Зена и Стэн вышли из балагана на сумрачную площадь. На передвижной кухне все еще горел свет.

– Я тебя все-таки провожу, – сказал Стэн.

У него было тяжело на душе, и он силился перебороть гнетущее чувство. Он легонько сжал пальцы Зены, и она не отняла руку.

На краю площади они поцеловались под сенью деревьев. Зена прильнула к Стэну.

– Ах, милый, я так по тебе соскучилась. Очень хочется ласки. Но ко мне нельзя. Старая карга глядит в оба.

Стэн взял ее за руку и повел по дороге. Луна зашла. Они миновали поле на склоне холма, а потом дорога нырнула в лощину среди лугов.

– Пойдем туда, – шепнул Стэн.

Они взобрались по глинистому откосу и расстелили плащи на траве.

В балаган Стэн вернулся на рассвете, осторожно улегся на койку и мгновенно уснул. Вдруг над его ухом послышалось настойчивое треньканье. Стэна дергали за плечо. Надрывный высокий стон скрипичной струны прорезался сквозь усталость и нервную опустошенность.

– Малец, проснись! Да проснись же, увалень!

Писк стал громче и пронзительнее.

Стэн застонал, открыл глаза. В балаган струился теплый золотистый свет утреннего солнца. Докучливой мухой у плеча оказался майор Москит. Тщательно прилизанные светлые волосы облепляли выпуклый младенческий лоб.

– Стэн, вставай! Пит умер!

– Что? – Стэн вскочил с койки, нащупал ногой туфли. – Как умер?

– А вот так. Упился до смерти. Нашел бутылку денатурата, Зена им спрыскивает конверты с вопросами, прежде чем поджечь. Ну и выпил почти все. Лежит теперь мертвяк мертвяком. Рот раззявил, что твоя Мамонтова пещера. Пойдем, посмотришь. Я его попинал для порядку, только он не двигается. Ты бы проверил, а?

Стэн молча шнуровал туфли – медленно, аккуратно, сосредоточенно. Отгонял непрошеные мысли, но они снова и снова возвращались. Его вдруг как громом поразило: «Меня повесят. Повесят. Повесят. А я ведь не нарочно. Я просто хотел напоить его допьяна. Я же не знал, что это денатурат… Меня повесят. Я не нарочно. Меня…»

Он соскочил с помоста и протиснулся сквозь толпу цирковых у сцены провидицы. Зена вышла к ним, высокая, стройная, с сухими глазами.

– Он умер. Хороший был человек. Я его предупреждала, что выпивка – зло. И вчера специально бутылку от него спрятала… – Она осеклась и торопливо скрылась за кулисами.

Стэн выбрался из балагана на улицу, к яркому утреннему свету, и побрел на край площади, к дороге, вдоль которой тянулись к горизонту столбы, увешанные петлями телефонных проводов.