Казалось бы, я знала Кристину всего ничего, только пришла к ней, ну, выпила чаю, меня усадили на диванчике и попросили не двигаться. Сперва болтали о том о сем, но как же такое могло случиться, что я открыла ей душу? Рассказала о своей жизни, сестре? Я восприняла ее как попутчицу в поезде, которой можно рассказать все, зная, что все мои тайны так и останутся тайнами, – какое дело постороннему человеку до меня, до моей жизни? Вышли из поезда и разбежались в разные стороны.

И ведь поначалу и мне показалось, что после этого сеанса мы, что называется, разбежимся и, возможно, никогда больше и не встретимся. У нас не было общих знакомых, да и интересов. Кристина принадлежала к местной богеме, так я, во всяком случае, тогда подумала. Это потом я узнаю, что она не очень-то жалует местную тусовку, хотя дружит с некоторыми художниками и театралами. Что Кристина – это как княжество Лихтенштейн, может и карликовое, но вполне себе независимое государство. Что она самодостаточна, свободна и этим счастлива. И что для нее, по сути, не существует правил. Разве что те, которые она сама для себя и придумала.

Так вот, я в первый же сеанс рассказала ей о своих отношениях с моей сестрой, да что там, пожаловалась ей на нее. И так уж получилось, что, озвучивая все свои упреки в адрес сестры, я, к своему же большому удивлению, понимала (хотя и не могла уже остановиться!), что превращаюсь в настоящего монстра-предателя своей семьи. Ведь сестра – она и есть моя семья. И что я, не в силах оценить ее заботу и любовь, первому встречному вылила на голову ушат претензий и обид на нее.

– Это ты сейчас злишься на нее, потому что еще не остыла от ссоры, но завтра, вот увидишь, ты успокоишься, хорошенько поразмыслишь и поймешь, что твоя сестра в чем-то была права.

– Ну вот, и вы туда же, – разочарованно протянула я, вздыхая.

– Понимаешь, не все люди способны водить. Вот я, к примеру, прирожденный водитель, Валя моя – тоже, нам это далось легко. Но многие мои знакомые не в состоянии водить машину по каким-то своим причинам, но чаще всего это связано со страхом. А некоторым не удается приноровиться к габаритам машины, ну, не чувствуют они ее, понимаешь?

Я и не заметила, как Кристина перешла на «ты». И я, слушая ее, никак не могла определиться, как же мне к ней относиться: как к взрослой тете или, что еще хуже, как к еще одной старшей сестре? Или же – как к новой подруге, не замечая ее возраста?

– Но откуда моей сестре знать, испытываю ли я страх перед машиной или чувствую ли я ее? Она тупо не хочет, чтобы я покупала машину.

Здесь я собралась уже поговорить об отношении моей сестры к деньгам в принципе, но вовремя остановилась, решив, что и без того слишком многим поделилась.

Мы поговорили еще немного о машинах, о том, как мне поступать, послушаться ли сестру и не покупать машину или же сделать так, как хочу я сама, но в голове моей мало что прояснилось. Я так и не знала, как поступить. Высказать Кристине предположение о том, что моя сестра видит в машине источник моей личной свободы, я не решилась – за этим последовал бы еще более глубокий и подробный разговор.

Потом, когда мы подружимся и наши беседы достигнут такой степени откровенности, что у меня перед Кристиной не останется почти никаких тайн, она признается мне, что в тот первый день, когда я пришла к ней на сеанс, она готова была просто взорваться, слушая про мою сестру.

– Я хотела тебе тогда крикнуть, что да, покупай, конечно, машину! Трать спокойно свои деньги, ведь ты их заработала. И иметь машину в наше время – это уже не роскошь, это обычное дело. Машина позволит тебе свободно перемещаться в пространстве и хотя бы на время выпасть из поля зрения твоей сестрицы. Но просто в тот момент я не имела права на такие резкие высказывания и призыв к свободе, боюсь, что я спугнула бы тебя.

После того сеанса я хотела посмотреть, что же такого успела нарисовать Кристина на своем холсте, и она, смеясь, позвала меня к мольберту, мол, смотри. Я увидела какое-то странное существо с затравленным взглядом, растрепанное и жалкое.

«Это я?» – хотелось мне крикнуть, потому что стыд накрыл меня с головой. Так вот какой меня видят посторонние!

– Это еще только набросок, – улыбнулась Кристина.

– Меня здесь словно огрели пыльным мешком по голове.

Она ничего не ответила. Поблагодарила меня за то, что я уделила ей время, спросила, может ли она надеяться на продолжение работы, на что я ответила ей слишком поспешно: да, да, конечно же, да! Мне было хорошо в ее мастерской. Мне нравилось там все. Много воздуха, света, картин, но, главное, я чувствовала себя там рядом с ней так, как если бы знала ее сто лет и она была близким мне человеком (хотя эту формулу никак нельзя было применить к моим отношениям с сестрой, с которой мы тоже знали друг друга целую вечность, и в наших жилах текла одна и та же кровь). Даже присутствие ее дочери меня не напрягало, хотя после ужина Валентина несколько раз спускалась к нам, сидела в глубоком кресле, уткнувшись в свой планшет, что-то там смотрела, строчила кому-то сообщения. Изредка посматривала на меня, и ее ободряющая улыбка помогала мне почувствовать себя в чужом доме комфортно и спокойно.

…Рядом со мной на соседнюю скамейку опустилась стайка маленьких детей, они весело щебетали, как птички, их счастливые лица были вымазаны шоколадом, маленькими пальчиками они едва удерживали мороженое на палочках – по две-три в одну руку. Две девочки и один мальчишка, шести-семи лет. Где-то взяли денег и накупили мороженого. Ангина им точно обеспечена. И куда только смотрят взрослые?

Я хотела было уже вмешаться в ситуацию, остановить их, чтобы они не принялись за все это мороженое, как вдруг услышала заговорщицкое:

– Я же говорил, что никого дома нет… – произнес мальчик, укладывая красивые, в серебряной фольге, цилиндрики мороженого на скамейку и принимаясь разворачивать один из них. – Так что нам ничего не будет. Никто не узнает.

Девочки последовали его примеру и тоже положили свое мороженое рядом.

– Она в больнице? – спросила одна девочка.

– Тетя Галя умерла. В больнице ее разрезали и положили в коробку, – тихо ответила ей вторая девочка, косясь на мальчишку. Тот подтвердил кивком. Шоколад таял на его теплых губах…

Пожалуй, я и вмешалась бы, причем довольно активно, поскольку поняла уже, что дети пробрались в открытую по трагической случайности квартиру тети Гали, взяли денег и накупили мороженого. Но это для меня трагичность ситуации была очевидной, поскольку прозвучали соответствующие теме слова, дети же, к счастью, пока еще ничего не знали про смерть. Так вот, я бы вмешалась, если бы не позвонила Зоя. Она взволнованно кричала в трубку, что кто-то там пришел, что я должна непременно вернуться в отделение полиции. Судя по времени, майор еще должен был быть в пути.

– Не ешьте так много мороженого, – бросила я им перед тем, как уйти, – горло заболит, вас положат в больницу, а там… сами знаете, что с вами сделают…

И быстро зашагала прочь.

7

Девушка, представившаяся Екатериной Фионовой, внешне совершенно не походила на свою сестру – жертву. Невысокого роста, с пышной грудью, она разве что некоторыми чертами лица и светлыми волосами смахивала на нее.

Поговорив с Екатериной и практически поняв, что личность убитой установлена, Сергей сообщил ей об обнаруженном трупе и, осознавая, что девушка и без того взволнована, предложил ей поехать на опознание. Сопровождающая ее молодая женщина, Зоя Михайловна Филиппова, коллега по работе исчезнувшей Марины Фионовой, согласилась проехать вместе с ними в морг. Поехала и Люся Рожкова. Вот только сейчас ее назойливость была воспринята Сергеем совершенно иначе – он сам хотел, чтобы она была рядом. И это ее откровенное желание быть с ним воспринималось им уже почему-то по-другому, словно их поездка к «Трем дубам» изменила его принципы, и теперь ему уже было все равно, есть ли у него условия для создания семьи или нет. Они оба могли бы начать с нуля, с Люсей ничего не страшно. Наоборот, если она будет рядом, он горы свернет!

– Катя, я с тобой, – Зоя Филиппова подхватила девушку под локоть, и они вместе вошли в секционную. Саша Суровцев, судмедэксперт, еще не закончил свою работу над трупом, но поскольку опознание было в данной ситуации просто необходимо для установления личности погибшей, он, чтобы не пугать предполагаемую сестру покойной жуткой картиной вскрытия, тщательно прикрыл тело, оставив для опознания лишь голову.

– Да, это она, – почти одновременно произнесли Катя с Зоей. Они стояли возле стола с покойницей, взявшись за руки. Никто не упал в обморок и не заплакал.

– Пойдемте, – сообразила Рожкова поскорее вывести девушек из помещения. – Пойдемте!

В коридоре обеим стало плохо, их вывели под руки на свежий воздух, усадили на скамейку. Саша приводил их в чувство ваткой, смоченной в нашатырном спирте.

– Я должен вас допросить, – сказал Сергей, обращаясь к Кате. – Понимаю, что вам тяжело, но вашу сестру убили.

– Да, конечно, – вяло произнесла девушка. – А почему в морге пахнет кофе?

Вопрос был странным. Неожиданным.

– Да потому, – отозвалась Рожкова, – что наш судмедэксперт, которого вы только что видели, Александр, глушит кофе ведрами.

Рассказ Кати показался Сергею каким-то невнятным.

– Так сестра вам рассказала, куда и с кем едет, или нет?

– Нет. Мы накануне поссорились. Я сказала, что хочу купить машину, а сестра была категорически против. Она сказала, что я на ней разобьюсь. Мне было так обидно, я же накопила денег, я мечтала… А она была так категорична настроена… Короче, я сказала, что все равно куплю машину, что это моя жизнь и все такое, и тогда она влепила мне пощечину… Нет, постойте. Это было в другой раз, раньше, когда я познакомилась с Кристиной. А вчера я купила конфеты. Очень дорогие. Хотела порадовать сестру. Знаю, что она любит шоколад, хотя старается ограничить себя, вернее меня, словом, нас обеих… Но шоколад действительно был дорогой, она сказала, что лучше бы я на эти деньги купила гель для стирки белья и туалетную бумагу, кажется, так… Вот после этого мы и не разговаривали. Я слышала, как она собирается, открывает шкафы, что-то двигает, а потом она ушла. Судя по тому, как она была одета…

– А как она была одета? – спросил Сергей, потому что на поляне нашли спортивный костюм и кроссовки.

– На ней был очень красивый красный с синим спортивный костюм и белые кроссовки.

Сергей показал ей снимок, сделанный на месте преступления.

– Да, это он, это ее костюм. И кроссовки тоже ее.

И вот тут ее прорвало. Катя заплакала, закрыв лицо ладонями. Сергей дал ей бумажную салфетку.

– Да кто же мог ее убить-то? И как? Я не поняла… Застрелили, что ли?

– Ее зарезали ножом. А тело бросили в реку, в камыши. Ее нашли на берегу. Люди приехали отдыхать, женщина подошла к камышам, а там… Вот так. Скажите, Катя, вы проживаете вместе с сестрой?

– Да. Только мы вдвоем и живем. Мы обе не замужем. Личной жизни, как я знала, у моей сестры не было. Она ни с кем не встречалась. Но вот вчера, вполне возможно, она отправилась на свидание. Она дружит с Зоей, и если бы она собралась за город, а она точно, по всем признакам, отправлялась за город, потому что взяла с собой термос, да и одета была соответственно, то взяла бы с собой Зою. Но раз и Зоя ничего не знает, значит, она поехала с мужчиной.

– И нет никаких предположений, кто бы это мог быть? Может, коллега? Где, говорите, она работала? В школе?

– Ну да. В двадцать четвертой школе. Там же, где и Зоя. Что касается коллеги-мужчины, это вам лучше спросить у нее. А мне Марина никогда ничего такого не рассказывала.

– Но мужчины-то у нее были?

– Думаю, что да. Но, видимо, такие мужчины, о которых ей не хотелось говорить.

– В смысле?

– Может, женатые. То есть любовники, все это было несерьезно, и, возможно, они были женатые.

– А как вы вообще поняли, что у нее были любовники?