Резко обострились (с 1927 г.) отношения между СССР и Китаем. Дело в том, что отвечающий за это дело Бородин взял курс на вооруженное восстание в Китае, провозглашение революционного правительства по типу советского и создание китайской Красной Армии. План Бородина наши военные советники встретили в штыки, а Блюхер прямо заявил, что эти директивы преступны. Но на сторону Бородина встал Сталин, и авантюрный план был принят к исполнению. В том же 1927 г. в апреле, в советском консульстве в Пекине был произведен обыск, в ходе которого полиция изъяла огромное количество документов. В том числе шифры, списки агентуры и поставок оружия КПК, инструкции китайским коммунистам по оказанию помощи в разве работе, а также директивы из Москвы, в которых говорилось, что "не следует избегать никаких мер, в том числе грабежа и массовых убийств", с тем, чтобы способствовать развитию конфликта между Китаем и западными странами. Таким образом, китайскому правительству стало известно о деятельности военной и боевой организации КПК, которой руководили сотрудники Разведупра А.П.Аппен и Г.И.Семенов. В результате оперативную работу военной разведки в Китае придётся практически начинать заново. Из-за этого с июля 1927 года политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о дальнейшем усилении конспирации в советских полномочных представительствах за рубежом. В соответствии с документом в аппаратах полпредств в Берлине, Вене, Стокгольме, Шанхае и Ухане были введены дополнительные штаты сотрудников, отвечающие за секретность. Что опять потребовало дополнительных ассигнований в валюте. Плюс к этому резко возросло влияние белых эмигрантов и начала упадка доходов с КВЖД^[23], что стало разорять китайскую казну. Если раньше более 60–70 тыс. китайцев воевало за Красную Армию^[24], то сейчас случае интервенции или других военных действий на их помощь рассчитывать не приходится.

Немного притихшая, после подписания позорной концессии в 1924 году на работу 90 норвежских судов в Белом море, в этом году опять вспыхнула «тюленья война» с Норвегией^[25].

Опять неспокойная обстановка и на Советско-финской границе, где постоянно происходят небольшие, но постоянные военные действия. А речь генерала А. Кутепова в г. Териоки весной этого года (март 1927) о немедленном терроре против СССР, вызвала зубную боль и потребовать от ОГПУ ответных действиях.

Польша, «старая любовь» постоянно грозила полномасштабной войной, провоцируя и разговаривая «через губу» не только с СССР, но и с Германией. Согласно Рижскому мирному договору 1921 года Польше отходили западные земли Украины и Белоруссии, помимо этого большевики обязались в годичный срок выплатить Польше 30 миллионов золотых рублей. «При подготовке ценностей для сдачи Польше были отобраны наилучшие бриллианты, жемчуг и цветные камни в запас. Эти ценности по своему качеству являются самым ходовым товаром. Помимо камней Гохраном отобраны для реализации изделия и золота: цепочки, кольца, портсигары, сумки и пр. на сумму 2.728.589 руб…». Победа в войне с Советской Россией вскружила голову многим польским военным, которые грезили созданием мощного польского национального флота. Проблему попытались решить за счет России. На мирных переговорах в Риге в 1921 году Польша потребовала от РСФСР часть кораблей Балтийского флота: 2 линкора типа "Гангут", 10 больших эсминцев, 5 подводных лодок, 10 тральщиков, 21 вспомогательный корабль, а также 2 недостроенных крейсера типа "Светлана". И все это для защиты 42 миль побережья, на котором к тому же не было ни одного приличного порта. Советской делегации удалось добиться снижения квоты, а затем и вовсе отклонить эти притязания. Но это удовлетворило далеко не всех поляков и вдоль границы постоянно происходили большие и малые вооружённые стычки. Что заставляет истереть военных, особенно Тухачевского, бегающего с разными дорогостоящими проектами и держать воль границы немалые военные силы.

Опять возникли проблемы на Кавказе. В 1921 году в Горской республике было принято специальное постановление «О введении шариатского судопроизводства в Горской АССР», просуществовавшее до 1927 года. Просьбы казаков о возвращении на родину игнорировались. Дав свободы горцам, Сталин заявил: «Давая вам автономию, Россия тем самым возвращает вам те вольности, которые украли у вас кровопийцы цари и угнетатели царские генералы. Это значит, что ваша внутренняя жизнь должна быть построена на основе вашего быта, нравов и обычаев, конечно, в рамках общей Конституции России». Но вот как-то всё и там пошло не так, как думалось. Ненависть к казакам не давала принять правильное решение, а других идей Сталину сейчас в голову не приходило.

Так что больших и маленьких проблем и не только этих Сталину хватало, а вот хороших новостей нет.

– Здравствуй, Коба. Тут какой-то грек привёз в Таганрог два военных французских самолёта и ещё два двигателя – вошёл в кабинет Ворошилов, держа лист бумаги с текстом правительственной телеграммы.

– Какой грек? – не сразу понял Сталин.

– Какой-то Сакис Манос и требует встречи или со мной или с тобой или Семёном.

– Да… и всё? – удивился такой наглости Сталин.

Глава 13

– Нет тут ещё мощная радиостанция, новые авиабомбы – не понял раздражения Сталина Ворошилов и начал перечислять, что было в списке.

– Кто дал телеграмму? – перебил генеральный секретарь.

– За подписью Потоцкого и грек просит обеспечить секретность и неофициальную встречу – оторвал взгляд от телеграммы нарком по военным и морским делам.

– Дай, посмотрю. Неплохо – по мере прочтения настроение Сталина менялось. – Манос…Манос, где-то я слышал эту фамилию – дочитал список Сталин. Немного подумал, потом поднял трубку телефона и произнёс – Александр Николаевич вам греческая фамилия Манос что-то говорит.

Ворошилов в это время налил себе воды в стакан из графина на столе и стал медленно пить.

– Какой? Глюксбургской? Подготовь по нему справку – выслушал, и ещё раз переспросил и только потом отдал распоряжение Сталин. Положил трубку телефона. Постоял. Посмотрел на бледное лицо Ворошилова. Дождался, когда он допьёт воды из стакана.

– Что Клим, опять головные боли беспокоят?

– Ничего справлюсь. Может это, наконец, позволит нам решить проблему синхронизатора стрельбы через винт и с прицелами для бомбометания.

– Грек-то наш не простой, потомок князей. Пусть едет, встретимся,… да и привёз он не мало – перечитал ещё раз список и пристально посмотрел на товарища Сталин. – Пусть Вахмистров с Потоцким созвонится. С греком разберёмся, и поедешь в отпуск на пару недель, в свой Крым. Проверишь, как идут строительство дач в Мухалатки. Заодно и в Таганрог заедешь. Стационарную радиостанцию отправишь под охраной в Москву. Посмотришь, что у них там вечно не ладится с выпуском самолётов? А-то не успеваем директоров менять, а самолётов как не было, так и нет.

– Сам? Хорошо, заодно проверю как там «Червону Украину» отремонтировали. Надо Орлову приказ отдать, чтобы отправил крейсер к Таганрогу. А-то трястись в этих поездах слишком долго. Может какую-нибудь быстроходную яхту завести бы надо – нахмурился Клим.

– Вот и озадачим этим грека – улыбнулся в усы первый секретарь. Да с флотом совсем дела обстоят плохо. А что, это идея. А-то наши инженеры никак ни с торпедными катерами, ни с гидросамолётами разобраться не могут. Муклевич постоянно поднимает этот вопрос на собраниях, чем постоянно нервирует всех, пришёл к выводу Сталин.

Таганрог.

– Ух – перевёл я дух, когда закинул свой рюкзак и саквояж на полку в купе вагона. Потом отправился на перрон за Самиром, который на пару со Степаном охранял другие вещи и большую корзину с продуктами. Самира я решил взять с собой для услужения. Слишком много простых действий сейчас требовало слишком много «лишних» и суетливых движений. Господин я сейчас или нет. Этим действием вызвал нешуточный спор с Потоцким на тему эксплуатации человека человеком, да ещё и детей.

– Вы тут не сильно умничайте, Александр Александрович. Вы лучше за своих беспризорников побеспокойтесь. Вон сколько детей у вас по городу бегает, а вы ничего не делаете. И вообще я не российский подданный, чтобы вы диктовали, как мне жить – в конец рассердился я. Вот уж действительно фанатики коммунизма, постоянно их заносит на поворотах. Зато помню, что в это время в союз начали зазывать иностранных инженеров и рабочих, так что понаглеть можно безбоязненно. Ну, я так думаю.

За вагон мне пришлось поспорить с Потоцким, а ему согласовывать с ростовским ОГПУ, правда, за мой счёт. Пришлось за это отдать отложенных два саквояжа с лекарствами и медицинскими инструментами. Советскими деньгами брать не соглашались нив какую, гады. Александр Александрович сумел «выбить» два купе небольшого переделанного вагона на три купе для советских «очень ответственных товарищей». Вагон подкатили прямо в Таганрог, а в Ростове – на – Дону в свободном купе поедут и другие «товарищи» в Москву. В другом вагоне я просто наотрез отказался ехать. Ещё чего не хватало. Буду я в разных сараях трястись до Москвы три дня. Пусть привыкают ко мне относиться со всем уважением. Со мной в Москву поехал Потоцкий и тридцатилетний крепкий усатый чекист, представившимся Андреем, но они в другом купе.

За неделю я успел многое. Распорядился замотать греческий флаг на корме, чтобы не привлекал внимания, к неудовольствию капитана. Перебрал свои зажигалки и понял, что можно сделать Зиппо для демонстрации^[26]. Надо лишь заказать несколько деталей для корпуса их меди, что потом и сделал. Вечерами в машинном отделении «довёл всё до ума». Получилось нормально, только колёсико надо чуть больше.

«Анггелику», сразу на другой день после посещения авиаторов, оттащили на дальний причал, чтобы никому не мешала и меньше привлекала внимания. Мне тут же пришлось сдать два пулемёта, под расписку.

Поругался и померился со старшиной Ковальчуком, главным по охране на берегу, которых так и оставили нас охранять. Заставил его подчинённых и своих матросов сделать на берегу достархан и большой навес с плетеной мебелью из лозы. Такой же и туалет недалеко. Эти мои «хотелки» не обошлись явно не без влияния на меня частички души Сакиса. Встали мне эти удобства в пять кожаных французских трофейных ремней с широкими наплечниками и с карабинчиками для пристёгивания снаряжения, где главной ценностью были металлические пряжки.

Пароходик «Ленин» так же стал рядом, направив на нас свои пулемёты. Его капитан Виктор Павлович Балабан обратился мне с просьбой об использовании полевой кухни, но из своих продуктов. Я разрешил, но с условием, что они сделают свой навес и свой туалет.

Едва договорился с Потоцким на посещение авиационного завода, сославшись, что я отличный инженер и могу многое им подсказать. Сопровождать меня к заводу опять будут Сафонов со Степаном. На этот раз хоть бричку приличней нашли, прогресс, однако.

На входе, на заборе авиазавода меня поразили два плаката, и я встал перед ними как вкопанный. Первый. Раскрепощённая женщина – строй социализм. Второй, грамота – путь к коммунизму. Если второй ещё туда-сюда, то первый вообще, атас.

– Сафонофф, чего у вас женщина, нарисованная на плакате страшнее атомной войны? – вымолвил я.

– Какая война? Ты иногда так говоришь, что я ничего не понимаю?

– Вы что с женщинами делаете, ироды – началась во мне подыматься злость. В голове сразу возник образ женщин шпалоукладчиц. Ужас. – Вы во что женщин превращаете? В грубую физическую силу? В тягловую скотину? Вы б…

– Сакис ты чего это, чего. Успокойся – побледнел Сафонов.

Я чуть не набросился на него, но вовремя остановился, сжимая кулаки. Не «в своей стране» всё же. Надо заставить себя менее эмоционально на такое …даже не знаю, как назвать, «агитацию» реагировать.

Прошли за забор. Сейчас действующий цех авиазавода оказался большим сараем, где «на коленке» собирали Р-1. Конечно, тут с 1925 года идёт строительство новых корпусов, но пока что идёт. Хотя видно, что замахнулись широко, что называется от всей души, по-коммунистически. Вот только силы явно не рассчитали. Строят недалеко и гидробазу, где дела явно идут лучше и быстрее. На берегу несколько человек возились с гидросамолетом с большим мотором над крыльями и с толкающим и тянущим винтами.

На территории завода нас встретили Пётр Дмитриевич Самсонов и другой, назвавшийся летчиком Брониславом Николаевичем Ляховичем и Потоцкий.

Сафонов передав меня им, пошёл обратно к бричке.

– Что за самолёт? – киваю в сторону монстра. Мы идём по дороге в цех, где собирают Р-1.

– Дорнье «Валь» – Ляхович.