Пассажиры желтого такси пробыли в ресторане совсем недолго, минут пять, от силы десять. Охранник как раз закончил чистить ногти на левой руке и перешел к правой, когда дверь у него за спиной вдруг распахнулась с таким дребезгом, словно изнутри ее без особенных церемоний пнули ногой. Колокольчики так и зашлись беспорядочным бряканьем и звоном, и на крылечке появились, не без труда протиснувшись в узковатый для такой компании проем, давешние мордовороты, между которыми, обнимая их за обтянутые черной кожей крутые плечи, мешком висел тот самый очкарик – обладатель серебристой «десятки», дорогущего костюма «от кутюр» и плоского матерчатого портфеля. Ноги его в дорогих кожаных туфлях бессильно волочились, бороздя носками пол, голова свесилась на грудь и моталась из стороны в сторону, галстук выбился из-под пиджака и висел строго вертикально, как строительный отвес. Мордовороты заботливо поддерживали его с двух сторон, не давая упасть. Один из них нес в свободной руке портфель, а другой – очки. Лица несчастного охранник не видел, зато отлично разглядел длинное волокно морской капусты, прилипшее к галстуку, и расплывшееся вокруг этого волокна жирное пятно, хорошо заметное на гладком однотонном шелке.

Он посторонился, не зная, что и думать, но уже понимая, что лучше не думать вообще. Очкарик провел в ресторане около получаса, даже меньше. Надраться до полного беспамятства слабеньким японским сакэ за это время было, по мнению охранника, немыслимо. Хотя люди, конечно, бывают разные – кому-то ведра мало, а кто-то понюхает пробку и готов…

Зато двое мордоворотов пробыли внутри всего ничего – практически, только вошли и вышли. Как будто знали, что очкарику станет плохо, и приехали специально, чтобы его забрать. Как будто он их вызвал. Как будто…

– Слышь, самурай, – обратился к охраннику тот из мордоворотов, который нес очки. Очки эти он на глазах у охранника аккуратно положил в нагрудный карман куртки, потом залез освободившейся рукой в другой карман, боковой, и вынул оттуда ключ на брелоке с логотипом ВАЗа. – Не в службу, а в дружбу. Открой-ка вон ту тачку. Видишь, сомлел человек.

– Что это с ним? – не торопясь выполнять просьбу, которая прозвучала, как приказ, поинтересовался охранник. – Когда он успел так нарезаться? Припадочный, что ли?

– Почему – припадочный? – обиделся бык с портфелем. – Может человеку стать плохо? А то сразу – припадочный… Надо еще разобраться, не от вашей ли жратвы его скрутило.

– Может, «скорую» вызвать? – спросил охранник.

– Вызовут, – пообещал первый мордоворот. – Еще пара вопросов, и без «скорой» дело точно не обойдется.

Охранник понял намек и без дальнейших разговоров пошел открывать «десятку». Быки аккуратно погрузили очкарика на заднее сиденье и положили рядом с ним портфель. Во время этой процедуры охранник с облегчением убедился, что возникшее у него подозрение оказалось беспочвенным – очкарик был жив, хотя и выглядел не ахти. Крови не было, а все остальное охранника не касалось. Может ведь, в самом деле, человеку стать нехорошо за обедом?

Отступив от машины на шаг, он едва не наткнулся на ментов – обыкновенных сержантов патрульно-постовой службы, в обязанности которых как раз входит поддержание порядка в общественных местах. Морды у сержантов были знакомые, примелькавшиеся – охранник видел их частенько, особенно по вечерам, когда у человека в погонах появляется масса возможностей пощипать перебравших клиентов или ресторанных шлюх.

– Чего тут у вас? – спросил один, без особенного любопытства глядя на обмякшего на заднем сиденье собственной машины очкарика.

– Да вот, клиент перебрал, – чисто рефлекторно, не успев продумать даже самые очевидные последствия такого ответа, сказал охранник.

– А, – равнодушно произнес мент, и парочка спокойно двинулась по маршруту.

Охранник подавил вздох. Все было, как всегда. Они, черт бы их побрал, даже не поинтересовались, кто и куда намеревается везти потерявшего сознание человека, хотя наверняка заметили – не могли не заметить, – что щуплый клерк в дорогом заграничном костюме никак не может быть приятелем или хотя бы хорошим знакомым двух быков в кожаных куртках. Ну, что же, если ментам на это наплевать, то ему и подавно…

– Молодца, братан, – сказал ему мордоворот, из нагрудного кармана у которого до сих пор торчали очки в тонкой золотой оправе. – Правильно мыслишь! Валяй в том же духе, для здоровья это очень полезно. Держи за труды.

На этот раз охраннику даже не пришло в голову сказать свое коронное «аригато», хотя получил он не вшивую десятку, а две бумажки по сто долларов. Повернувшись к машине спиной, он побрел под моросящим дождичком на место, под навес. За спиной у него заработал стартер, фыркнул глушитель, и стало тихо.

В дверях уже стоял официант. Вид у него был встревоженный и озабоченный, и охранник про себя порадовался тому обстоятельству, что свидетелем происшествия стал мужик. Бабы, пока жизнь их хорошенько не помнет, пребывают в блаженной уверенности, что днем, да еще в центре большого города, да еще и на своем рабочем месте, могут перекричать кого угодно и прекратить любое безобразие, и ничего им за это не будет на том простом основании, что они – бабы, то есть женщины, которых, как известно, обижать нельзя. Мужчине, видите ли, дать в рыло и даже засунуть перышко под ребро можно – на то он и мужчина. А им, понимаете ли, нельзя… Тьфу!

– Ты что-нибудь понял? – спросил официант, глядя в ту сторону, где скрылась серебристая «десятка».

– А чего тут понимать? – извлекая из-под кимоно сигареты, деланно изумился охранник. – Нарезался, как свинья, средь бела дня…

– Он выпивку даже не заказывал, – сообщил официант. – Сидел, жевал, читал газетку. Тут входят эти двое, подошли, присели, переговорили о чем-то, потом встали, обступили, гляжу – уже волокут… Хорошо, хоть по счету расплатились… Только дело тут все равно нечисто, отвечаю.

Охранник со скучающим видом посмотрел в серое небо, с которого продолжал сеяться мелкий нудный дождичек, прикурил сигарету и вздохнул.

– Тебе на чай дали? – спросил он.

Вообще-то, задавать такие вопросы у них было не принято: считалось, что чаевые – это личное дело каждого. Однако вопрос был задан, и не просто так, из праздного любопытства. Официант это понял и потому ответил, как на духу:

– Десять баксов сунули, жлобы.

– На, возьми, – сказал охранник, отдавая ему одну из полученных от клиентов стодолларовых купюр. – И моли бога, чтобы больше их не видеть. У них свои дела, у тебя – свои. Тебе что, больше всех надо?

– В смысле? – не понял официант, который работал тут всего третью неделю и еще не успел до конца понять, что к чему.

– В смысле, береги здоровье, – сказал ему охранник. – Его потом ни за какие бабки не купишь.

Докурив, он бросил окурок в урну у входа, напоследок огляделся по сторонам и нырнул в тепло и вкусные запахи ресторана: настало самое время перекусить и выпить чашечку крепкого кофе.

Глава 2

На закате, который был не виден за сырыми плотными тучами, на обочину пустого загородного шоссе съехала серебристая «десятка». Шины коротко прошуршали по гравию, оставляя на нем неглубокие продолговатые вмятины. Тормозные огни погасли; «дворники», в последний раз смахнув с ветрового стекла капли дождя и брызги дорожной грязи, замерли в крайнем нижнем положении. Двигатель заглох, фары погасли, но из машины никто не вышел.

Моросящий дождь поливал и без того мокрый асфальт, тихо шумел в кронах обступивших узкую полоску пустого шоссе сосен, стекал по голым красноватым ветвям берез и желтой прошлогодней листве придорожных кустов. Изредка налетавший откуда-то короткими порывами ветер срывал тяжелые капли с мокрых ветвей, и они выбивали короткую барабанную дробь по крыше автомобиля. Стекло со стороны водителя было немного опущено, и в узкую щель лениво выплывали, моментально растворяясь в сыром воздухе, синеватые клубы табачного дыма.

Так прошло две или три минуты. Потом где-то за поворотом возник характерный шум движущегося на большой скорости по мокрой дороге мощного автомобиля, и вскоре оттуда в облаке мелких водяных брызг показался, тускло сияя включенными фарами, тяжелый японский джип. С ходу проскочив мимо «десятки», внедорожник резко затормозил, прошел пару метров юзом, оставляя на мокром асфальте две курящиеся паром полосы, включил белые фонари заднего хода и, пятясь, съехал на обочину, остановившись в полуметре от капота «десятки». С забрызганного грязной водой чехла запасного колеса свирепо скалил зубы нарисованный тигр, привинченная к мокрому железу пластина номерного знака была украшена державным триколором, свидетельствовавшим о принадлежности владельца автомобиля к депутатскому корпусу.

Обе передние дверцы джипа распахнулись одновременно, и оттуда ловко выпрыгнули двое крепких молодых парней. На ходу поднимая воротники кожаных курток и втягивая в плечи круглые стриженые головы, они торопливо подошли к серебристой «Ладе», откуда навстречу им, точно так же ежась от сырости, вылезли еще двое – такие же молодые, спортивные, коротко стриженые и так же одетые в черную скрипучую кожу.

– Все нормально? – спросил один.

– А то ты не видишь, – лениво отозвался водитель «десятки», до самого верха затягивая «молнию» своей кожанки. – Раз мы тут – значит, все нормально.

– Ну так какого хрена тут мокнуть? Раньше сядем – раньше выйдем.

– Типун тебе на язык, – сказал водитель «десятки» и, повернувшись, распахнул заднюю дверцу. – Вылезай, урод. Поезд прибыл на конечную станцию, просьба освободить вагоны!

Подождав немного, он наклонился к открытой двери и протянул руку с явным намерением помочь тому, кто сидел внутри, «освободить вагоны», но пассажир уже выбирался наружу – медленно, с трудом, с явной неохотой, но выбирался, поскольку деваться ему все равно было некуда.

Его дорогой заграничный пиджак куда-то пропал, равно как и галстук, и очки, и тонкий матерчатый портфель. Еще совсем недавно идеально отутюженные брюки были измяты и испещрены какими-то пятнами, в которых, если приглядеться, можно было узнать обыкновенную грязь, известку, кровь и даже, кажется, рвоту. Разорванная в нескольких местах, выбившаяся из брюк, расстегнутая почти до самого низа, когда-то белая рубашка выглядела не лучше; разбитое в кровь, распухшее до неузнаваемости лицо ровным счетом ничего не выражало – это был просто кусок сине-черного окровавленного мяса. Двигаясь неуверенными, судорожными рывками, как испорченная заводная кукла, избитый до полусмерти человек вылез из машины и выпрямился, ожидая дальнейших распоряжений своих мучителей – казалось бы, еще живой, но уже практически вычеркнутый из списков живущих.

Водитель «десятки» схватил его за плечо, грубо развернул лицом к лесу и толкнул между лопаток в сторону придорожного кювета.

– Пошел, падаль!

Избитый человек сделал два неверных шага и упал на колени, упершись обеими руками в каменистую землю обочины.

– Погоди, Муха, – сказал водитель джипа. – Вечно ты торопишься, как голый на бабу…

Хрустя мокрой щебенкой, он подошел к джипу, открыл багажник и, вынув оттуда лопату с чистым, явно ни разу не бывшим в употреблении черенком, швырнул ее на землю рядом с пленником.

– Бери, – сказал он, – пригодится.

Окровавленная, ободранная ладонь механическим движением сомкнулась на чистом дереве черенка, пачкая его кровью и грязью. Пленник с трудом поднял лопату, слабым ударом вогнал кончик выкрашенного черной краской штыка в неподатливую смесь мокрого песка и щебенки и тяжело поднялся, опираясь на черенок, как на костыль.

– Пошел, – повторил водитель «десятки», и он пошел, с трудом передвигая подгибающиеся ноги, глядя прямо перед собой и волоча по земле лопату, кончик которой чертил на песке извилистую, дрожащую линию.

Жуткое окровавленное пугало, очень мало напоминавшее человека, несколько часов назад уверенно входившего в дорогой японский ресторан, спустилось в неглубокий, заросший мокрой желтой травой кювет, пересекло его, оставляя в траве широкую борозду, с трудом выбралось на противоположную сторону и, не разбирая дороги, двинулось в лес. Водитель джипа поглядел ему вслед, выплюнул намокшую сигарету, растер ее подошвой ботинка и снова полез в багажник. Вынув оттуда, поставил на землю полиэтиленовый мешок, в каких хранят удобрения, с закрученной и перевязанной обрывком веревки горловиной. В мешке была известь.

Деловито захлопнув дверь багажного отсека, водитель достал новую сигарету, закурил и подхватил с земли мешок.

– Айда, – сказал он своему напарнику, держа дымящуюся сигарету огоньком в ладонь, чтобы не мокла, – наша очередь.

– Давайте-давайте, – поддержал его водитель «десятки». – Нам этот петух за полдня уже вот так надоел!