В знак согласия я хлопнула по его ледяной ладони, потрясенная способностью вампира в одном предложении легко переходить от высокопарного слога к разговорному языку.

По крайней мере, в моих руках теперь одна важная информация: Александру было девятнадцать, когда он прошел трансмутацию.

Бессмертный достал из редингота золотую зажигалку и засветил фонарь на потолке кареты. Мягкий отблеск отразился на стенах и, подрагивая, заплясал в ритме дорожных ухабов.

– Вуаля! Fiat lux! Да будет свет! – торжественно объявил он. – Тепло и пламя огня способны оживить сердце смертного. Ничто не может сравниться с ним. Некоторые вампиры, вынужденные вечно жить в ночи, позабыли об этом. Но не я.

Его губы слегка растянулись, но он не размыкал их, словно хотел уберечь меня от вида своих клыков. Зрачки сузились. Радужная оболочка, до этого невидимая, теперь обрела цвет: лазурно-голубой.

Должна признаться, виконт обладал сверхъестественной красотой ангела. Но, как печально напоминало его имя, этот ангел умер давным-давно.

Мортанж^[6]…

Под ослепительной молодостью его застывших в вечности девятнадцати лет скрывалось нутро древней мумии.

– Нужно поесть, Диана! Необходимы силы для захватывающей жизни, которая ждет тебя в Версале. Ты увидишь, там всё – эпатаж!

Я убрала салфетку с корзинки, отломила кусок хлеба и начала есть.

– Мм… Запах свежего хлеба, – Александр принюхался. – Я его помню. Раньше он мне тоже очень нравился.

– Вкусно! – Я взяла второй кусочек.

Но отныне любая еда для меня будет иметь вкус пепла.

– Может быть, всухомятку не очень?

– Нет, уверяю вас… тебя, – возразила я, спотыкаясь об эту вынужденную фамильярность, такую неестественную. – Хлеб очень свежий.

– Не стесняйся, ты можешь быть откровенной со мной. Ну правда, кто ест хлеб без начинки?

«Простолюдины, которые не могут позволить себе ничего другого. Вот кто!» – хотелось мне возмутиться.

Но я вынуждена и дальше играть роль знатной особы:

– Это правда. В замке обычно подавали свежее масло и джем на завтрак.

На лице Александра проступила морщина досады, на мгновение исказившая его совершенные черты.

– У этих драгунов-недотеп не хватило ума подумать об этом, – проворчал он. – В сельской местности так плохо обслуживают! Еще одна причина, почему мне не терпится вернуться в цивилизацию. В Версале, конечно, немного чопорно, и среди всего этого мрамора вино в графинах замерзает уже к ноябрю. Но у придворных с положением там апартаменты.

Он вздохнул, будто все ограничения этого Двора, в который он так спешил, заранее тяготили его.

– Король – не сторонник веселых развлечений. Он проводит ночи, закрывшись в своей обсерватории. Часами наблюдает за звездами вместе со старыми бородачами Факультета. Шепчутся, что за его солнечной маской никогда не видна улыбка…

Александр инстинктивно понизил голос при последних словах. Факультет наложил табу на разговоры о настоящем лице суверена. Какие чудовищные метаморфозы в его плоти могла вызвать трансмутация?

Врачи делали вид, что эта тайна слишком надуманна или слишком ужасна для обсуждения.

Казалось, сами вампиры не могли коснуться этой темы без содрогания… Де Мортанж обронил слово, которое сию же секунду вызывало у меня любопытство.

– Солнечная маска? Неужели? – озадаченная парадоксом, повторила я. – Для Короля Тьмы?

– Прежде чем стать Королем Тьмы, Нетленный был Королем-Солнцем, – серьезным тоном напомнил Александр. – И никогда не отказывался от идеи подчинить себе день. Именно поэтому на нем маска Аполлона, бога Солнца.

Повелители ночи? Покорители дня? Вампиры, не торопясь прогуливающиеся туда-сюда по улицам до звуков вечернего набата? От одной только мысли об этом по коже побежали мурашки.

Но мой попутчик легкомысленно перешел к другой теме:

– В любом случае, несмотря на строгость, Король обладает чувством величия. Каждый год празднование ночи Тьмы в декабре, можешь мне поверить, превращается в пышный праздник. И потом, Париж – всего в двух шагах. А в столице всегда кутеж! Это эпатаж, скажу тебе! Как же надоели тоскливые, нагоняющие сон концерты музыкантов из Клермона! Непременно наслажусь новыми мелодиями из Англии. Умираю от нетерпения сходить в театр Одеон, поаплодировать последним скандальным пьесам, а после всю ночь напролет веселиться на балу в Опера́ Гарнье.

– Умирать от нетерпения? Для вампира звучит забавно, – не удержалась я от замечания.

Голубые глаза Александра весело блеснули в мерцании лампы.

– А ты остроумна, Диана! – воскликнул он. – Эпатаж! Мне это нравится! В Париже и Версале тебя ждет успех, вот увидишь.

Этот странный персонаж, заявивший о своей ненависти к насилию, не переставал меня удивлять. То и дело повторяя «эпатаж», он напоминал неугомонного подростка, полного энергии, бьющей через край. Конечно, этот бурлящий энтузиазм соответствовал его юношескому телосложению. Титул «виконт» – «низший» в иерархии вампирических кругов, стоял чуть выше человеческого «барона». Но каков настоящий возраст Александра?

– Спасибо, что окружил меня заботой, – поблагодарила я, лицемерно улыбаясь.

– Перестань, прошу тебя. Это вполне естественно после всех испытаний, что на тебя обрушились. Давай обойдемся без лишних церемоний. Король примет тебя в школу Гранд Экюри – Больших Королевских Конюшен, что вполне естественно. Учебный год только начался: ты без труда сможешь влиться. Я отправил ворона, чтобы предупредить о твоем прибытии. Он летит впереди нас.

Ворона? Да, конечно. Я слышала, что эти птицы служат вампирам.

– Просто немного волнуюсь. Что ждет меня там? – ответила я. – До сих пор я ни разу не покидала стен замка моего бедного отца. Меня пугает Двор. И все так быстро происходит. У тебя было время собрать чемоданы в Клермоне, но я не взяла с собой никаких личных вещей…

Я опустила глаза на льняное платье с засохшими пятнами крови.

– Клянусь честью, я виноват, что не дал времени переодеться! Но не волнуйся: Король обеспечит тебя всем необходимым. Его Величество великодушен: он знает, как пожалеть бедную сироту. И как простить искренне раскаявшегося, вроде меня.

На кончике языка повис вопрос о проступке, который совершил Александр. Что могло навлечь гнев суверена? Но я сдержалась. Было бы глупо терять единственный источник информации об осином гнезде, в которое меня собирались бросить.

– Что касается нравов и обычаев Версаля, ты можешь рассчитывать на мою помощь, – любезно предложил вампир. – Я знаю дворец как свои пять пальцев. Ты расцветешь там, словно великолепный полевой цветок, и затмишь городские. Двор обожает все необычное. К тому же твои прекрасные волосы цвета луны! Эпатаж! Всем вскружат голову!

– Бесконечно благодарна тебе, – ответила я, выдавив улыбку. – Мне повезло встретить…

Я споткнулась на этом слове, которое никогда в жизни мне не пришло бы в голову сказать вампиру.

– …такого друга, как ты!

5
«Друг»

И СНОВА Я ПРОСНУЛАСЬ после восхода солнца. Мерное движение кареты из эбенового дерева мягко убаюкивало меня.

Как и вчера, банкетка напротив была пуста. Люк под ногами закрыт. Но теперь я знала, кто скрывался внутри.

Снова возникло искушение потянуть за блестящую ручку на полу, но я сдержалась. Каким бы отвратительно хвастливым и самодовольным ни был мой попутчик, все же в дороге он проявил заботу обо мне.

Разумеется, Александр останется для меня повелителем ночи и заклятым врагом, но, чтобы добиться расположения, я притворюсь его другом.

Вероятно, мой собеседник – не худший из вампиров. Разве не он утверждал, что отличается от остальных? Более современный, более человечный.

Кроме того, мои родные убиты не по его приказу. Де Мортанж лишь сопровождал инквизитора как представитель королевской власти. Это не он, бессмертный, устроил резню в моем доме, а смертные люди. Из плоти и крови. Такие же, как я. Пока эти убийцы делали свое грязное дело, Александр скрывался в люке.

Возможно, если бы ему удалось вовремя появиться в доме, вампир приказал бы прекратить кровопролитие и просто арестовать виновных. Разве не он утверждал, что ненавидит беспричинное насилие и бессмысленные страдания?

Сердце сжалось. Отныне я сирота и таковой останусь до конца жизни. У меня нет ни родителей, ни братьев. Бабушки и дедушки давно покинули нас. Я одна в этом мире. Я больше не знаю, для чего живу и в чем смысл существования.

Погруженная в печальные мысли, я вспомнила о мамином медальоне. Мне захотелось внимательно рассмотреть его при свете дня. Скромное украшение из бронзы размером с грецкий орех без излишеств и украшательств, кроме небольшой застежки.

Сколько себя помнила – медальон всегда висел на груди мамы. Я никогда не интересовалась, что скрывалось внутри. Пришло время узнать.

Я нажала на пружинку, и медальон открылся, как ракушка. Внутри – маленький белый циферблат, защищенный стеклом. То, что я приняла за украшение, на самом деле – карманные часы, которые мама носила как кулон. Стрелки часов остановились на отметке 7:38. Возможно, механизм был поврежден во время схватки, а может, сломался раньше. На оборотной стороне корпуса выгравированы слова: СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ. Но это еще не все: там лежал аккуратно обернутый голубой ленточкой серебристый локон.

Комок подкатил к горлу, на глазах навернулись слезы. Мама, с которой я часто спорила из духа противоречия и от чьих проповедей убегала в чащу леса, хранила у самого сердца прядку моих волос.

Я нередко посмеивалась над ее предостережениями о необдуманных поступках. Но мама, живущая в условиях постоянной опасности, лучше, чем кто-либо другой, знала, о чем говорит.

Мне казалось, что я – олицетворение великих бунтарок, когда заявила, что отправлюсь, невзирая на закон о невыезде, на ярмарку Красивого Берега в трех лье от Крысиного Холма.

Я считала себя безумно смелой, когда говорила, что буду охотиться по ночам, несмотря на комендантский час. Утверждала, что всякого рода ночные твари – редкость в нашей заброшенной деревушке.

Все эти годы обвиняла маму в том, что она слишком усердно чтит Кодекс смертных… Теперь мне больно и стыдно: мама не хотела, чтобы мои выходки привлекли ненужное внимание к семейной тайне.

И даже если слово «свобода», выгравированное на крышке часов, всего лишь мираж, я очень хочу поделиться им со своей семьей…

В памяти всплыли слова Валера:

«Родители считают, что ты слишком непредсказуема».

Не по этой ли причине мама предпочитала держать меня в неведении? Неужели Бастьян был прав: она ждала мой восемнадцатый день рождения, чтобы все рассказать?

Я положила часы обратно в кармашек пеньюра и перевела взгляд на плетеную корзинку. Ее вновь заполнили. Приподняв салфетку, я обнаружила нарезанную буханку хлеба с золотистой корочкой, кусок свежего сливочного масла, аккуратно завернутый в бумагу, и три маленьких горшочка джема.

В этот раз я с большим аппетитом смела все содержимое.

* * *

Остаток дня я рассматривала пейзаж за окном. Вскоре показались деревушки. Следом настоящие города с металлическими крышами, поблескивающими издалека, где за серыми стенами проживало четвертое сословие.

Не успело солнце скрыться, как тут же со всех сторон послышались истошные звуки мрачного концерта. Колокольни городков региона Иль-де-Франс друг за другом били в набат.

В ту же секунду люк со скрипом приподнялся, выпуская ледяной воздух. Появился Александр.

– Я к вашим услугам, моя дорогая, – приветствовал он, зажигая фонарь и картинно кланяясь. – Хорошо ли прошел день?

– Да, хотя мне было немного одиноко, – жеманно ответила я, разыгрывая роль беспомощной девушки, преисполненной благодарности. – Не хватало наших бесед.

Губы виконта тронула легкая улыбка.