Вот так я и Джордан стали друзьями, во всяком случае, с этого началась наша скоротечная дружба.

* * *

Следующим утром я написал ежедневное письмо жене, в котором сообщал, что задержусь еще на несколько дней. Потом спустился в казино и увидел Джордана за столом для игры в кости. Усталого и осунувшегося. Я коснулся его руки, он повернулся, и его лицо осветила искренняя улыбка, которая так мне нравилась. Возможно, потому, что только мне он так легко улыбался.

– Давай позавтракаем, – предложил я. Мне хотелось, чтобы он хоть немного отвлекся и отдохнул. В том, что он играл всю ночь, сомнений у меня не было. Джордан тут же собрал фишки и последовал за мной в кафетерий. Письмо я еще держал в руке. Он взглянул на него, и я пояснил: – Я каждый день пишу жене.

Джордан кивнул, заказал завтрак. Плотный, как принято в Вегасе. Дыня, яичница с беконом, гренки, кофе. Но съел совсем ничего, сразу перешел к кофе. Я остановил свой выбор на стейке с кровью. По утрам его подавали только в Вегасе.

Пока мы ели, подошел Калли с пригоршней красных пятидолларовых фишек.

– На сегодня окупил все расходы. – Голос его переполняла самоуверенность. – Просчитал «башмак» и вовремя поставил сотню. – Он подсел к нам, заказал дыню и кофе. – Мерлин, у меня хорошие новости. Тебе не надо покидать город. Вчера вечером Чич допустил серьезную ошибку.

Откровенно говоря, я разозлился. Опять он за свое. Прямо как моя жена, которая не уставала твердить, что я должен перестраиваться. А мне хотелось оставить все как есть. Но я не мешал ему говорить. Джордан по своему обыкновению молчал, разве что несколько мгновений пристально смотрел на меня. Я чувствовал, что он читает мои мысли.

Калли ел и говорил одновременно. Его, как и Чича, распирала энергия. Только энергия добрая, направленная на то, чтобы улучшить мир, в котором мы все живем.

– Помните крупье, которому Чич разбил нос? Кровь на рубашке и все такое. Так вот, этот крупье – любимый племянник начальника полиции Лас-Вегаса.

Надо отметить, я его не понял. Чич был действительно крутым парнем, киллером, азартным игроком, возможно, принадлежал к мафии, которая правила Вегасом. И плевать он хотел на племянника начальника полиции. Вместе с его разбитым носом. Я так и сказал Калли. А он обрадовался возможности просветить меня.

– Ты должен понимать, что начальник полиции Лас-Вегаса – все равно что феодальный барон. Здоровенный такой толстяк в стетсоне с револьвером сорок пятого калибра в кобуре. Его семья приехала в Неваду в числе первых поселенцев. Народ переизбирает его из года в год. Его слово – закон. Ему платят все отели города. Каждое казино слезно молит его о том, чтобы один из его племянников устроился к ним на работу, ставит крупье за стол для игры в баккара и платит по высшей таксе. Племянник получает как инспектор. И ты должен понимать, что наш начальник полиции воспринимает Конституцию Соединенных Штатов и Билль о правах как выдумки молокососов с Восточного побережья. К примеру, любой человек с криминальным прошлым по приезде в город должен зарегистрироваться в полицейском участке. И, поверь мне, ему от этого только лучше. Наш шеф также не любит хиппи. Ты заметил, что в городе нет волосатиков? От черных он тоже не в восторге. Как и от бродяг и нищих. Вегас, возможно, единственный город в Соединенных Штатах, где нет нищих. Он любит шлюх, они способствуют бизнесу, но не сутенеров. Если кто-то живет на деньги, которые зарабатывает его девушка, он возражать не станет. Но если какой-нибудь умник заведет гарем – берегись. Проститутки всегда вешаются в своих камерах или режут вены. Проигравшиеся игроки кончают с собой в тюрьме. Так же, как приговоренные убийцы и растратчики. Но вы когда-нибудь слышали о сутенере, покончившем с собой? Так вот, в Вегасе это не редкость. Три сутенера сами свели счеты с жизнью в тюрьме нашего шефа полиции. Смекаете почему?

– Так что случилось с Чичем? – спросил я. – Он в тюрьме?

Калли улыбнулся.

– Он туда не попал. Попытался позвать на помощь Гронвелта.

– «Ксанаду-первый», – пробормотал Джордан.

Калли удивленно вытаращился на него.

Джордан улыбнулся.

– Я прислушивался к переговорам сотрудников казино, когда не играл.

Какое-то время Калли переваривал его слова, потом продолжил:

– Чич попросил Гронвелта прикрыть его и вывезти из города.

– Кто такой Гронвелт? – спросил я.

– Владелец отеля. И позволь тебе сказать, он оказался в щекотливом положении. Чич – не одиночка, знаешь ли.

Я смотрел на него, ожидая продолжения.

– У Чича хорошие связи, – со значением добавил Калли. – Однако Гронвелту пришлось выдать его полиции. И сейчас Чич в муниципальной больнице. У него проломлен череп, повреждены внутренние органы, и ему потребуется пластическая операция.

– Господи! – выдохнул я.

– Сопротивление полиции. Так уж у нас заведено. А когда Чич поправится, ему запретят появляться в Вегасе. Это еще не все. Уволен менеджер секции баккара. Он отвечал за безопасность племянника. Так что шеф возлагает вину за случившееся на него. И теперь ему работу в Вегасе не найти. Ему придется отправляться на острова Карибского моря.

– Никто не возьмет его на работу? – полюбопытствовал я.

– Не в этом дело. Шеф сказал, что не хочет видеть его в городе.

– И все?

– И все, – кивнул Калли. – Однажды такой вот питбосс вернулся в город и нашел работу в другом казино. Так начальник полиции пришел туда и вытащил его на улицу. Избил до полусмерти. Все поняли.

– Но почему ему все сходит с рук? – возмутился я.

– Потому что он должным образом избранный представитель народа, – ответил Калли.

Вот тут Джордан первый раз рассмеялся. Отличный у него был смех. От холодности и отстраненности не осталось и следа.

…Вечером, когда мы с Джорданом сидели в баре, решив немного передохнуть, Калли подвел к нашему столику Диану. Она уже оправилась от общения с Чичем. Как я понял, Калли она хорошо знала. И не возникало сомнений в том, что Калли предлагает ее как мне, так и Джордану. Она улеглась бы в постель с любым из нас по первому требованию.

Калли шутил насчет ее груди, ног, рта, говорил, что ее черные волосы можно использовать вместо хлыста. Шуточки сопровождались пусть и грубыми, но комплиментами: «Она из тех немногих в этом городе девушек, которая вас не обманет», «Она не выходит на свободную охоту», «Она очень хороший человек, таких в городе раз-два и обчелся». И, чтобы показать свое расположение к ней, подставлял руку, чтобы она могла сбросить в нее пепел с сигареты и не тянуться к пепельнице. В Вегасе такая примитивная галантность расценивалась как поцелуй руки герцогини.

Диана держалась очень скромно, и меня немного задела ее увлеченность Джорданом. В конце концов, разве не я отомстил за ее поруганную честь? Разве не я унизил ужасного Чича? Но перед тем, как вернуться к столу для баккара, она наклонилась и поцеловала меня в щеку.

– Я рада, что ты в порядке. – Она улыбнулась с грустинкой. – Я тревожилась за тебя. Нельзя вести себя так глупо, – и ушла.

* * *

В последующие дни мы многое узнали и друг о друге, и о прошлой жизни каждого из нас. После полудня мы пропускали стаканчик-другой, это действо превратилось у нас в ритуал, и часто обедали вместе в час ночи, после того как услуги зазывал у стола для игры в баккара больше не требовались. Но обед в большей степени зависел от наших успехов в игре. Если у кого-то она шла, мы забывали про еду, пока удача от него не отворачивалась. Чаще всего игра шла у Джордана.

А вот долгими послеполуденными часами мы, случалось, сидели у бассейна и болтали под ярким солнцем пустыни. Иногда ночами гуляли по ярко освещенной Стрип, сверкающие отели которой напоминали миражи в пустыне. Вот тогда мы и рассказывали друг другу о своей жизни.

* * *

История Джордана представлялась мне наиболее простой и банальной, да и он сам казался самым ординарным из нас всех. Все складывалось у него счастливо и предсказуемо. Блестящий менеджер, к тридцати пяти годам он возглавлял собственную фирму, которая покупала и продавала сталь. Роль посредника обеспечивала ему высокий уровень жизни. Добавьте к этому жену-красавицу, троих детей, большой дом. У него было все: друзья, деньги, карьера, взаимная любовь. Так продолжалось двадцать лет. А потом, как сказал Джордан, жена его переросла. Он отдавал все силы на то, чтобы оградить семью от всякого рода неприятностей. Бизнес высасывал его досуха. Жена была хорошей хозяйкой и матерью. Но наступил момент, когда она решила, что этого недостаточно. Остроумная, интеллигентная, начитанная женщина, она проглатывала все новые романы, ходила на все премьеры, часто бывала в музеях, щедро делилась всем, что видела, с Джорданом. Он все больше любил ее. До того дня, когда она сказала, что хочет развестись. Тут он перестал любить и ее, и детей, и семью, и работу. Он делал для своих близких все, что мог. Он построил для них неприступную крепость. Но произошло то, чего он не мог себе и представить: ворота открылись изнутри.

Говорил он, конечно, другое, но слышал я именно это. Он же просто сказал, что в культурном развитии не смог «угнаться за женой». Что слишком много времени уделял бизнесу и забыл про семью. Что не винил жену за ее решение развестись с ним и выйти замуж за одного из его друзей. Потому что с этим другом у нее было много общего: вкусы, шутки, стремление насладиться жизнью.

Поэтому он, Джордан, согласился на все требования жены. Продал фирму и оставил ей все деньги. Адвокат убеждал его, что он излишне щедр, что он об этом еще пожалеет. Но Джордан ответил, что дело не в щедрости: просто он сможет заработать такие деньги, а его жена и ее новый муж – нет. «Возможно, вы мне не поверите, видя меня за карточным столом, но я считаюсь одним из лучших специалистов в своем деле. Меня засыпали предложениями о работе. Если бы мой самолет не приземлился в Лас-Вегасе, я бы уже зарабатывал первый миллион в Лос-Анджелесе».

История получилась хорошая, но я чувствовал в ней некую фальшь. Слишком хорошим он выглядел человеком. Слишком цивилизованным.

А настораживало меня следующее: он не спал ночами. Каждое утро я приходил в казино, чтобы перед завтраком нагулять аппетит игрой в кости. И обычно находил Джордана за столом для игры в кости. Иногда он сидел за рулеткой или столиком для блэкджека. С каждым днем он выглядел все хуже и хуже. Терял вес, глаза наливались краснотой. Но оставался таким же мягким и спокойным. И ни разу не сказал плохого слова о жене.

Когда мы с Калли оказывались в баре вдвоем, он не раз и не два спрашивал:

– Ты веришь этому гребаному Джордану? Ты можешь поверить, что человек может позволить какой-то суке обобрать его как липку? Ты ему веришь, когда он превозносит ее до небес?

– Она не сука, – уточнял я. – Она много лет была ему женой. Родила троих детей. Он на нее молился. Понятно, что вину он ищет в себе.

* * *

Меня разговорил именно Джордан. Как-то он сказал:

– Ты задаешь много вопросов, но сам ничего о себе не рассказываешь. – Он помолчал, словно раздумывая, а так ли интересен ему вопрос, который он собирался задать, но продолжил: – Почему ты так долго торчишь в Вегасе?

– Я писатель, – ответил я, и пошло-поехало. На них произвели впечатление мои слова о том, что я опубликовал роман. Подобная реакция всегда меня забавляла. Но еще больше они удивились, узнав, что мне тридцать один год и у меня трое детей.

– Я думал, тебе максимум двадцать пять, – признался Калли. – И ты не носишь кольца.

– Я никогда не носил кольца, – ответил я.

– И напрасно, – улыбнулся Джордан. – Без кольца у тебя виноватый вид.