– Ты знаешь, – после непродолжительной паузы сказал Потапчук, – наши аналитики кое-что подсчитали… Это по поводу погоды.

– Вот уж никогда бы не подумал, что ваше управление станет интересоваться метеорологией! – удивленно воскликнул Глеб.

– Представь себе, я тоже. Честно говоря, ознакомившись с отчетом аналитического отдела, я решил, что это, как говорится, горе от ума. Совсем, думаю, крыша поехала у моих яйцеголовых, пора их на курорт отправлять – всем отделом, со строевой песней.

– Ну, это, положим, давно пора, – сказал Глеб и все-таки закурил. Он чувствовал, что генерал вот-вот скажет что-то интересное, и боялся его спугнуть. Поэтому он даже не стал ничего говорить, когда Федор Филиппович, будто невзначай, сунул в зубы сигарету и потянулся к нему за огоньком, а просто чиркнул зажигалкой. – Кому я всю жизнь завидовал, так это аналитикам. Сиди себе в теплом, сухом, хорошо проветриваемом помещении, ковыряй в ухе, нажимай одним пальцем на клавиши и устанавливай взаимосвязи между нашествием полевых мышей в колхозе «Последний путь Ильича» и провалом нашей агентурной сети в Южной Африке. Но погода… Они что, ухитрились путем анализа количества атмосферных осадков выведать планы Господа Бога?

– Тебе все шуточки, – сказал Потапчук, с жадностью затягиваясь сигаретой. Глеб нашел глазами пепельницу, потянулся, не вставая, и поставил ее на стол. – Кто-то когда-то сказал, что есть ложь, беспардонная ложь и статистика. Сказано остроумно, и доля правды в этом утверждении тоже имеется, но все-таки статистика – это, как ни крути, наука. Вот, гляди.

Он полез в портфель и положил на стол рядом с пепельницей какой-то график, распечатанный на цветном принтере. На графике были две кривые – красная и зеленая. Обе упрямо карабкались вверх, но красная выглядела намного круче, а ее правый конец и вовсе задирался кверху, как траектория истребителя, который вознамерился сделать «петлю Нестерова». Никаких условных обозначений на графике не было – только ровные, без разметки, оси координат и две жирные линии, которые могли обозначать все что угодно.

– Красиво, – сказал Глеб, отодвигая от себя график. – На мой вкус немного пестро, вместо зеленой линии я бы нарисовал, скажем, синюю или коричневую, но это не принципиально. Хорошая вещь – компьютер! Нажал кнопочку – получай картинку. Удобно! И что, по мнению ваших аналитиков, должны обозначать эти разноцветные червячки?

– Не паясничай, Глеб Петрович, – сказал Потапчук, – это тебе не идет. Эти, как ты выразился, червячки отображают соотношение роста количества стихийных бедствий – пожаров, наводнений, горных обвалов, схода лавин и прочей петрушки в этом роде – и глобальных климатических изменений. Зеленая линия обозначает среднюю прогнозную величину, красная – реальное положение вещей. Как видишь, разница есть, и притом существенная.

Глеб снова взял график в руки, повертел его перед глазами и, пожав плечами, положил на стол.

– Говоря по-русски, – задумчиво сказал он, – зеленый червячок показывает, сколько стихийных бедствий должно было произойти с учетом глобального потепления климата, а красный – сколько их произошло на самом деле. Так? Ну и что? Насколько я понимаю, точность такого анализа оставляет желать лучшего. Чересчур много факторов, причем таких, которые с большим трудом поддаются учету. А то и вовсе не поддаются… В такой ситуации неизбежны ошибки. Не мне вам объяснять, что при подобных вычислениях даже самая ничтожная ошибка в исходных данных при построении графика даст чертовски большое отклонение. Тут не написано, к какому периоду времени относятся использованные данные. Сколько это – пятьдесят лет, сто? При умножении на сто ошибка в один миллиметр даст отклонение в десять сантиметров.

Потапчук медленно покачал головой и с отвращением раздавил в пепельнице окурок.

– Трава, – с сожалением произнес он. – Ненавижу эти облегченные. С таким же успехом можно палец сосать. Или карандаш… Дай свою, если не жалко.

Глеб молча протянул ему пачку. Генерал закурил, сделал глубокую затяжку и закашлялся.

– Отвык, – сказал он, утирая выступившие на глазах слезы. – Так тебя интересует период времени? Пять лет. Пять последних лет, Глеб Петрович. Причем заметь, в начале обе линии, можно сказать, совпадают, а потом появляется расхождение, и оно все время увеличивается. А под конец… Ну сам видишь. Просто фонтан какой-то. Погоди, не перебивай. Все твои возражения мне известны, я их сам высказывал вчера. Но эти черти быстро заткнули мне рот. Вот, взгляни-ка.

Он снова полез в портфель и выложил рядом с первым графиком еще два.

– Это такие же графики по Западной Европе и Соединенным Штатам, – сказал он. – Чувствуешь разницу? Данные, как ты сам понимаешь, взяты за тот же период.

Глеб посмотрел на графики и задумчиво потер переносицу под дужкой дымчатых очков. Да, разница была видна невооруженным глазом. На двух последних графиках красная и зеленая линии почти совпадали, причем местами красная проходила даже ниже зеленой.

Генерал молчал, с интересом разглядывая озадаченное лицо собеседника. Глеб чувствовал, что от него ждут ответа, но не понимал, что нужно сказать. «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить», – вертелось у него на языке, но это были не те слова, которых ждал от него генерал.

– Человеческий фактор, – сказал он наконец. – Вот чего не учли ваши аналитики. Широкая русская душа. В стране бардак, и всем на все плевать. Здесь бросили окурок, там не отремонтировали плотину… Понятно, что при таких условиях ущерб от стихийных бедствий будет на несколько порядков выше, чем в цивилизованных странах.

– Речь идет не об ущербе, – возразил Потапчук, – а о самих стихийных бедствиях. На территории России они возникают в несколько раз чаще, чем должны даже по самым пессимистичным прогнозам. Фактор материального ущерба был намеренно исключен из набора предварительных данных. А вот человеческий фактор, как мне объяснили, наоборот, был учтен, и притом, что называется, с запасом. Кстати, уже по моей просьбе ребята сделали такой же анализ по республикам бывшего Союза. Графики я брать не стал, чтобы не запутаться, но поверь моему слову: такого, – он постучал пальцем по первому графику, – нет ни на одном из них. Все они выглядят примерно одинаково, везде фактическое положение вещей почти полностью соответствует прогнозу. А что касается бардака, так его у нас стало заметно меньше за последние пять лет.

– С последним утверждением я мог бы поспорить, – сказал Глеб. – Бардака стало меньше в Москве, а края продолжают разваливаться. Государство воюет с чеченцами, а господам олигархам жаль тратиться на поддержание в должном порядке каких-то противопаводковых систем и противоселевых заграждений. На кой черт им это нужно? Они-то при любом раскладе даже ног не замочат!

– Только не надо политических диспутов, – поморщился Потапчук. – К тому же, естественный износ защитных сооружений тоже был учтен при составлении графика.

– Ну тогда я не знаю! – Глеб развел руками. – Тогда и впрямь остается предположить, что у Господа Бога в отношении нас имеются свои собственные планы, и притом самого радикального свойства. Такие ребусы не по моей части, поскольку Господа Бога трудновато поймать на мушку.

– Гореть тебе в аду за такие слова, – шутливо предупредил генерал. Глебу показалось, что шутил он только наполовину. – И потом, есть кое-что, чего не знают даже наши аналитики. Я тут порылся в милицейских сводках и обнаружил кое-какие данные… Понимаешь, месяц назад при тушении лесного массива пожарники обнаружили посреди горящего торфяника два трупа. Один из них был опознан как работник местного лесхоза. Опознали его по ружью – вернее, по тому, что от ружья осталось. Ну и еще по кокарде… Второй – неизвестный, застреленный из этого самого ружья. Возле него нашли газовый револьвер, переделанный под мелкокалиберный патрон. Две пули из этого револьвера обнаружились в теле лесника – одна в груди, а другая – в голове. Там же нашли обгоревшую жестяную канистру, а на дороге – остов «нивы». «Нива» эта к тому времени уже неделю числилась в угоне. Официальная версия такова: какой-то сумасшедший приехал туда на угнанном автомобиле и пытался поджечь лес. Лесник его застукал, между ними завязалась перестрелка, в результате которой оба погибли.

– Изящно, – сказал Глеб. – А главное, никого не надо искать. Сумасшедший, значит? Знаете, у Станислава Лема есть повесть, где один герой говорит, что безумие вроде мешка, в который не слишком компетентные следователи склонны складывать все преступления, мотивы коих им непонятны. Боюсь, для сумасшествия это чересчур громоздко: угнанная машина, канистра с бензином, да еще и револьвер… Странно. Ни один псих не стал бы так тщательно готовиться к обыкновенному, да еще и совершенно бесцельному поджогу.

– Это ерунда, – сказал генерал. – Откуда нам знать, к чему стал бы готовиться псих. Я точно знаю одно: ни один псих не смог бы всадить в человека две пули подряд из плохонького самодельного револьвера, перед этим получив заряд медвежьей картечи между лопаток. И ни один лесник, пусть даже с самым героическим прошлым, не смог бы вести прицельный огонь с дырой во лбу. Там наверняка был кто-то еще. Я не знаю, кто это был, что он там делал, и сколько трупов на его совести, один или два. Я лишь уверен, что он там был и что ушел он оттуда почему-то пешком, не воспользовавшись машиной, которая находилась в его распоряжении. Это уже само по себе наводит на размышления, не так ли? Особенно если вспомнить о графиках и учесть то безобразие, которое ты можешь увидеть, выглянув в окно. Налицо стихийное бедствие, и организовал его вовсе не господь бог.

Глеб снова пожал плечами.

– Вероятно, но недоказуемо, – сказал он. – Да полно, Федор Филиппович, к чему вы это ведете? Забудьте вы об этом!

– Не могу, – вздохнул генерал. – Как говорится, и рад бы в рай, да грехи не пускают. Начальство получило копию отчета аналитического отдела и поручило мне расследование.

– Расследование пожаров на торфяниках?

– А также наводнений, сходов лавин, селевых потоков, прорывов дамб… Ну, и так далее. Словом, я уже второй день подряд отвечаю за погоду в стране. На пенсию, что ли, уйти? Вгонят они меня в гроб, умники эти… Понятия не имею, с какого конца за это дело взяться. И, между прочим, мне прозрачно намекнули, что было бы очень кстати обнаружить в этом деле чеченский след. Я вот тут подумал: а может, это и вправду ичкеры? В принципе, организовать сход лавины или внести некоторые изменения в конструкцию дамбы на водохранилище не так уж трудно…

– Я так не думаю, – возразил Слепой. – Чеченцы прячут от нас своих преступников, но об их преступлениях трубят на весь свет, как о великих подвигах во имя Аллаха. А здесь картина совсем другая. Прячут не преступника, а само преступление, придают ему вид стихийного бедствия, над которым люди не властны. А может статься, что никто ничего не прячет, и преступлений никаких нет. Во всяком случае, на вашем месте я бы не стал официально вешать всю эту бодягу на горцев. Смеяться над вами весь мир будет, Федор Филиппович, а начальство, которое само же все это и затеяло, останется недовольно: дескать, Потапчук контору опозорил, да что там контору – всю страну!

Генерал вздохнул.

– Помощи от тебя… Я ведь и сам отлично знаю, чего не следует делать. Не курить, не сорить, не пороть горячку и не давать сделать из себя козла отпущения… Это все не содержит в себе ничего конструктивного.

Глеб взял со стола кружку с остывшим кофе, отхлебнул и поморщился – ну торф и торф!

– Давайте не будем ходить вокруг да около, – предложил он. – Вы хотите, чтобы я взялся за это дело?

Потапчук помедлил с ответом, с озабоченным видом заталкивая в портфель свои графики.