Самый знаменитый ходил в районе базара и детской поликлиники. Он был влюблен в молодую врачиху, являлся к ней под окна кабинета и пел одну и ту же песню о любви. Она распахивала окно, бросала ему печенье и подпевала.

В квартале, где жила Ликина сестра, ходил очень опрятный чернявый парень с кротким лицом. Он катил впереди себя самодельную повозку с автомобильным номером: думал, что это его машина. По-детски имитировал звуки мотора и тормозов, останавливался на светофоре с другими автомобилями, пропускал женщин и детей на «зебре», а сигнал у него был настоящий – велосипедный. Всегда был одет в свежую белую сорочку и отглаженные штаны цвета молочного шоколада. Его любили, и никто, никто ни разу не сказал ему, что на самом деле никакой машины у него нет.

А Лика будет особенной сумасшедшей – молодой, красиво одетой и живущей на берегу под лодкой. Уже интересно.

Но дело, видите ли, в том, что у всех, у всех этих несчастных, был дом. Кто-то жил в семье, как этот псевдошофер, а кто-то в психушке.

Во всяком случае, под лодкой на берегу точно никто не жил.

И женщин среди них было исчезающе мало.

Буду первой, повеселела Лика.

И вдруг ей пришло в голову, что можно пойти к Миранде.

Она уже прожила у нее как-то целый год, и теперь можно попросить разрешения перекантоваться недельку, пока появится какая-нибудь дельная мысль.

А может, и лодка найдется на берегу. В конце концов, скоро лето.

Как случилось, что я бездомная, думала Лика. Так не бывает в этом городе. Никогда не было. Даже у самого последнего, конченого человека есть родня или, на худой конец, хибарка из фанерок и картона.

В чем я успела так сильно провиниться? Может, права была бабушка, что неоплаченные преступления предков ложатся на ни в чем не повинных потомков, являя миру упрятанные грехи. Что за людоеды были, в таком случае, мои предки? Но почему именно на меня-то?!

А может, это просто моя личная судьба. Никто не виноват, надо просто продолжать барахтаться.

Вот и подъезд Миранды, знакомый до последней ступеньки: каждая дверь на каждом этаже, узор плитки на полу, разбитые стекла в наружных окнах и лифт в летаргическом сне.

Звонок.

Тишина, шебуршание, мягкие шаги, свет исчез из глазка, грохот цепочки.

– Ой, кто к нам пришел!! Ликуша?!

Вот я и дома.

Нет, не совсем дома. Но об этом я еще успею погоревать.

Дом Миранды

Уже третий час Лика пила кофе и рассказывала Миранде о своих делах. Мирандина хорошенькая дочка Клара сидела между ними, развесив уши, и не собиралась никуда уходить.

– Приютишь меня еще раз, Мира? – на всякий случай спросила Лика, хотя все было понятно без слов.

– Конечно, что ты спрашиваешь! – подпрыгнула Клара. – Ура! Будешь мне уроки делать.

– Живи, – выпустила дым Миранда и поправила очки. – Ты меня выручила, теперь моя очередь. Только давай условимся – с уборкой помогаешь, и продукты покупай иногда.

– Я от мамы буду привозить, – обрадовалась Лика. – У нее там всего полно. Ну что, живем, девочки? Принимайте беспризорницу!

Перед сном, уже разложив свой легкомысленный скарб, Лика вытащила из сумки серый матерчатый блокнот, открыла его и дописала последнее на сегодняшний долгий, пылающий и такой разный день:

Все в этом городе считают себя вправе рассматривать и судить чужую жизнь, но вместе с тем вы можете стать родственниками с совершенно неродными людьми. Такова двойственная природа городка Б.

Спать не хотелось.

Лика покосилась на раскидавшуюся рядом во сне Кларочку и перелистала блокнот назад, к страницам, где писался ее дневник. Когда она получила этот блокнот в подарок от фирмы, будущее еще обещало стать лучезарным.

Розовоглазая рыба

У Лики уже все было продумано.

Она работала в странной конторе, куда папа привел ее сразу после окончания университета. Должность называлась – переводчик и технический секретарь. Тут Лике предстояло осуществить долгий план – уехать в Италию.

Во-первых, во-вторых и в-третьих, – перепилить веревку привязанности к Генриху и начать новую прекрасную жизнь.

Торопиться абсолютно некуда и незачем – всему же требуется определенное время для созревания: например, если варишь виноградную кашу, нужно не менее сорока минут, быстрее не получится никак, даже если ты засунешь туда палец и сваришься вместе с мукой. Палец-то там как раз лишний, а нужно время, чтобы каша пропыхтелась, стала гладкой и глянцевой и желировалась. Понимаете? То есть на вид она может быть какая надо, и даже на вкус, и никто вас не осудит; но она должна – если ее разлить в формочки и дать застыть – потом выскальзывать из них, плотная, бликующая, упругая и при этом нежная. А если недоварить, получится размазня, и больше ничего.

В общем, так и с придуманным планом. Смотрите, что было бы: через три месяца Лике была обещана Италия, языковые курсы.

Она тихо-мирно едет туда, обустраивается, честно шлифует язык. Но времени не теряет – находит связи в Падуанском университете, подает заявку в аспирантуру, сдает языковой минимум, предъявляет тему диссертации – современная итальянская проза, Дино Буццати, и еще можно поискать, мало ли кто у них появился, и это тоже надо будет узнавать заранее.

Вооооот.

Попадает в Падую, там резные древние камни, пестрые тени на мостовой, профессура, старые скрипучие парты в аудитории.

Вначале записывать лекции на слух будет, конечно, сложно, но очень скоро у Лики появится подруга – лохматая забавная Франческа, очень смуглая и белозубая, с резким гортанным голосом, она ей поможет сначала разбирать непонятный диалект препода, потом они станут неразлучны, она начнет доверять Лике больше всех, а потом пригласит на выходные к себе – в поместье, конечно же, где-то возле Вероны.

И поедут они погулять в эту самую Верону. Не то чтобы Лика молилась на Джульетту, но на Шекспира – да, и там им повстречается молодой человек – немного старше, его зовут Мигель, он по матери испанец, очень деликатный молодой человек, а когда снимает очки – от его глаз можно получить солнечный удар. Глаза у него миндалевидные, аквамариновые, яркие.

Вдвоем они будут интеллигентно иронизировать над культом Вероны и суевериями насчет бронзовой левой груди, и взгляды встретятся и задержатся, и над ними завьются купидончики с лентами, потом Франческа подмигнет – идите уже, и они пойдут бродить между двух рядов дышащих зноем и прохладой каменных стен, и неловко сцепятся пальцами, и будут ходить, ходить до сумерек, не слыша голосов прохожих.

Додумать остальное Лика откладывала на попозже. Время еще есть, и положено оставить место для импровизации.

А пока надо подтянуть итальянский, чтобы вырулить на этот придуманный сценарий. Вот и лексикон для ведения бизнеса – к сожалению, тут Данте и даже Петрарка не сдались ни за каким чертом, придется зубрить всю эту казенную тоску – но ненадолго, три месяца, кариссима! – любимые друзья подарили аж две штуки, можно учить в четыре руки, по-македонски. Или это в две?

В общем, учила язык, и точка.

И наконец приехал верховный хозяин – Агарский. Шеф долго долго совещался с ним в кабинете, Лика терла пальцы и унимала жилку на виске.

– Па, ты напомнил?

Папа вздыхал, от чего его большой живот разводил в разные стороны полы пиджака, и глядел поверх очков.

– Позовут сами, сколько раз повторять.

Не помня себя, Лика зашла в кабинет, посмотрела в бесцветные – какие-то розоватые, без ресниц – глаза Агарского, взяла буклет, глянула в текст: он смешался, как в доме Облонских, но разобрала и протарахтела перевод с листа – виртуозно пролетела мимо провала.

– Молодец, молодец, – переглянулись Агарский с шефом, потом рыбьи глаза снова посмотрели в Ликины, напряженные. Шеф не поднимал взгляда и сосредоточенно ломал спички на мелкие кусочки.

– Прекрасно, прекрасно, ты блестяще переводишь! Да, Зурабыч? Жемчужина! Зачем тебе еще поднимать уровень языка? Он для нас более чем достаточен.

Старые камни Падуи сильно удивились, покачнулись и поплыли. Франческа, ожидающая подругу в аудитории с задранными на подоконник тонкими ногами, подняла брови, зевнула и перевернула страницу. Поползли и обрушились в воронку летние поля, пестрые мостовые, дорога в Верону, кипарисы и пинии, промелькнули очки Мигеля – Лика не успела увидеть его удивления. Наверное, его посетила неясная грусть, и испанская мама воркует над ним – ничего, ниньо, она когда-нибудь появится, кариссимо фильо.

Засыпанный обломками путь нечего было и пытаться расчищать. Всякий бы понял это, глядя в розоватые глаза без ресниц. Агарский забыл о Лике, когда она еще даже не вышла из кабинета. Его нельзя было убить – только проклясть страшным злым проклятием подневольного человека.

Папа ничего не спросил, и правильно сделал, потому что затравленный взгляд дочери нашел его, как объект для ненависти – за то, что этот путь закрыт. Завален. Забит навсегда!

И Франческа подружится с кем-то другим, вполне возможно – с девочкой из Финляндии, они такие спокойные, и у них всегда все получается, они живут в нормальной стране, их единственная проблема – пьющие мужчины. Впрочем, женщины, наверное, тоже.

Вот если бы Лика встретилась с Мигелем, она бы научилась у него варить паэлью и пить рьоху. Может быть, полюбила бы корриду и разлюбила Генриха. Мигель, ты любишь корриду? Не может быть, чтобы да. Ты не такой. Погоди секунду, не надо так быстро прощаться со мной.

Ведь мне надо сейчас искать что-нибудь другое, кариссимо.

У Лики не оказалось запасного варианта, и она совершенно не представляла, чем еще можно заняться.

В тот вечер она не стала подниматься наверх, в свою комнату. Небо посерело, и подул совсем ленивый, но уже холодный ветер: зима присылала приветы, ей тут быть через полтора месяца.

А пока темно-зеленые деревца усеяны созревающими мандаринами. Апельсины растут немного дальше, и сейчас ветер всем покажет, как ходить в ливень собирать плоды.

Папин армейский брезентовый дождевик – словно домик улитки, по нему туго лупят струи дождя, выбивая джаз на капюшоне, и вон сколько апельсинов влезло в карманы.

Можно бы остаться здесь, но только если целыми днями ходить в дождевике под ревущим ливнем между деревьев и чистить горькие апельсиновые шкурки, потом делить оранжевые шары на дольки и отправлять их в рот по одной, а в это время гулкий стук дождя по голове, а ты внутри сухой и теплый.

– Завтра я увольняюсь, – сказала Лика папе, он, хоть и стал плохо слышать, но все понял и не переспросил.

Утренний автобус увез ее навсегда от фирмы на сваях, от Агарского и Италии.

Впрочем, и от улиточного домика тоже.

Дядя и тетя были рады, что Лика поселилась у них: родительская квартира была давно заброшена и не пригодна для жилья, да и вообще – девушке жить одной совершенно недопустимо.

И это бы длилось неизвестно сколько времени, если бы кузина не поставила все на место.

Никогда бы в жизни Лика не могла столкнуться и подружиться с кем-то вроде Миранды, однако новое время взболтало устоявшийся миропорядок, случались и гораздо более странные вещи, чем стать частью чужой семьи.

Лика подоткнула подушку и погрузилась в чтение.

Дневник.

Такое-то число такого-то месяца

Спасибо сестрице – пристроила корреспондентом в редакцию.

Просто, честно и никаких Италий.

Начальница Наталья женщина хорошая, мы друг другу нравимся. Она меня опекает, как может, предупреждает, где яма, а где мостик, я пока зеленая и со всеми очень мила, как положено младшей по рангу.

Третья в нашем кабинете – Миранда.

Красивая женщина эта Миранда – что-то вроде зрелой русалки, когда длинные волосы еще можно носить распущенными по плечам, но уже очень скоро они станут выглядеть как сушеные водоросли, и придется собирать их в пучок.