Нужно что-то предпринять, пока ее не нашли. Рогатка осталась на камне. Под рукой только кремневый нож, но какой от него прок? Разве может мальчишка, только встретивший двенадцатое лето, одолеть семерых мужчин, вооруженных до зубов?

Гилас выскочил из куста и крикнул:

– Я здесь!

Преследователи с лицами, серыми от сажи, обернулись.

Петляя между деревьями, Гилас уводил воинов от сестры. Мальчик не рискнул ее окликнуть, но Исси девочка умная, наверняка догадалась убежать. Засвистели стрелы. Одна вонзилась Гиласу в руку. Он вскрикнул, выронил нож…

В темной хижине мальчик обнимал колени и раскачивался взад-вперед. Хотелось буйствовать, орать, выть. Почему черные воины напали? Гилас, Исси и Брысь ни в чем перед ними не провинились.

Глаза защипало. В горле стоял ком. Злясь на себя, Гилас попытался успокоиться.

Слезами Брыся не вернуть. Надо не плакать, а искать Исси.

– Не буду реветь, – вслух произнес он. – До слез им меня не довести.

Сдерживая плач, Гилас оскалил зубы и ткнул кулаком в стену.

Его разбудил лунный свет, проникший в хижину через дверной проем. Гилас не сразу сообразил, где проснулся. Некоторое время лежал на боку, борясь со страхом. Потом все вспомнилось и стало еще хуже.

«Как только рассветет, – сказал себе Гилас, – пойдешь в Лапитос искать Теламона. Исси наверняка у него. Даже если нет, ты ее все равно найдешь. Исси умеет за себя постоять и знает горы. Не пропадет». Гилас не позволил себе думать о том, что Исси может быть мертва.

Когда глаза привыкли к темноте, он заметил возле входа что-то похожее на глиняную жаровню. На ней высилась горка обугленных костей. Рядом лежал разбитый кремневый нож и ряд стрел, каждая сломана ровно пополам. Гилас забеспокоился. Сел. Так обычно поступают только в одном случае.

У противоположной стены на спине лежит мертвец. Лицо прикрывает ткань, но по некрашеной тунике и мозолистым ступням Гилас догадался, что этот человек был крестьянином. Наверное, его родные колебались – то ли бежать от черных воинов, то ли задабривать рассерженный дух умершего. Но пренебрегать ритуалами не стали. Уложили покойного на тростниковую циновку вместе с копьем и серпом. Перед этим, конечно, убили оружие, разломив на две половины, чтобы дух мог им пользоваться. По той же причине разбили его чашку и миску и задушили собаку. Она лежит рядом, готовая следовать за хозяином в мир иной. Похоже, крестьянин зажиточный – в дальнем углу усадили тело раба. Как и собаку, его убили, чтобы прислуживал хозяину на том свете.

«Гробница», – понял Гилас. Нашел куда залезть! Мог бы раньше догадаться. Вот почему жители деревни оставили подношение возле ульев – чтобы пчелы тоже помянули умершего. А открытой гробницу оставили, чтобы дух из нее вышел.

Мальчик нарушил все законы. Надо было подойти с запада, прижав кулак ко лбу, и попросить у Предков разрешения войти. Затаив дыхание, Гилас потянулся за вещами.

Вдруг мертвый раб в углу открыл глаза и уставился на мальчика.

3

Покойник, как и подобает недавно умершему, синюшно-бледен. Глаза поблескивают в лунном свете. Гилас прижался к стене гробницы. Вот серые губы приоткрылись, и мертвец что-то сказал. Голос звучал глухо, замогильно. Речь напоминала крики ястребов в высоком, холодном небе. Наречие чужое, Гилас ни слова не разобрал. «Не может быть, – подумал мальчик, – наверное, показалось!» Вдруг труп издал протяжный, хриплый вздох:

– О-о-ох… Не уходи…

Гилас вздрогнул. В лунном сиянии по воздуху закружились пылинки, потревоженные дыханием раба. Мертвец дышит!

– Ты жив, – прошептал Гилас.

Раб оскалился в кривой усмешке:

– Да… но… ненадолго…

Борясь со страхом, Гилас рискнул подползти поближе. Земля под ладонями стала липкой. Запахло свежей кровью.

Умирающий оказался совсем молодым – даже борода еще не выросла. Приглядевшись и заметив разметавшиеся по земле длинные, спутанные волосы, Гилас понял, что ошибся. Перед ним отнюдь не раб: невольников стригут коротко. Да и на крестьянина не похож: ступни слишком гладкие, ни единой мозоли. Одет в тонкую льняную юбку до колена со спиральным узором по краю, вокруг стройной талии туго затянут широкий кожаный ремень. На ремне богато отделанные ножны с кинжалом, на шее красивый резной амулет из белой кости: застывшая в прыжке рыба с загадочной улыбкой на морде. На груди у мужчины струя крови, и кажется, будто рыба плывет по этой зловеще чернеющей реке.

– Спрячь меня…

Гилас отпрянул, но ледяные пальцы молодого человека стиснули руку мальчика.

– Я с Кефтиу, – с запинками произнес незнакомец – похоже, ему трудно говорить на неродном языке. – Это большой остров… далеко, за Морем… – Лицо молодого человека исказила гримаса. – На рассвете… придут закрывать гробницу… увидят мое тело… бросят на съедение стервятникам. – Он устремил на Гиласа взгляд, исполненный муки. – Помоги моему духу обрести покой.

– Не могу, – возразил Гилас. – Надо уходить, пока не увидели…

– Тебе… нужен… кинжал, – хрипло проговорил человек с острова Кефтиу. – Возьми мой… Украл… Очень ценный. Никому не… показывай.

У Гиласа по коже побежали мурашки.

– Откуда ты знаешь, что мне нужно оружие?

И снова кривая усмешка.

– Мужчина забрался в гробницу, чтобы умереть… Мальчик – чтобы выжить… Думаешь, это случайность?

Гилас замер в нерешительности. Луна уже заходит, и стрекотание ночных сверчков стихает. Нужно бежать, пока не явились деревенские.

– Спрячь меня… – взмолился кефтиец.

Воля умирающего священна. Как можно не исполнить последнюю просьбу? Гилас торопливо огляделся. Где бы спрятать кефтийца? Гробница оказалась просторней, чем сначала показалось Гиласу. В темноте он наткнулся на глиняные гробы, поставленные друг на друга. Одни для младенцев, размером не больше кухонного горшка, другие гораздо массивнее. В темном углу Гилас отыскал подходящий гроб, поднял крышку. Повеяло затхлым духом мертвечины. Трогать останки голыми руками – нет, только не это! Гилас взял одну из сломанных стрел и наконечником отодвинул в сторону череп и крупные кости, освобождая место для кефтийца.

– Залезать будешь сам, – сказал мальчик. – Мне тебя не поднять.

Ничего ужаснее Гиласу делать не приходилось: волочь умирающего по земле, подталкивать, чтобы перебрался через высокую стенку гроба, помогать кефтийцу свернуться калачиком, будто младенцу в глиняной утробе. Должно быть, все эти действия причиняли раненому немало страданий, но тот лишь изредка тихонько постанывал.

– Как ты сюда попал? – спросил Гилас, чуть отдышавшись после тяжелой работы. – Кто тебя убил?

Кефтиец закрыл глаза.

– Эти люди пришли с востока… из Микен. Они… Не знаю, как сказать на вашем языке. Птицы, которые делают вот так.

Молодой человек изобразил слабое карканье.

– Вороны?

– Да. Мы их называем Воронами. Такие же жадные и тоже слетаются туда, где смерть.

Гилас вспомнил черных воинов и их темные плащи, хлопающие на бегу, словно вороньи крылья.

Лицо кефтийца снова перекосила страшная гримаса.

– Это случилось ночью. Чтобы меня не узнали, накинул плащ из заячьих шкур… взял у одного бедняка… А Вороны приняли меня за другого… Думали, я Чужак. Что это значит – Чужак?

– Это значит, что ты родился не в деревне, – с горечью проговорил Гилас. – Предков у тебя нет, защитить некому, и живешь ты отдельно от всех, за воротами. В жертвоприношениях участвуют только деревенские, поэтому мясо тебе перепадает редко, только когда выкроишь время, чтобы поохотиться. Иногда можно зарезать овцу и наврать, будто ее горным обвалом засыпало. Все вокруг смотрят на тебя свысока. Вот что значит быть Чужаком.

– Так ты Чужак… – задумчиво произнес кефтиец, пристально глядя на мальчика. – Да, на местных ты не похож… и волосы другого цвета… ты из Диких. И много в Ликонии этих… Чужаков?

Гилас покачал головой:

– Знаю только нескольких человек.

– У тебя есть… родные?

Гилас не ответил. Нелеос нашел его и сестру на Горе, лежащих на медвежьей шкуре. Больше при них ничего не оказалось. Нелеос рассказывал, что мать их бросила. Но Гилас ему не поверил: во-первых, Нелеосу, вообще-то, доверять нельзя, а во-вторых, единственное воспоминание о матери, сохранившееся у Гиласа, говорит о другом. Он ни на секунду не сомневается: она любила сына и дочь и никогда бы не покинула своих детей.

– У нас на острове, – пробормотал кефтиец, – таких людей, как ты, зовут Дикие. Они разрисовывают кожу узорами. На тебе узоров нет… Как Вороны отличают Чужаков?

Гилас указал на левое ухо.

– У нас вырезают кусочек мочки – вот отсюда. Нелеос сразу это сделал, как только нас подобрал.

Гилас сглотнул ком в горле. Ему никогда не забыть, как кричала Исси, когда пришел ее черед.

– Вы… поклоняетесь Богине? – с трудом выговорил кефтиец.

– Кому? – удивился Гилас. – Мы поклоняемся Богу Горы и Покровительнице Зверей. Только при чем здесь…

– Это хорошо.

– Расскажи лучше про Воронов, – не выдержав, перебил кефтийца Гилас. – Кто они? Почему охотятся за Чужаками?

– Богиня… У Нее много имен, Ее везде называют по-разному… но все это одна и та же Богиня.

Гилас уже открыл рот, чтобы ответить, но тут с холма донесся крик удода: «Уп-уп-уп». Значит, скоро рассвет.

– Мне пора, – заторопился Гилас.

– Не бросай меня одного, останься!

– Не могу.

– Мне страшно! – жалобно воскликнул кефтиец. – На Кефтиу мертвых хоронят у Моря, а здесь Моря нет… Как же я вернусь домой?

– У тебя на груди рыба.

– Не рыба, а дельфин… Он из слоновой кости, а нужно что-нибудь морское! Прошу тебя…

Стараясь заглушить сострадание, Гилас потянулся за мешком. Но, вздохнув с досадой, опять склонился над гробом.

– Вот, – тихо произнес он, снял с шеи амулет и вложил мешочек в руку кефтийцу. – Мне он не особо помог, а тебе все равно хуже не будет. Внутри осколок горного хрусталя. Подобрал на Горе. Он дает силу. Еще волоски из львиного хвоста – это для храбрости. Как-то в пещере наткнулся на мертвого льва. А еще у меня тут есть раковина. Не знаю, какие у нее полезные свойства, но она уж точно из Моря.

– Да, из Моря!

Кефтиец просиял.

– Ты бывал на Море!

– Нет. Мне ее дал один человек, а сам я ни разу…

– Море подскажет тебе ответы на все вопросы! Люди-с-плавниками найдут тебя…

Вдруг кефтиец схватил Гиласа за руку и резко притянул к себе. Темные глаза засверкали лихорадочным блеском.

– Они знают: ты придешь, – выдохнул кефтиец. – В подводном синем мире ищут тебя… Ищут – и найдут…

Гилас вскрикнул. Высвободил руку, отпрянул.

– Люди-с-плавниками доставят тебя на свой остров… рыбы там летают, а пещеры поют… холмы ходят… деревья из бронзы…

Умирающий бредил. А между тем свет, проникающий в гробницу, приобрел серый оттенок. Гилас перекинул бурдюк через плечо и наклонился за мешком с припасами.

– Доберешься до Моря… – продолжил кефтиец.

– Да не пойду я туда!

– … отдай Ему прядь моих волос.

– Говорю же – мне надо в другое место!

– Возьми, отрежь… скорее…

Чуть не скрипя зубами от досады, Гилас схватил стрелу, отрезал наконечником прядь вьющихся темных волос и сунул локон за пояс.

– Вот! Доволен? И больше ни о чем не проси – пальцем не пошевельну!

Кефтиец улыбнулся. Не криво ухмыльнулся, а расплылся в искренней улыбке. Даже лицо преобразилось.

– Будешь на Море, скажи Людям-с-плавниками, чтобы забрали мой дух… сразу увидишь, как они прыгают через волны… все вместе… такие сильные… такие красивые… они доставят меня прямо к Сияющей… и с Ней я познаю покой… как капля воды, воссоединившаяся с Морем…

– В последний раз повторяю – не собираюсь я на Море!