Майор прибавил газу, хотя это казалось невозможным. Сиверов откинулся на спинку сиденья, выудил из нашитого над коленом вместительного кармана плоскую, удобно изогнутую по форме бедра металлическую фляжку, свинтил колпачок, примерился и сделал пару глотков, ухитрившись не выбить себе передние зубы. Смачно крякнув, он сплюнул за окно и убрал фляжку на место. Шестаков промолчал: война – дело нелегкое, и в этих условиях каждый укрепляет свои душевные и физические силы, как умеет.

Глава 5

Мишка подобрал с насыпи очередной кусок щебенки – не слишком большой, но и не маленький, почти правильной формы, – взвесил его на ладони, примерился, щуря зеленый, опушенный рыжими, как у шкодливого кота, ресницами глаз, а потом, выставив вперед левую ногу, резко метнул камень в цель. Он опять промазал – камень пролетел на добрых полметра левее установленной на верхушке беленого бетонного столбика пивной бутылки и беззвучно канул в зарослях сорной травы под насыпью – только стебли качнулись да испуганно вспорхнула какая-то серенькая пичуга.

– Мазила, – сказал Витька Страхов, по прозвищу Страшила, и наклонился, перебирая щебень под ногами в поисках подходящего снаряда. – Гляди, как надо. На огневой рубеж выходит мастер спорта международного класса, чемпион мира…

Витька прицелился и бросил камень.

Бутылка осталась стоять, где стояла.

– Заговоренная, что ли? – сконфуженно пробормотал Страшила.

Он обхватил левой рукой правое запястье и с озабоченным видом повертел кистью, как будто сделать точный бросок ему помешала старая спортивная травма.

– Это не она, это ты заговоренный, – сказал Мишка. – Твою мамашу, когда она беременная была, ведьма сглазила, вот у нее ты и родился: вместо рук ноги, вместо ног руки, а вместо башки…

– Сам ты рыжий урод, – огрызнулся Витька.

Мишка почесал плоский живот под линялой, расползающейся от ветхости майкой и выпустил сквозь зубы длинный, как торпеда, плевок.

– Короче, смотри, как это делают нормальные пацаны, у которых руки растут откуда надо.

Он подобрал камень и сделал бросок. Раздался глухой звон, задетая бутылка неуверенно качнулась на своей ненадежной подставке, наклонилась и упала, еще раз глухо звякнув о присыпанную щебнем, поросшую жесткой травой землю.

– Ура! – прыгая по насыпи, дурашливо завопил Мишка. – Россия – чемпион! Страшила – урод криворукий! Ур-р-ра-ааа!!!

– Это не считается! – так же громко завопил задетый за живое Витька. – Не считается, понял? Ты же ее только задел!

– Да пошел ты!.. – со свойственной всем подросткам мгновенно пробудившейся агрессией выкрикнул Мишка. – Я ее сбил? Сбил! Так какого хрена тебе надо?

– Это не считается! – скатываясь с насыпи и подбирая с земли нисколько не пострадавшую бутылку, гнул свое Витька. – Гляди – целенькая!

Их голоса далеко разносились над прилегавшей к железной дороге плоской, уже принявшей рыжевато-бурую осеннюю окраску, кое-где ощетинившейся зарослями ивняка, скучной равниной. На приличном удалении от них виднелись серые шиферные крыши и торчащая кверху, как указательный палец, труба котельной, уже которое десятилетие подряд безуспешно пытавшаяся поцарапать нависший над ней купол неба. Сейчас, когда небо было затянуто низкими серыми тучами, эта задача казалась выполнимой, но – увы. Пейзаж – в особенности та его часть, что была отмечена печатью человеческой деятельности, – навевал чугунную тоску и беспросветную, безысходную скуку. По счастью, приятели, устроившие на железнодорожной насыпи подобие стрелкового тира, пока находились в том счастливом возрасте, когда тоска и скука посещают людей крайне редко и очень ненадолго. Обоим было по четырнадцать лет; они жили в одном дворе, учились в одном классе и с раннего детства были неразлучны.

– Так нечестно, – уже немного тише и спокойнее заявил Витька, снова пристраивая бутылку на верхушке придорожного столбика.

Рыжий Мишка стоял, балансируя на гладком, отполированном колесами тяжелых составов рельсе, и равнодушно смотрел на решетчатые фермы железнодорожного моста. Он достал из кармана куртки мятую, затертую пачку «Примы», выудил из-под неаккуратно надорванного клапана кривую морщинистую сигарету и, сунув ее в уголок рта, ловко, по-солдатски, прикурил от спички.

– Покурим? – быстро спросил снизу Витька.

– Хрен, завернутый в газету, заменяет сигарету, – лениво сообщил ему Мишка. – Айда к мосту!

– А чего мы там не видали?

– А тут ты чего не видал? – все так же лениво парировал Мишка. – А под мостом, может, рыбаки. Поглядим, чего поймали.

– А, – с легким разочарованием бросил Витька, карабкаясь на насыпь. – Чего на них глядеть? Если б самим порыбачить… Надо было удочки взять!

– Угу, – сплевывая едкую табачную слюну, саркастически промычал рыжий, – надо было. Мои старики охренели бы от счастья, если б увидели, как я с удочками в школу ухожу. Типа у нас лабораторная работа по биологии. Про рыб…

Витька выбрался на насыпь, отряхнул испачканные колени и протянул руку к дымящейся в зубах у приятеля сигарете. Витька отстранился, загораживаясь локтем, потерял равновесие и был вынужден спрыгнуть с рельса. Сделав глубокую, длинную затяжку, он отдал Витьке коротенький окурок, по краешку обведенный коричневым ободком проступившей сквозь бумагу смолы.

– Жлоб, – констатировал Витька, осматривая окурок. – Тут курить-то нечего!

– Так отдай назад, – предложил Мишка. – Здоровее будешь.

Не дожидаясь ответа, он сунул руки в карманы и зашагал в сторону моста. Витька затянулся едким дымом, сделал пару шагов следом за приятелем, а потом, замешкавшись, оглянулся. Бутылка стояла там, где он ее оставил, – на верхушке коротенького беленого столбика с черным ободком и какими-то цифрами. Повинуясь внезапному порыву, Витька наклонился, подобрал первый подвернувшийся под руку кусок щебня и швырнул им в бутылку – просто так, не целясь, на прощанье. Бутылка подпрыгнула и с треском разлетелась на куски.

– Видал?! – радостно закричал Витька обернувшемуся на звук приятелю. – Как я ее, ты видал?! Раз – и вдребезги! Учись, пока я жив!

– Халява, – равнодушно и пренебрежительно заявил Мишка. – Дуракам везет.

Он решительно двинулся дальше, стараясь не показать, что уязвлен. В их с Витькой союзе именно он, Мишка Ежов, был главным. Он был сообразительнее, хитрее, сильнее и даже на полтора месяца старше приятеля. Витьке очень редко удавалось превзойти своего рыжего предводителя, а у того, увы, никогда не хватало великодушия порадоваться нечастым успехам друга, даже если успехи эти, вот как сейчас, оказывались чисто случайными.

Сердито хрустя промасленным щебнем и пинками ломая сухие стебли полыни, угнездившейся в трещинах старых, подгнивших шпал, Мишка Ежов обдумывал план мести. Не то чтобы он испытывал к Витьке какие-то недобрые чувства, но тот все еще продолжал радоваться своему случайному попаданию, и его следовало быстренько поставить на место. Рыжий Мишка, выросший в поселке с населением в десять тысяч человек, всего пару раз, да и то краем уха, слышал слово «самоутверждение», никогда не задумываясь над тем, что оно может означать. Естественно, ему и в голову не приходило, что он самоутверждается за счет Витьки-Страшилы. Просто он, как любое живое существо, следовал велению инстинкта, который невнятно, но настойчиво нашептывал, что вожаку в любой стае живется сытнее и легче, а значит, добиваться статуса вожака следует любой ценой, даже если твоя стая будет состоять всего из одного балбеса.

Способы, которыми Мишка доказывал свое превосходство над приятелем, не отличались большим разнообразием. Происходи дело между двумя взрослыми и чуточку более развитыми в умственном отношении людьми, проделки рыжего Мишки можно было бы назвать розыгрышами – не всегда смешными, очень редко остроумными, а сплошь и рядом попросту жестокими, но именно розыгрышами. Он мог угостить Витьку печеньем, намазав его толстым слоем белой, как крем, и горькой, как хина, цинковой мази, или просто выдернуть из-под него стул, на который приятель намеревался сесть. Однажды он накарябал печатными буквами пространное, безграмотное и в высшей степени неприличное признание в любви, подписал его «В. Страхов» и подбросил на стол молоденькой учительнице химии, полагая, что это отменная, очень смешная шутка. Смешно действительно было всем – кроме Витьки и химички, разумеется, но эти двое не в счет: как говорится, искусство требует жертв.

И вот сейчас Мишка шагал по шпалам, привычно сетуя на то, как неровно, неудобно они уложены, и, засунув руки в карманы, поглядывал по сторонам, измышляя очередную каверзу. Как назло, на ум ничего подходящего не приходило, а он был не настолько зол на Витьку, чтобы просто с ним подраться. Вообще, по-настоящему они дрались только однажды. Кто-то научил Витьку играть в шахматы – не то чтобы играть, а лишь правильно передвигать фигуры, более или менее представляя, зачем это делается. Витька, естественно, сразу же приобщил к новому увлечению Мишку. Они действительно увлеклись этой игрой и резались в шахматы каждый божий день по два, а иногда и по три часа подряд в течение добрых полутора месяцев. Игроки они были примерно одинаковые, так что переменчивая Фортуна поворачивалась лицом то к одному, то к другому. Это продолжалось до тех пор, пока сосед дядя Саша не показал Витьке, как ставится «детский» мат в три хода. Витька опробовал новую тактику на своем приятеле и партнере и выиграл у него пять партий подряд – каждую в три несчастных хода, потому что Мишка никак не мог сосредоточиться и сообразить, как это, елки-палки, получается. Естественно, с каждым очередным проигрышем настроение у него делалось все хуже; Витька радостно гоготал, доводя его до белого каления и лишая остатков сообразительности. В конце концов Мишка осатанел, схватил приятеля за волосы и успел раза три ткнуть носом в доску с фигурами, прежде чем тот опомнился и дал ему сдачи. Они крепко подрались и не разговаривали целых три дня. Потом, конечно, помирились, но о шахматах ни один из них больше не заикался…

Впереди уже были хорошо видны решетчатые фермы моста, ржавая колючая проволока ограждения и выложенные квадратными бетонными плитами округлые земляные возвышения по обе стороны путей. На этих возвышениях, которые, как крепостные форты, охраняли подступы к мосту, виднелись приземистые серые сооружения с узкими горизонтальными окнами-бойницами, до того похожие на пулеметные гнезда, что просто не могли быть ничем иным. На провисшей, спутанной колючей проволоке криво болталась когда-то белая, а теперь рябая от ржавчины жестяная табличка. На ней еще можно было разглядеть остатки нанесенной красной краской надписи. Теперь надпись стала совсем неразборчивой, но еще пару лет назад на табличке, если подойти поближе, можно было прочесть грозное предупреждение: «Стой! Запретная зона. Стреляют без предупреждения!» Впервые прочтя эту надпись, Витька Страхов слегка обалдел от неожиданности, но грамотный Мишка, старший брат которого служил в десанте, растолковал ему, что так и должно быть: мосты, особенно железнодорожные, – это стратегические оборонные объекты и должны строго охраняться даже в мирное время на случай возможной диверсии. Вот придут, скажем, чеченцы и взорвут мост – прикинь, сколько бабок понадобится, чтоб его заново построить!

Поразмыслив, Витька Страхов признал, что это правильно. Вот только охраны на мосту они с Мишкой так ни разу и не видали, не считая того случая, когда их прогнал оттуда какой-то мужик в камуфляже и болотных сапогах. Правда, вместо автомата, положенного бойцу, стерегущему стратегический военный объект, в руке у него была кривая суковатая дубина, так что скорее всего это был никакой не охранник, а самый обыкновенный рыбак. Бывают среди взрослых такие козлы, которых хлебом не корми, а дай на кого-нибудь наорать, прогнать откуда-нибудь и вообще продемонстрировать свое превосходство…