Рикард не успел встретиться с судмедэкспертами, а только поговорил с ними по телефону. Обычно он старался лично встречаться с довольно своенравным доктором Паскалем. Ему нравилось между делом болтать с ним о музыке или даже чуточку послушать что-нибудь новенькое из дэд-металла, который обычно звучал в его закутке в морге. Тогда сам смог бы рассказать Паскалю и о предстоявшем концерте Conflict, который, пожалуй, мог заинтересовать патологоанатома: почти за сорок лет своей карьеры эта анархистская панк-группа никогда не выступала в Швеции.

– По их мнению, ничто не противоречит версии самоубийства. Только она не оставила прощальной записки и не принимала предварительно ни успокоительного, ни алкоголя, что считается обычным в таких случаях, заменив их кофе, – сказал он и кивнул в сторону кофеварки, а потом продолжил изучать отчет, который Паскаль переслал ему по электронной почте.

– Царапины на шее от ее собственных ногтей. Это в порядке вещей. В желудке никакой пищи, никакого кофе, – добавил он немного спустя, водя пальцем по экрану.

Мария громко вздохнула и натянула на лицо защитную маску.

– Кофеварка и белье, похоже, оставались нетронутыми несколько дней. А потом что-то случилось, и она решила покончить с собой. Стул, на котором она стояла, лежал на боку где-то в метре от нее, – сказала она, а потом подумала, что покойная тоже вполне могла сама так оттолкнуть его ногой. Покопавшись в рюкзаке, Мария достала ультрафиолетовый фильтр и надела на карманный фонарик. Она поводила лучом по полу и стенам комнаты, а потом подошла к балконной двери и батарее центрального отопления, к которой был привязан шелковый шнур.

– Никаких следов крови.

Рикард пролистал дальше отчет судмедэксперта.

– У нее на шее осталась борозда от шнура. Но Паскаль особо отметил, что петля, судя по всему, перемещалась, – сказал он, наблюдая, как Мария собирает волокна с серого дивана и убирает их в специальный пакет. Затем он перевел взгляд вверх. Его удивило, что торчавший из потолка небольшой железный крюк смог выдержать вес девушки и не оторваться. Но ее нашли именно висевшей на нем.

Мария повернулась и посмотрела на него.

– Тогда, возможно, кто-то задушил ее, переместил тело, а потом подвесил к потолку, чтобы имитировать самоубийство. Из-за чего петля и сместилась, – сказала она.

– Да, похоже на то, – согласился Рикард. – Кроме того, у нее есть повреждения в верхнем углу щитовидного хряща и подъязычной кости, которые могли возникнуть в результате внешнего воздействия.

Мария пожала плечами.

– Они с таким же успехом могли появиться, если рывок получился достаточно сильный, когда бедняга упала со стула, – возразила она.

– Все правильно. Нам же ничего не известно о ней. А кофе и белье, возможно, просто совпадение. Пожалуй, все началось с нападения на базе нацистов. Она испытала сильный шок. Ее мучило чувство вины из-за того, что один человек из их группы чуть не умер. Панический страх. Ей захотелось избавиться от всего этого, – согласился Рикард и покачал головой. Они же на самом деле ничего не знали об Ильве, кроме того, что рассказала Линн. Но она тоже не общалась с ней несколько лет, пока та внезапно не появилась у нее на пороге пару дней назад.

Мария задумчиво посмотрела на грязно-серый потолок.

– Такая возможность существует, – констатировала она. – Но в нее, значит, не верит Линн? А кого конкретно Ильва просила ее проверить?

– Ильва боялась, что нацисты внедрили к ним своего человека. То есть в группу АФА, вместе с которой она вторглась в их дом, – объяснил Рикард.

– А они могли сделать что-то такое? – спросила Мария.

Рикард задумчиво окинул взглядом комнату. Пустые стены. Никаких политических плакатов или хотя бы обычных картин. Чистый пол без следов крови, которые указывали бы на борьбу. И тело не имело никаких соответствующих повреждений.

– Это выглядит надуманным. Но, конечно, такого нельзя исключать, – ответил он. – Сначала засада в доме. Потом странное самоубийство.

Мария подняла пинцетом к свету волос, собираясь опустить его в пакет для улик.

– Не ее цвет. Но он может принадлежать кому-то из ее друзей, которые бывали здесь. И мне особо не верится в причастность нацистов к ее смерти. Почему тогда? Они же знали, что члены АФА наведаются в их дом, и приготовили им достойную встречу. А потому вряд ли могли отомстить потом. И они к тому же уже сильно избили Эзги, – сказала она и, сунув пакетик с волосом в свой рюкзак, добавила: – И если они действительно хотели запугать АФА, зачем обставлять смерть Ильвы как самоубийство? Им следовало просто застрелить ее, это выглядело бы как явное послание.

– Да, но ведь и Павичу, и Рессель известно, что у нас есть их имена. Они, пожалуй, захотели бы отомстить, не привлекая к себе внимания. Или защитить своего человека от разоблачения, – возразил Рикард.

Он подошел к полке и вытащил из нее несколько книг. Это оказались учебники для студентов юридических факультетов. По международному праву. По экологическому праву. Неожиданно много законов и инструкций, если учесть анархистское прошлое Ильвы. Он принялся рассматривать следы пыли. Поднял несколько сборников учебных материалов, засунутых поверх учебников, а потом позвал Марию, которая стояла на коленях в прихожей с прижатой к полу пластиковой пленкой.

– Кто-то, похоже, недавно вынимал все книги. И поднимал сборники учебных материалов. Самые пыльные лежали внизу, – сказал он.

– Кто-то обыскивал квартиру? – предположила она.

– Или Ильва просто ленилась убираться и сама искала что-то, – ответил он.

Мария осторожно оторвала желатиновую пленку от пола и подняла ее к свету. Никаких следов обуви. Только немного пыли и зерен песка.

– Зато здесь никаких проблем с уборкой. Идеальная чистота, – сообщила она и покосилась на брошенные в углу кроссовки. – Кто прибирается, собираясь сунуть голову в петлю?

У нее по коже пробежала дрожь, когда она представила себе молодую белокурую женщину, болтавшуюся под потолком. Почему она поступила так? Внезапно поняла что-то? В то же время, насколько Мария знала, в закрытых группах, членов которых связывали общие идеи, люди зачастую испытывали очень сильные эмоции. Пожалуй, Ильва почувствовала себя неспособной повлиять на общество, по ее мнению, двигавшееся в неверном направлении. Борьба за новый мир измотала ее, и она в конце концов сдалась.

«Если она все-таки повесилась сама», – подумала Мария и тяжело вздохнула.

Она сфотографировала пол в прихожей, открыла входную дверь и приложила желатиновую пленку к бетонному полу лестничной площадки. Похоже, на ней проявилось несколько отпечатков, принадлежавших, судя по всему, валявшейся в прихожей обуви.

Она оцепенела.

Нечеткий след грубой подошвы виднелся в углу пленки. Обувь, пожалуй, была 45-го размера. След перекрывал другие отпечатки. На пути с лестничной площадки в квартиру.

– Кто-то, похоже, приходил к Ильве. Мужчина, – сообщила она и показала пленку Рикарду, который подошел к ней.

– О’кей. Но это мог быть почтальон, – сказал он.

– Или ее убийца. Возможно, тот, кто охотится за всей группой. Нам, кстати известно, кто еще входит в нее? – поинтересовалась Мария.

Рикард покачал головой.

– Избитая девица, Эзги, все еще не рассказала, кто составлял ей компанию. У нас есть лишь пара имен, которые назвали ее родители. Антон и Фредрик, если я правильно помню. Но Линн должна знать. Кто-то из группы нашел ее и рассказал о случившемся с Ильвой, – ответил он.

«Но это вовсе не значит, что она назовет их нам», – подумал он. Пусть они вместе занимались несколькими делами и знали друг друга уже почти год, по его мнению, Линн по-прежнему особо не стремилась помогать правоохранительным органам. Даже если она попросила его присмотреться к этому самоубийству, вряд ли стоило рассчитывать, что она намеревалась выдать им своих бывших политических друзей. А если речь шла о возможном лазутчике нацистов, то Линн, скорей всего, хотела провести собственное расследование, прежде чем снова обращаться в полицию.

– Соседи не видели ничего странного. А когда Ильва виделась с родителями пару недель назад, все было как обычно. Они с сестрой собирались прокатиться в следующем месяце в Берлин и загодя заказали билеты. А отец собирался помочь ей со статистикой для дипломной работы, которую нужно было сдать на этой неделе. Именно поэтому он и отправился к дочери, когда она не пришла, – сказала Мария, листая на своем телефоне отчет, полученный по электронной почте из полиции Флемингсберга, когда Рикард завернул в полицейский гараж, расположенный под Крунубергским парком.

– Точно как утверждала Линн: никаких признаков депрессии или мыслей о самоубийстве. А еще ее мобильник пропал. И это выглядит странно, – добавила она.

– Может, и нет. Если верить СЭПО, члены АФА постоянно меняют телефоны, – возразил Рикард. – Если она задумала совершить самоубийство, то, наверное, сначала избавилась бы от мобильника. Мне стоит узнать мнение Линн по этому поводу. Затем надо посмотреть, что сможет сделать лаборатория с собранными тобой материалами, и только тогда мы будем решать, надо ли официально начинать расследование убийства. Но прежде всего мы должны связаться с другими членами группы Ильвы.

– Да. Узнать, не угрожал ли им кто-то. Не охотятся ли за ними, – поддержала его Мария.

«Хотя это же, наверное, перманентное состояние для любого члена АФА», – подумала он. И все равно Линн, пожалуй, была права. В их группу проник враг.

Агент нацистов, который уже совершил убийство, чтобы избежать разоблачения.

Глава 9

Рикард заметил Линн на мостках чуть ниже ее дома. Опускавшееся к горизонту солнце отражалась в воде пролива Орставикен, придавая ей красноватый оттенок. На этом фоне он и различил ее темный силуэт. Она стояла спиной к нему. Он развернул машину и, припарковавшись у тротуара под мостом, выбрался на улицу. Подкрадываясь к ней, он с удивлением заметил, как Линн вытаскивала из полыньи в тонком льду трепетавшую рыбешку.

– Неужели твоя стипендия закончилась? – поинтересовался он.

Линн улыбнулась и покачала головой.

– У меня стипендия аспиранта. Королевский технологический институт платит не так много, но мне, конечно, не приходится есть плотву, чтобы не умереть с голоду. Рыба для Тесс, – сказала она.

Он непонимающе посмотрел на нее и последовал за ней через калитку.

– Я назвала ласку в честь Тесс Асплунд. Женщины, вставшей на пути демонстрации нацистов в Бурленге несколько лет назад.

Линн положила рыбу в миску под фундамент дома и добавила:

– Они обе маленькие, сердитые и бесстрашные.

«Естественно, это не так банально, как если бы она взяла себе выброшенную кошку», – подумал он, когда они вошли в дом.

Она дала ему чашку жасминового чая. В холодном воздухе, проникающем из окна, над ней белым облачком поднимался пар. Цветочный аромат смешивался со слабым запахом свежепойманной плотвы. Линн серьезно посмотрела на него.

– Вам удалось выяснить что-нибудь?

– Не более того, что уже установила полиция Флемингсберга. Судя по всему, речь идет о самоубийстве. Но я не могу вдаваться в подробности, – сказал Рикард и заметил, как она помрачнела. Он колебался. Растягивал слова.

– Но есть кое-какие странности. Точно как ты и говорила, у нее, похоже, отсутствовали причины кончать с собой. И мы не нашли в квартире ничего, что могло бы объяснить, почему она вдруг решила повеситься.

«Но также ничего противоречащего версии самоубийства, во всяком случае, никаких следов борьбы», – подумал он.

Линн уставилась на свою чашку.

– Кто-то предупредил нацистов о том, что Ильва и ее группа собираются напасть на дом в Тюресё, – сказала она и провела пальцами по ее краю. – Но они все равно не могли взломать их компьютеры и мобильники. Акции подобного рода в АФА обычно готовят без использования электронных средств связи. По словам Ильвы, так все было и в этот раз. Они не хотели оставлять следов.