– Свобода – это не всегда хорошо. Вот я, например, свободен… – И, только заметив, как покраснела девушка, понял всю двусмысленность произнесенной фразы. Но было поздно. И тогда в силу своей профессии никогда не красневший подполковник КГБ ощутил, как к щекам приливает кровь.

Молчание, которое длилось, как им казалось, целую вечность, было красноречивее любых объяснений. А дальше все было замечательно.

Когда еще через месяц Савинского вызвал руководитель резидентуры КГБ, подполковник на прямой вопрос: «Что у тебя с дочерью члена политбюро компартии Вьетнама?» – только развел руками и ответил так же прямо: «Любовь!»

И влюбленных оставили в покое.

Это тоже было чудом – невесты сотрудников Конторы проходили сквозь такое же сито проверок, как и сами сотрудники. Связи с иностранками, даже с такими, как дочки руководителей братских компартий, отнюдь не приветствовались. Но этот роман под американскими бомбами получил благословение с самого верха: оказывается, по просьбе Ли Куок ее отец вышел на связь с одним из секретарей ЦК КПСС, изложил ситуацию и отбил-таки дочь и будущего зятя от грядущих неприятностей.

Самуила Савинского оставили во Вьетнаме и даже повысили, назначив заместителем резидента. Это ничем не изменило его жизнь – он так же продолжал курировать поставки оружия и, подвергая свою жизнь опасности, ездил вместе с Ли Куок по всему Северному Вьетнаму. А незадолго до вывода американских войск, в 1972 году, во время американской бомбежки Хайфона девушка чуть не погибла. Здание, в котором они находились, было накрыто бомбой, и, если бы не брат Ли по имени Кан, который в качестве уполномоченного правительства ДРВ сопровождал «сотрудника торгпредства» и его переводчицу в этой поездке, ее бы раздавило бетонной плитой. Кан, увидев, что плита начинает падать, вытолкнул из-под нее сестру, а сам выскочить не успел…

Когда через полтора года, уже в Москве, в семье Самуила и Ли Савинских родился сын, его назвали Каном.

В руководстве КГБ брак подполковника вызвал некоторую растерянность. Савинский, о котором, оказывается, знали на самом верху властной пирамиды, приобрел большой вес, но стало ясно, что на прежней работе за границей его использовать нельзя. «Угораздило его на этой дюймовочке жениться! – ругалось начальство. – Готовый шеф резидентуры пропал! Третью звезду на погоны – и вперед с песней… Ну куда его теперь такого пошлешь…» Впрочем, звание полковника ему все-таки дали. Но решили перевести Савинского в аналитическое управление, за столом сидеть, бумажки писать, отчеты шпионов читать.

Затосковал Савинский. Не по нему была такая работа. Даже запил слегка, хотя где вы видели запойного еврея, да еще в чине полковника КГБ? Единственным утешением был новорожденный Кан. Счастливый отец уже предвкушал, как после армии (конечно же, ВДВ!) его сынок поступает в МГИМО, потом оканчивает школу при Конторе и отбывает на задание, провожаемый слезами матери и мужественными напутствиями отца…

Отец жестоко обманулся. В год восемнадцатилетия сына Советский Союз с треском развалился, а шестидесятилетний генерал в отставке Самуил Савинский, вместо того чтобы с оркестром отправить сына служить Отечеству, вынужден был «проглотить» известие о том, что Кан блестяще сдал экзамены на филологический факультет МГУ.

Мать, Ли Куок, по советскому паспорту Лия Ивановна Савинская, только улыбалась на упреки мужа и говорила, что гены филолога победили гены разведчика. Крохотная вьетнамская переводчица стала профессором кафедры зарубежной литературы того же самого факультета, куда поступил сын.

Сказать, что в школе, а затем в университете Кан отличался особой усидчивостью, – значит погрешить перед истиной. Делать домашние задания по математике, физике и химии так, как это делали его сверстники, просиживая часами за столом, он просто не находил нужным – зачем, если все успеваешь на переменах? Кроме чтения, конечно. Книги Кан поглощал в невероятных количествах и с невероятной скоростью. А уж тетрадки с его сочинениями попадали на стол академикам от филологии, долгое время считавшим, что их мистифицируют. Ну не может пятнадцатилетний пацан, хоть и круглый отличник, анализировать Достоевского и Толстого на уровне кандидата наук. А уж когда узнавали, что юный гений считается своим человеком в среде дворовых хулиганов…

…Аспирант Кан Самуилович Савинский и кандидатскую написал на уровне докторской. Рассуждая о сюжетных заимствованиях в творчестве Пушкина, он не просто проанализировал произведения поэта с указаниями на источники сюжетов в иностранной литературе того времени, но вывел общий принцип классификации сюжетов. Вскоре в литературоведческих кругах заговорили даже о «школе Савинского», которой пророчили блестящее будущее.

А сам родоначальник «школы», кандидат филологии, мастер вьетнамской борьбы Нят Нам, автор десятка научных работ, в свои двадцать семь лет первый раз влюбился по-настоящему. Само собой, Кан никогда не был отшельником, мало того, девчонки бегали за ним табунами, но что-что, а легкомыслие не принадлежало к числу качеств Савинского-младшего. Да и пример отца был перед глазами.

Избранницей Савинского стала его ровесница, преподаватель физфака Ольга Литвина, тоже кандидат наук. Они были настолько разными и по характеру, и по роду занятий, что, когда он предложил Ольге руку и сердце, она сказала:

– Савинский, ты знаешь, что бывает от контакта вещества и антивещества?

– Аннигиляция, – тоном студента на экзамене ответил Савинский. – Но, по-моему, нам это грозит в меньшей степени. Согласно закону сохранения, даже если мы с тобой и аннигилируем когда-нибудь, у нас останется одно или несколько вещественных продолжений. Мужского и женского пола.

Ольга засмеялась и бросилась Савинскому на шею. Через месяц они поженились.

Два года Кан и Ольга прожили в мире и согласии. Только вот «продолжения» все не было, хотя оба были абсолютно здоровы и в постели вытворяли такое, что у соседей снизу осыпалась с потолка побелка. Врачи только пожимали плечами. И только съездив в Швейцарию на консультацию к известнейшему специалисту, они узнали, что детей у них не будет и виной всему – крохотная генетическая аномалия, которая выявилась у Ольги. Это даже не заболевание, а встречающееся раз на несколько миллионов человек незначительное отклонение в генном механизме. Лечению оно не подлежало.

Для нее это стало трагедией. Да и Кан ходил словно в воду опущенный. Он настолько любил свою жену, что готов был даже продать душу дьяволу, только чтобы не видеть слез в ее глазах.

После того как стало известно о ее бесплодии, Ольга быстро стала меняться. Веселая, невероятно красивая тридцатилетняя женщина прямо на глазах превращалась в ведьму. Истерики стали настолько частым явлением, что даже соседи к ним привыкли. Причем слышали они только голос Ольги, Кан отмалчивался, понимая, что это горе говорит в женщине. Кан терпел. И готов был терпеть до конца жизни.

А потом и вовсе начался ад.

Ольга впервые попробовала наркотик прямо у себя в учебной физической лаборатории. «Вечный аспирант» Коля Шатунов, который писал диссертацию уже седьмой год и по этому поводу жутко комплексовал, для того, чтобы загнать свои комплексы как можно глубже, использовал пришедший на русскую землю кокаин. Он и предложил Ольге понюхать белый порошок.

И кокаин стал неотъемлемой частью ее жизни. Кан до поры ничего не замечал, но вскоре зелье перестало оказывать на Ольгу прежнее действие, и она решила попробовать более сильные средства. Через несколько недель кандидат физико-математических наук Ольга Савинская стала героиновой наркоманкой.

Савинский не мог видеть, как на его глазах гибнет любимая. Чего он только не делал! Как он только не спасал женщину, которая с каждым прожитым днем теряла человеческий облик! Он помещал ее в лучшие клиники – она сбегала оттуда. Он подмешивал в наркотик сахарную пудру, чтобы уменьшить дозу, – она замечала и швыряла в него тарелками. Он дошел до того, что позвал в когда-то счастливый дом колдуна, который, по слухам, мог вылечить наркомана, – она издевательски хохотала и демонстративно втыкала иглу в вену на почерневшем сгибе левого локтя.

В конце концов студенты заметили, что их кумир доцент Савинский не в себе. Особо ушлые решили разузнать, что же гнетет учителя. Составилась группа парней и девушек, которых можно было назвать любимцами доцента. Послали разведчика на физфак – сама собой напрашивалась версия о том, что не все в порядке с женой Савинского. Оттуда разведчик вернулся с самыми мрачными вестями.

К тому времени Ольга уже не работала. Не могла. Подсела на иглу так, что никакое лечение не помогало. Но она еще жила. И эта жизнь приносила и ей и ее мужу такие муки, каких можно пожелать лишь самому страшному злодею мира.

Кан постепенно сходил с ума. Он сам приносил жене наркотики, не в силах слышать ее жалобные стоны. Ольга почти не вставала с постели, к концу второго года ходила под себя. Она стала инвалидом, и только забота мужа держала ее на этом свете. Два раза она пыталась покончить с собой, но Кан был начеку. Не получалось самому – просил побыть с Ольгой мать или отца, которые все понимали, но все, чем могли помочь, – это посидеть с несчастной женщиной.

Мысль о том, что самое страшное зло на свете – наркотики, пришла к нему не вдруг. Он это выстрадал. Кан понимал, что, не будь этого яда, Оля могла бы в конце концов смириться с тем, что у нее не может быть детей. Усыновили бы брошенного ребенка. Нашли бы суррогатную мать. Да мало ли что! Но уже после первого укола героина обратной дороги не было.

Савинский целыми ночами ходил по своему кабинету из угла в угол, прислушиваясь к прерывистому дыханию жены, доносившемуся из соседней комнаты. Он не знал, что делать. Молился – не помогало. Пробовал пить – стало еще хуже. Поделиться горем, кроме матери и отца, он ни с кем не мог – при множестве добрых знакомых близких друзей у него не было. Оставалось терпеть. И он терпел. Приходил на кафедру осунувшийся после бессонных ночей, хриплым голосом после десятков выкуренных сигарет читал в аудиториях лекции, на полном автомате принимал зачеты и экзамены. Куда делся блестящий оратор, лекции которого приходили послушать студенты-филологи всех вузов Москвы?..

Последнюю «дозу» Савинский принес жене за день до Нового, 2006 года. Он купил героин на Арбате, у скользкого мужичонки с крохотными бегающими глазками. Он запомнил его хорошо, как и многих, у кого покупал зелье. Так, на всякий случай. Пока – без какой-то определенной цели.

Кан вернулся домой, снял полушубок, постоял минуту у елки, которую он, несмотря ни на что, принес с елочного базара и нарядил старыми, купленными еще в его детстве елочными игрушками. Вынул одноразовый шприц, приготовил раствор, подошел к жене, которая, укрывшись пледом, неподвижно лежала на тахте и тихонько стонала. Скорее почувствовав, чем услышав его приближение, она приоткрыла глаза.

– Принес? – еле слышно спросила Ольга. – Спасибо, родной мой.

Кан протер спиртом руку и сделал укол. На лице Ольги появился румянец, она еле заметно улыбнулась и дотронулась до его колена тонкой, словно веточка, рукой. Кан нагнулся и услышал шепот. Ольга повторила:

– Спасибо, родной мой…

Когда через час генерал Савинский открыл своим ключом дверь и вошел в комнату, его сын сидел на тахте и баюкал на руках мертвую Ольгу…

* * *

Прошел год. Кан существовал в двух мирах. В одном из них он был университетским преподавателем, у которого постепенно сошли черные круги под глазами, восстановился голос, прежде всегда хмурое лицо иногда проясняла улыбка. В другом мире этот человек был беспощадным убийцей. Мстителем. Чистильщиком мира от падали.