Незнакомец стрелял от живота, практически не целясь, но пуля ударила Мосла в самое сердце, опрокинув в прямоугольную яму – тайник, словно нарочно, формой и размерами напоминающий могильный склеп. Сапог, в котором, наконец, включились приобретенные на военной службе рефлексы, метнулся к стене, где стояло оружие; киллер стремительно и плавно поднял пистолет на уровень глаз и без малейшего промедления вторично спустил курок. Свинцовая птичка со стальным клювом настигла Сапога на бегу и клюнула в затылок. Мгновенно ставшее мертвым тело, как потерявший управление автомобиль, по инерции преодолело остаток дистанции, врезалось в стену и рухнуло с глухим шумом, опрокинув на себя оба ствола, до которых так и не успело добежать при жизни. Выброшенная затвором «Стечкина» гильза еще мелко дребезжала, катясь по замусоренному полу, а с курьерами, прибывшими, чтобы забрать из тайника доставленное из России оружие, уже было покончено.

Сунув дымящийся пистолет под мышку, как градусник, стрелок перевел взгляд на гильзу, которая все еще слабо покачивалась с бока на бок, наклонился, поднял ее, покатал между пальцами, разглядывая, а затем, коротко усмехнувшись, небрежно бросил обратно на пол. Оставив все как есть, он повернулся к убитым спиной и вышел из подсобки.

На крыльце магазина он остановился, будто позируя. Он стоял лицом к дому без крыши, и Струп, торопливо подняв камеру, дал на дисплей максимальное увеличение. Мощный объектив раздвинулся с чуть слышным жужжанием, и в это мгновение киллер в потемневших от солнечного света «хамелеонах» вдруг слегка повернул голову и посмотрел, казалось, прямо в глаза майору Бурсакову. На какое-то мгновение майор оцепенел, преисполнившись уверенности, что обнаружен и сию секунду будет убит. Ощущение близости и неотвратимости конца было настолько отчетливым и сильным, что его по-настоящему парализовало. А когда этот кратковременный паралич прошел, стрелок уже отвернул так и не запечатленное камерой лицо, наклонил голову и, боком спрыгнув с крыльца, забрался в салон стоящего перед магазином с открытыми дверцами джипа.

Дверцы захлопнулись одна за другой, и после каждого хлопка майор Бурсаков непроизвольно вздрагивал, каким-то краешком сознания пытаясь понять и не понимая, с чего это он, видавший виды оперативник, боевой офицер, так перетрусил. Двигатель внедорожника завелся, выбросив из выхлопной трубы клуб черного дыма, машина развернулась на травянистом пятачке перед зданием магазина и, газанув, в два счета скрылась из вида за заполонившими деревенскую улицу кустами и молодыми деревьями.

– Твою ж мать, – глядя ей вслед, пробормотал майор Бурсаков.

Когда он зачехлял фотоаппарат, руки у него заметно дрожали. Это было скверно, и утешало майора только то, что этого никто не видит.

Глава 4

Запыленная «девятка» цвета «мокрый асфальт» – когда-то престижный автомобиль модного цвета, а нынче просто ржавое корыто, способное привлечь чье-либо внимание разве что своим почтенным возрастом да скверным, явно предынфарктным, техническим состоянием, – бренча отставшими железками, тряслась на ухабах и колдобинах разбитого, постепенно становящегося непроезжим шоссе. Несмотря на жаркую погоду, окна с тонированными стеклами были подняты: здешние места не располагали к езде с ветерком, поскольку вместе с прохладой в салон могло проникнуть кое-что еще, не столь безобидное.

Вдоль шоссе тянулись, неторопливо убегая назад, знакомые пейзажи, в которых было столько же очарования, сколько его можно разглядеть в валяющемся на обочине неприбранном, частично разложившемся трупе. Поросшие бурьяном пустыри сменялись чахлыми перелесками, мертвые выселенные деревни были целиком отданы во власть ветра, дождей и ползучих кустарников. Растительность тут выглядела какой-то больной, словно отравленной; впрочем, вполне возможно, это неприятное впечатление было навеяно воображением: зная, что увидеть радиацию невозможно, мозг повсюду искал и, как водится, находил зримые признаки ее присутствия. Так совершенно здоровый, но впечатлительный человек, углубившись в чтение медицинской энциклопедии, находит у себя симптомы всех перечисленных там заболеваний; так, уверив себя в существовании привидений и нечистой силы, мы со временем начинаем наяву видеть притаившуюся по углам нечисть.

В машине сидели трое молодых, крепких мужчин, одетых небогато и просто, без неуместного в здешних безлюдных краях лоска, но чисто, по-городскому – без камуфляжа, тяжелых сапог и прочих атрибутов местной брутальной моды. В закупоренном наглухо, чуть ли не загерметизированном салоне стоял густой запах обильно сдобренного чесноком и специями сала, проникавший сюда из багажника. Плохая – вернее сказать, никакая – изоляция салона любого хэтчбека от багажника в данном случае отсутствовала совершенно, и пахучее содержимое последнего, представлявшее собой целую гору каких-то сумок, пакетов и даже холщовых мешков, возвышалось над спинкой заднего сиденья, почти полностью закрывая обзор. Впрочем, следить за зеркалом заднего вида тут не было никакой необходимости ввиду полного отсутствия дорожного движения – как в попутном направлении, так и во встречном.

Впереди показался крутой поворот. Густые заросли, подступая вплотную к дороге, делали видимость нулевой, и водитель, который был настоящим лихачом где угодно, но только не на работе, убрал ногу с педали газа, хотя притормаживать, как сделал бы на его месте какой-нибудь чайник, все же не стал. Пассажир на переднем сидении уже открыл рот, чтобы отпустить по этому поводу какую-нибудь остроту, но тут «девятка» миновала поворот, и его рот захлопнулся с отчетливым стуком – не по желанию хозяина, а сам собой, под воздействием силовых векторов, возникших в результате экстренного торможения.

Лысые покрышки вцепились в бугристый, растрескавшийся асфальт, оставляя на нем черные полосы, машина в клубах пыли пошла юзом и, наконец, остановилась в метре от перегородившего дорогу джипа.

Джип стоял поперек проезжей части, полностью перекрыв своей облепленной грязью угловатой тушей правую половину дороги вместе с обочиной. Дверь багажника была открыта нараспашку, воруя еще полметра свободного пространства. На асфальте, затрудняя задачу тому, кто вздумал бы объехать препятствие слева, валялся разбросанный в полнейшем беспорядке хлам, который обычно сопутствует аварийной остановке: лежащее на боку запасное колесо, домкрат, крестообразный баллонный ключ и обрезок водопроводной трубы, используемый в качестве рычага при откручивании зажатых намертво, приржавевших гаек.

Еще левее все еще можно было кое-как проехать – вернее, можно было бы, если бы не человек, который, сидя на корточках спиной к подъехавшей машине, как ни в чем не бывало, что-то делал со своим ботинком – похоже, просто завязывал шнурок.

– Вот урод, – сказал пассажир с переднего сиденья. – Хоть бы знак аварийной остановки перед поворотом выставил!

– И ж… повернулся, как будто так и надо, – поддакнули сзади. – Грохнуть его, что ли?

– Угу, – саркастически промычал водитель, – грохнуть… Это ж Мосла корыто, ты что, не видишь? Тебе нужны проблемы с Бурым? Мне, лично, не нужны. И Хвосту не нужны…

Он трижды коротко посигналил, привлекая внимание сидящего на корточках человека. При этом он понимал, что совершает нелепое, смешное и бессмысленное действие: тот, кто ухитрился пропустить мимо ушей какофонию, которой сопровождалось экстренное торможение, не услышит и сигнал.

– Глухой, что ли? – вторя его мыслям, удивленно произнес один из пассажиров – тот, что сидел спереди.

Задний открыл дверцу.

– Прикройте, если что, – сказал он и выбрался из машины.

Водитель и его сосед, вынув пистолеты, почти синхронно оттянули затворы и завертели ручки стеклоподъемников, открывая окна на случай, если придется стрелять. Перегородивший дорогу джип принадлежал Мослу; Мосол работал на Бурого, который был надежным, проверенным деловым партнером Хвоста, на которого, в свою очередь, работали те, кто ехал в «девятке». Опасаться, по большому счету, было нечего, но… В бизнесе друзей не бывает, это аксиома, и Бурый вполне мог решить, что запросто обойдется без партнеров. К тому же машина Мосла и сам Мосол – это не одно и то же.

Человек в камуфляже по-прежнему сидел на корточках, почти касаясь правым коленом растрескавшегося асфальта, и продолжал, сгорбившись, возиться со шнурком на левом ботинке. Парламентер, по имени Саня, а по кличке Фома, приблизился к нему и осторожно похлопал ладонью по плечу.

Виновник непредвиденной задержки не вздрогнул, как можно было ожидать от глухого, застигнутого врасплох, не попытался схватить Фому за руку и бросить через плечо и вообще не стал делать каких-либо резких движений. Он спокойно обернулся и посмотрел на стоящего позади человека сквозь дымчато-коричневые стекла очков.

– День добрый, – довольно приветливо произнес он.

– Здорово, – проворчал Фома.

Он был слегка удивлен поведением незнакомца – как, собственно, и тем, что перед ним незнакомец, а не Мосол или кто-то другой из его коллег, кому тот мог доверить свой горячо любимый джип. Всех, с кем приходилось сотрудничать тут, в заповеднике, и за его пределами, он знал в лицо и по именам. Этого человека он видел впервые. Перед ним мог быть новенький – текучка существует везде, даже в самом прибыльном бизнесе. Вероятнее всего, именно так и было, но ухо все же следовало держать востро: когда едешь по безлюдным местам в машине, нагруженной ломовой синтетической наркотой, общий вес которой приближается к весу копченого сала, которым она замаскирована, расслабляться нельзя ни на секунду.

– А Мосол где? – спросил Фома.

– Помер, – лаконично ответил незнакомец, рывком затянул шнурок и встал, выпрямившись во весь рост. – Куда путь держите, ребята?

– А ты кто такой? – неприветливо поинтересовался Фома. Он уже начал жалеть, что вылез из машины. Этого любопытного гражданина на чужом джипе надо было просто столкнуть с дороги бампером, а не разводить дипломатию с козлом, чье поведение подозрительно похоже на поведение обыкновенного наводчика. Впрочем, если бы в придорожных кустах сидели молодцы с автоматами, они давно бы себя проявили.

Гражданин в солнцезащитных очках без необходимости отряхнул колени, а затем нарочито медленно и плавно потянулся правой рукой к нагрудному карману камуфляжной куртки. Отстегнув клапан, он просунул внутрь два пальца и, выудив оттуда, предъявил Фоме коленкоровую книжицу с тисненой золотом надписью: «ФСБ». Словно прочтя мысли собеседника, который первым делом подумал, что такую ксиву можно купить в любом подземном переходе, незнакомец развернул удостоверение и держал перед носом Фомы достаточно долго, чтобы его можно было обстоятельно, без спешки изучить.

Убедившись, что удостоверение настоящее, и что фотография в нем соответствует стоящему посреди дороги оригиналу, Фома скроил кислую мину. Бояться было нечего: на захват все это походило даже меньше, чем на разбойничью засаду. Но и приятного в этой встрече не было ничего. Вероятнее всего, владелец предъявленного удостоверения был очередным взяточником – новичком, переведенным в здешнее управление из какого-то другого места, введенным коллегами в курс дела и явившимся, чтобы заявить о своем праве получать процент с чужого бизнеса.

– Ясно, – вздохнул Фома и, заведя руку за спину, украдкой махнул ладонью своим компаньонам, чтобы спрятали стволы и притворились парочкой мирных, законопослушных лохов. – Домой мы направляемся. В гостях были – там, на той стороне. Сальца взяли, горилочки – ну, все, как полагается. А через зону двинули, потому что так километров на двести короче.

– Понятно, – улыбнулся лихоимец в темных очках. – Гостили у Бурого, а дома Хвост гостинцев заждался… Так?

– Какой еще бурый хвост? – включил пингвина Фома. – Проехать дай, мужик! Ты ж не при исполнении, да и юрисдикция тут не твоя. Это, на минуточку, не российская территория.

– Все верно, – кивнул очкастый, – на российской территории я бы с тобой иначе разговаривал. А тут места дикие, заграничные, потому и разговор у нас с тобой такой – мирный, как у двух обычных людей, которые случайно встретились на дороге. Один человек говорит: «А покажи-ка, земляк, что у тебя в багажнике!» А другой что?..