– Сперва надо с ними поговорить, – предлагает более реалистичная Эсмеральда.

– Я могу туда слетать, – вызывается попугай Шампольон. – Напоминаю, что владею одним из человеческих языков – английским.

– У окон в зданиях такого рода двойное застекление, они не открываются, – возражает Роман. – Звук они тоже не пропускают. Увы, Шампольон, даже если ты станешь маячить за окнами, тебе останется только колотить клювом в стекло. Шансы вступить с ними в контакт близки к нулю.

– Все равно полечу, наверху должны быть люди, кто-то ведь мигает оттуда фонарем! Наверное, там терраса, они на ней. Я мигом, одно крыло там, другое здесь, – обещает птица и уже расправляет длинные белые крылья, чтобы взлететь.

– Шампольон прав, надо торопиться! Даешь вплавь! – кипятится Анжело.

Таков мой сынок во всей красе: вечно его посещают дурные идеи, причем в самый неподходящий момент.

– Нет, – решает Роман Уэллс, – лучше ответим на их сигналы отсюда.

Натали выпускает из ракетницы новый пылающий красный заряд, освещающий фасады Нью-Йорка.

Роман Уэллс хватает электрический фонарь и сигналит в ответ людям на крыше сериями из трех вспышек. Потом он меняет систему: три короткие вспышки, три длинные, три короткие, пауза.

После того как французский ученый проделывает все это снова, с крыши отвечают наоборот: сначала три длинных сигнала, потом три коротких и так далее.

– Это азбука Морзе, – объясняет Натали, – старинный способ связи на расстоянии при помощи огней или звуков. Данная последовательность означает SOS: «спасите наши души».

В очередной раз я впечатлена способностью людей решать проблемы связи на расстоянии. Азбука Морзе так азбука Морзе.

Обязательно справлюсь в своей РЭОАЗ об истории этой системы и о том, как она действует.

Люди на крыше здания выдают в ответ совершенно другую последовательность вспышек.

– А что это означает на вашем языке Морзе?

– Четыре буквы: С O M E, «придите» по-английски.

Роман мигает им в ответ.

– Что он им отвечает?

– Спрашивает, как подняться к ним наверх.

Световой диалог между зданием и «Последней надеждой» продолжается – а потом вдруг прерывается.

– Больше не хотят? – волнуюсь я.

– Говорят, что покажут, как к ним попасть.

Мы ждем.

Крепчающий ветер разгоняет облака, в чистом небе вовсю сияет полная луна, озаряющая все вокруг.

К кораблю подлетает и зависает над нами, жужжа и мелко вибрируя, листик клевера с четырьмя лепестками из флуоресцентного желтого пластика.

– Дрон! У них есть дроны! – радуется Натали.

С дрона свисают два троса.

Возобновляются сигналы Морзе, объясняющие, как надо действовать.

– Надо прикрепить эти тросы к неподвижной точке на корабле, – переводит Роман. – Так мы попадем на крышу.

Вспомнив наше приключение в Руане, я спрашиваю:

– По принципу «зиплайна»?

– Типа того, только здесь не получится скользить сверху вниз. Нас будут тянуть вверх, – уточняет Натали, уже крепящая конец троса к палубе.

Роман тем временем крутит лебедку и опускает якорь, чтобы закрепить корабль на месте.

Наконец, мы видим висящее на ролике пластмассовое кресло.

– Что-то я не в восторге от мысли о таком подъеме, – ворчит Пифагор. – Как тебе известно, высота вызывает у меня головокружение. – Он весь дрожит и ничего не может с собой сделать.

– У тебя уже есть опыт, – вразумляю я его.

– Там было не так высоко.

– Как будто ты не летал на воздушном шаре! Между прочим, он взлетал еще выше, чем крыша этого небоскреба.

– Так-то оно так, но там можно было свернуться на дне корзины и не смотреть вниз. А здесь негде спрятаться.

У него на все есть ответ.

– А кто лазил на мачту? На мачте у тебя не кружилась голова?

– Мачта твердо закреплена на палубе. Хочу – спущусь. А здесь изволь болтаться в пустоте и не иметь возможности ни спрятаться, ни вернуться назад.

Ну и трусишка!

– Опять крысы! – докладывает Эсмеральда.

Смышленые твари засекли, должно быть, наши световые «переговоры» и снова плывут в нашу сторону. На беду, в воду спущен якорь, стабилизирующий «зиплайн», значит, крысы опять полезут на борт по цепи.

– Увы, – говорю я Пифагору, – у нас нет выбора.

Моя служанка уже сидит в кресле. Я прыгаю ей на колени. Ко мне присоединяется Анжело. Эсмеральде тоже хочется в небо.

– Только не ты! – мяукаю я.

– Это почему?

– Это место Пифагора. Ты поднимешься с Романом. – Я поворачиваюсь к своему коту, дрожащему от страха.

– Давай скорее!

– Учти, Бастет, у меня дурное предчувствие.

– Что ты предпочитаешь: настоящих крыс или воображаемое головокружение?

В конце концов сиамец с синими глазищами соглашается к нам примкнуть и устраивается на коленях у моей служанки.

– Не смотри вниз, и дело с концом.

Не иначе как для того, чтобы прервать этот диалог, трос напрягается и тянет нас наверх.

Корабль остается внизу, мы взмываем над морем. Сверху хорошо видна колонна крыс, плывущих штурмовать «Последнюю надежду». Им не везет: волны отбрасывают их назад, к берегу, но они чрезвычайно упорны.

Мы поднимаемся все выше.

Я чувствую, как у Пифагора, большого мудрого Пифагора, дрожит мелким бесом каждая шерстинка. Он не открывает глаз и на всякий случай зажимает себе лапами веки.

Небоскребы все ближе, лязг ролика все громче, все страшнее.

Сюда, Нью-Йорк! Сюда, Америка! Ко мне!

Я все больше убеждаюсь, что нас затягивает слишком высоко. В Париже я таких высоких домов не видела.

Если я упаду с такой высоты, то мне несдобровать, даже если получится мягко приземлиться на все четыре лапы.

Лично я, в отличие от Пифагора, не страдаю страхом высоты, но он, бедняга, дрожит все сильнее.

Луна освещает Нью-Йорк.

Сверху этот город выглядит еще более странным. Здания и вправду гигантские, зловеще мерцающие стеклянными гранями.

Беда в том, что ветер все сильнее раскачивает кресло. Тащащий нас вперед и вверх трос вдруг замирает, и мы повисаем над бездной.

Нас сотрясают порывы ветра. Пифагор сходит с ума от ужаса.

Удивительное дело: такой культурный, такой умный – и при этом такой отъявленный трус.

Натали тоже вскрикивает, ей тоже неспокойно висеть вот так, в пустоте.

Анжело цепляется за меня, я – за Натали, она – за пластмассовое сиденье. За меня, кроме сыночка, цепляется Пифагор: так впивается когтями мне в шерсть, что вот-вот доберется до кожи.

– Спокойно, Анжело, сейчас поедем дальше.

Мы по-прежнему висим без движения, Натали уже голос сорвала, крича в небеса:

– Эй, там, наверху, вы меня слышите?

В ответ глухое молчание. Оборачиваясь, мы уже не видим «Последнюю надежду», которую, наверное, берут на абордаж крысы.

Внезапный порыв ветра едва не переворачивает наше кресло. Натали теряет равновесие и сползает с сиденья. На счастье, она инстинктивно хватается за его край правой рукой. Та еще картина: кресло висит на тросе, Натали – на сиденье кресла, я вцепилась передними лапами в ее одежду, Анжело держится за мою правую заднюю лапу, Пифагор – за левую.

Надежность всей конфигурации крайне сомнительна.

– Я держусь из последних сил, – предупреждает меня Пифагор, глядя вниз.

– Хватай меня за хвост.

Мы перегруппируемся, получается косичка.

Анжело возится, но в результате возни меняет свое положение на более удобное – для него.

Следующий порыв ветра едва не переворачивает наши качели вверх дном.

Нас поглощает непроницаемое сырое облако, что, возможно, даже к лучшему, потому что мы больше не видим ничего вокруг нас.

Чувствую, мне в кожу вонзаются сыновьи коготки.

Два кота, висящие на моих конечностях, – тяжелый груз; нужна быстрая перемена к лучшему, иначе я разожму хватку, и вся наша хвостатая троица ухнет в пустоту.

Я совсем несильно напрягаю правую лапу, за которую держится Анжело, и так же, самую малость, ослабляю левую – последнюю надежду Пифагора.

Пифагор вдруг перестает за меня держаться и с душераздирающим мяуканьем летит вниз.

ПИФАГОР!

Упал! Мой рассудок не в состоянии смириться с этой мыслью.

Нет, этого не может быть.

Я не сразу осознаю произошедшее.

Пифагор… мертв…

ПИФАГОР, МОЙ ПИФАГОР, УПАЛ ВНИЗ!

Я сделала выбор в пользу своего сына и пренебрегла своим котом.

Это моя ошибка… Что я наделала?

Моим задним конечностям стало легче, но Анжело, как всегда, находит не лучшие слова.

– Уф, мама! Теперь мы, пожалуй, выпутаемся.

Верен ли мой выбор?

8. О сложности выбора

Как выбирать?

В «Принце» Макиавелли рассказывается о короле, всегда принимавшем решения в зависимости от того, как выпадали кости. Его современник, правивший государством того же размера, напротив, пускал в ход ум и логику. По утверждению Макиавелли, в конечном счете оба добивались одного и того же результата. Из этого итальянец заключает, что размышление необязательно гарантирует верный выбор, но и действия наобум необязательно чреваты провалом.

Энциклопедия абсолютного и относительного знания.

Том XIV

9. Без него

ПИФАГОР МЕРТВ!!!

Анжело карабкается на меня, я – на Натали, а та, подтянувшись, снова садится в кресло.

А кресло возобновляет движение к верхушке здания.

Мы выползаем из тучи. Я пронзаю взглядом разверзшуюся под нами бездну.

ПИФАГОР МЕРТВ.

У меня не получается с этим примириться.

Мне приснился страшный сон, пора проснуться.

Я делаю глубокий вдох.

Мне срочно нужно вернуть самообладание.

Я шлю ему прощальную мысль:

Пифагор, я никогда не забуду, что это ты превратил прежнюю невежду в сознательную кошку.

Ты отомкнул мне разум, а потом Третий Глаз отомкнул мне голову.

Я говорила тебе о своей любви, но сейчас думаю, что могла бы любить тебя еще больше.

Если бы я знала, что произойдет, то я бы, быть может… я бы… Что бы я, собственно, предприняла?

Я ищу слова, но не нахожу.

Проклятье, Пифагор, что тебе стоило вцепиться, как я, в Натали? Тогда бы мне не пришлось…

А дальше?..

Мне не пришлось бы сделать выбор и потом себя клеймить.

Что бы сделал на моем месте ты, такой хитрец?

Ты поступил бы точно так же.

А раз так, мне незачем убиваться из-за произошедшего.

Сама по себе наворачивается слеза и щиплет мне глаз.

Зиплайн продолжает тащить нас вверх и в конце концов втягивает на крышу.

Крыша бетонная, ее накрывает круглый зеленый купол.

Натали встречает светловолосая женщина.

Они жмут друг другу руку – у людей смешная привычка обмениваться капельками пота (терлись бы прямо подмышками, получался бы гораздо более эффективный обмен феромонами).

У них происходит разговор на человечьем языке.

Как только мы высаживаемся, двое людей снова отправляют кресла вниз, за остальными выжившими на «Последней надежде».

Крысы наверняка уже влезли по якорной цепи на борт. Как бы не оказалось поздно… Было бы жаль, лишившись Пифагора, остаться еще без Романа и Эсмеральды.

Впрочем, что касается Эсмеральды…

Слезы льются, ничего не могу с этим поделать, единственный выход – уйти в угол, свернуться там в клубок и лизать собственные слезы.

Пи… фа… гор…

Только бы никто не увидел меня плачущей, кроме Анжело – ему можно. Никто не должен видеть мою слабость.

Пи… фа… гор…

Собственно, самец – он самец и есть. Не зря у людей говорится: «Одного потеряешь, десяток найдешь».

Никак не остановить потоки влаги из глаз! Я, царица, пророчица, – и реву!!! Что за позорная слабость!