– Что ты гавкаешь? – возмущённо спросил Пасечник. – Ты хоть понимаешь, что, если бы не ты, эти твои оболтусы не нашли бы меня. А теперь что? Вот что теперь мне делать? Ведь посадят в тюрьму. Тебе от этого легче будет?

«Какой странный человек!» – подумал я.

Значит, когда он тут полмикрорайона перепугал, – это нормально. А как его схватили, так сидит и возмущается. Забыл, что ли, ведь тут и дети живут! С таким соседом можно и заикой остаться. Зачем же ты хулиганил, кричал, угрожал? Конечно, мне станет легче! Я, можно сказать, задержал дебошира, который в следующий раз ещё больше бы бед натворил, если бы его не остановили. Так кто же виноват, Дима-пчеловод?

– Ну? Чего задумался? Стыдно, небось? – продолжал язвить задержанный.

– У-у-у! – протяжно произнёс я. Чего мне, мол, стыдиться? Это ты теперь объясняй своим друзьям и знакомым, почему тебя задержали. Посидишь, подумаешь, поразмышляешь. Может, в следующий раз будешь спокойнее. Не нужно людей пугать.

В этот момент отворилась дверца автомобиля, и Максим, сунув прямо под нос Пасечнику ружьё, спросил:

– А это что?

– А я почём знаю? – сквозь зубы ответил Дмитрий. – Впервые вижу. Это не моё, начальник. Честное слово!

– Ты бы хоть честными словами тут не разбрасывался, – сказал Максим. – Ладно, проверим на пальчики. Не хочешь правду говорить – не говори. Сами докажем. Но потом не обижайся.

Задержанный весь сжался, опустил голову и, мне даже показалось, заскулил прямо по-собачьи. Через некоторое время я увидел, как по его лицу потекли слёзы.

«Раскаивается, наверное, мужик», – подумал я.

Натворил дел, а теперь вот сидит и, как ребёнок, плачет. Спрашивается, ну зачем ты хулиганил? Зачем кричал, как дикий вепрь? Конечно, теперь обидно, больно, страшно. Но винить некого – сам виноват. Люди иногда так беспечно распоряжаются своей репутацией, свободой, здоровьем, в конце концов. Не понимаю, почему так? Если бы я был человеком, я был бы добрым и внимательным ко всем, отзывчивым и весёлым. Впрочем, откуда мне знать? Чтобы это понять, нужно сначала стать человеком. Может, и не удержался бы – начал бы тоже ругаться, хулиганить. Хотя нет! Сколько людей живёт и не думает ни хамить, ни ссориться, ни дебоширить. У них, как и у животных, многое от воспитания зависит. Агрессивных собак тоже хватает. Помните, я рассказывал о стаффорде? Ещё то чудо-юдо: ему всё равно, с кем драться. Может даже на крошечную собаку или котёнка напасть. Кто-то же вывел эту породу и приучил к агрессии. Наверное, так и у людей. Тоже своих американских стаффордов хватает.

Вскоре мы вернулись в отдел, хулигана отправили в камеру для задержанных, а меня Максим повёз к знакомому ветеринару. К счастью, всё обошлось, перелома не было, правда, прихрамывал я ещё несколько дней. Как я ни старался скрыть свой недуг, Андрей Максимович, хотя и слепой, через шлейку уловил мою хромоту. Списали на то, что я где-то проколол лапу. Анна Михайловна сделал вид, будто обработала мне ранку, а сыну строго-настрого запретила брать меня на службу. Впрочем, запрет действовал недолго.

Глава 4

Я уже говорил, что приезд внучки Кати к Елисеевым – это событие, равное по значимости если не Олимпийским играм, то чему-то столь же масштабному. В этот раз Екатерина сильно озадачила всех: и хозяева дома, и гости даже не знали, как правильно поступить. Роза Андреевна настаивала на наказании и хотела поставить дочь в угол. Отец Кати, Рашид Рифатович, был против, но отобрал у неё любимую игрушку. Девочка перенесла такое наказание стойко. Судя по дрожащим губам, она хотела расплакаться, но решила всё-таки сдержаться. Катя обняла меня и прошептала на ухо:

– Трыся, они думают, что я буду плакать. Но я назло всем этого делать не буду, потому что дедушка сказал: когда я вырасту, я стану царицей. А царицы не плачут. Мне в садике воспитательница сказала.

Дед и бабушка и вовсе рукой махнули, мол, подумаешь, горе великое. Они сразу простили внучку и долго смеялись. Вам, наверное, тоже любопытно, что же такого могла натворить маленькая девочка.

В принципе, ничего страшного не произошло, если не считать того, что люди в тот день остались без шашлыка. В какой-то момент на кухне и на крыльце никого не оказалось, и Катя этим воспользовалась. Она взяла со стола кастрюлю с замаринованным и приготовленным к жарке мясом и отнесла его Пальме. Я наблюдал, но поделать ничего не мог. Не рычать же на маленькую девочку. Да я сначала и не понял, куда это она собралась с кастрюлей, а потом услышал, как она говорит:

– Пальмушка, я тебе гостинцы принесла. Ты любишь мяско?

– А кто же его не любит? Очень люблю, – ответила Пальма. – Спасибо тебе, Катенька.

Я вмешался в процесс и обратился к Пальме:

– Дорогая, как бы тебе не влетело от хозяев!

– Трисон, а я тут при чём? – удивилась она. – У меня ведь принцип простой: дают – бери, бьют – беги!

– А куда тебе бежать-то с цепи? – съехидничал я.

– Куда-куда? – проглатывая очередной кусок мяса, ухмыльнулась Пальма. – В будку. А ты чего стоишь? Угощайся!

Катя, словно разобрав, что сказала Пальма, махнула мне рукой.

– Трыся, а ты что, не любишь мяско? Иди покушай с нами! – предложила она.

– У-у! – ответил я и на всякий случай отошёл подальше от собачьего праздничного стола.

Люди обнаружили пропажу, когда Пальма уже заканчивала свою царскую трапезу. Мясо ещё осталось, но оно лежало в собачьей миске. Пальма от греха подальше забилась в конуру, и в темноте ещё долго светились два счастливых глаза. Наверное, от сытости.

– Катька, ну кто тебе разрешил трогать мясо? – громко сказала Роза Андреевна.

Она возмущалась скорее не из-за того, что дочь отдала мясо собаке, ей просто было неловко перед всеми: люди настроились поесть шашлык, а тут такой форс-мажор.

– Мамуля, но ведь Пальма тоже хочет кушать, она любит мясо! – ответила Катя.

– И что теперь? Ты о собаке позаботилась, а о людях забыла? – строго спросила Роза Андреевна.

– Ничего я не забыла, – ответила Катя. – Люди каждый день мясо едят, а Пальма ни разу не ела. Я же вижу. Мама, это ведь несправедливо!

– Как это не ела? – вмешался подошедший отец. – Мы же каждый раз ей отдаём косточки.

– Косточки? Да? – подбоченилась Катя. – А что же вы их сами не едите? Я спросила у Пальмы, любит она мясо или нет.

– И что же она тебе ответила? – язвительно спросил папа.

– Ответила, что очень любит, и я решила с ней поделиться! – Катя гордо подняла голову.

– Прямо так и сказала? – Отец еле сдерживал смех.

– Ну что ты тут с ней хиханьки-хаханьки разводишь? – возмутилась Роза Андреевна. – За такие поступки нужно ребёнка наказывать. Отправляй её в угол.

– Да ладно, мать! – Отец махнул рукой. – Какой угол? Пусть идёт в комнату и там посидит, подумает.

Катя, прихватив с собой плюшевого медведя, молча направилась в дом. Отец грустно произнёс:

– Медведя оставь. Посиди в комнате без игрушек.

Катя, на удивление взрослым, не стала вредничать, гордо протянула отцу игрушку и исчезла за дверью. Я последовал за нею. Долго крепилась девчонка, но всё же в конце концов, видимо, детское сердце не выдержало, и она расплакалась. Я прижался к ней и слизнул солоноватую слезинку.

– Фу, Трыся! – улыбнулась Катя, и, вытерев щёку, обняла меня и звонко чмокнула в нос.

– Ав-ав! – одобрительно сказал я.

– Это у меня случайно слёзы выкатились, – шмыгая носом, заявила Катя. – Никому не говори. Хорошо?

– Ав! – ответил я, что означало «железно». И впрямь, не болтун же я какой-нибудь.

– Жаль, Трыся, что ты мяса не поел! – вздохнула она.

– У-у! – скульнул я.

В комнату к нам проник Симка.

– У Пальмы сегодня прямо праздник живота, – промурлыкал он. – И я полакомился, кусочек спёр. Вкуснятина!

– Скажи Кате спасибо, воришка, – съязвил я. – Если бы не она, было б тебе мясо!

Сименс подошёл к ней и потёрся о ногу. Катя погладила кота и, подняв с пола, усадила рядом с собой на кровать.

– Что там народ? Успокоился? – спросил я.

– Всё ещё обсуждают, – мяукнул Симка. – Но уже посмеиваются, хозяйка колбасы им нарезала. Да овощи с фруктами на стол выставила. Тоже неплохо!

– Согласен. Говорят, людям много мяса есть нельзя.

– Точно, – подтвердил Сименс. – Здоровее будут. Лучше бы нам каждый день его отдавали, мне этот сухой корм уже поперёк горла стоит.

– А я привык. От куска мяса не откажусь, но сухой корм всё-таки удобен.

– Удобен для людей, – недовольно мяукнул Симка. – Но не для меня…

– Это тебе так кажется, – возразил я.

– Ничего не кажется. Если тебе нравится, это ещё не значит, что нравится всем. А я бы каждый день мясо ел.

– Так тоже надоест, если каждый день. – Я попытался переубедить нашего «хищника».

– Чтобы так утверждать, – насупился Симка, – нужно сначала попробовать.

– Тоже верно, – согласился я. Да и сложно не согласиться с таким аргументом. Симке редко перепадало мясо, потому он, наверное, так уверен в своей правоте.

В этот момент в комнату заглянула Роза Андреевна. Увидев на кровати Сименса, она от удивления открыла рот и громко крикнула:

– Брысь с кровати! Екатерина, сколько раз тебе говорить: коту нечего делать на постели. Он ведь не домашний, он бродит везде по улице, ещё заразу какую-нибудь принесёт!

Сименс не стал испытывать судьбу, спрыгнул на пол и исчез под кроватью.

– Пошли кушать! – предложила Роза Андреевна.

– Я не хочу, – ответила Катя, не глядя на маму.

– Будешь теперь мне свои капризы показывать? – строго спросила Роза Андреевна.

– Ничего я не показываю, – буркнула Катя. – Просто не хочу кушать.

– А ты через «не хочу», – возразила Роза Андреевна. – Пойдём, давно уже пора обедать.

Она села на кровать рядом с дочерью и обняла её.

– Ну чего ты, Кать, обиделась, что ли? – ласково спросила Роза Андреевна и, погладив дочь по голове, прижала к себе. – Не обижайся, давай мириться.

Катерина в последний раз шмыгнула носом и, обняв Розу Андреевну, протянула ей мизинец.

– Мирись, мирись и больше не дерись, – сказали они хором, – а если будешь драться, я буду кусаться.

Через мгновение в комнате раздался детский смех, и всё снова наладилось. Люди забыли о мясе. Отец вернул Кате медведя, бабушка что-то нашептала ей, у порога на крыльце её встречал кролик Кузя. И даже сорока-воровка прилетела по такому случаю и, усевшись на заборе, внимательно наблюдала за происходящим.

Катя сходила к калитке, проведала Пальму, та встретила девочку, стоя на задних лапах. Они обнялись и несколько секунд танцевали вместе. Как жаль, что собака не может говорить по-человечески. Но, пользуясь случаем, побуду немного переводчиком.

«Катюша, миленькая, – сказала Пальма на нашем, собачьем языке. – Спасибо тебе за угощение, и прости, если тебе пришлось за меня пострадать! Ты очень хорошая и добрая девочка!»

В тот вечер я долго не мог уснуть. После того как разъехались гости, я лежал на своём коврике и рассуждал о добре и зле. Конечно, мои мысли могут существенно отличаться от человеческих, но я ведь живу среди людей, вижу, что среди них происходит, и делаю выводы.