– Рад, что вы вообще изволили заметить, что я к чему-то клоню, – с холодной насмешкой сообщил рейдер. – Остается только задействовать серое вещество, причем не то, из которого пошит ваш форменный китель, а то, которое по замыслу создателя должно находиться внутри вашей черепной коробки. Смотрите, что мы имеем. Грамотный, опытный, хорошо обученный начальник службы безопасности видит, что охраняемый им объект подвергается захвату – фактически, уже захвачен. Он понимает, разумеется, что охрана нейтрализована в первые же секунды, что он остался один и уже ничего не может сделать, чтобы отстоять завод: партия проиграна, сопротивление бесполезно. Остается только сложить полномочия, сдать ключи от служебных помещений и в полном соответствии с правилами игры, которые ему, без сомнения, известны, целым и невредимым покинуть территорию предприятия. А он вместо этого затевает перестрелку, бежит, раненый в ногу, под огнем через открытое место к лабораторному корпусу, забивается в этот подвальный тупик, откуда заведомо нет выхода, и здесь принимает последний бой… Бессмыслица? Глупость? А может быть, трезвый расчет? Вы вспомните птичку!

– Хотите сказать, что он нас нарочно за собой уводил? – догадался Сарайкин.

– Вне всякого сомнения. Из чего следует, что папка до сих пор где-то здесь, на территории завода. Он либо сунул ее куда-то на бегу, либо кому-то передал. Либо просто пытался отвлечь наше внимание от кого-то, у кого, как он точно знал, она в это время находилась. Из руководства в момент захвата в административном корпусе находился только директор, и папка, вероятнее всего, лежала в его кабинете. Сейчас ее там, конечно, нет, но я сильно подозреваю, что этот Горчаков точно знает, где она находится. Им я займусь сам. Весь персонал, находящийся на территории завода, тоже надо обыскать и допросить, но это не ваша забота. Вы, подполковник, поедете к Горчакову домой и тихо, без шума и пыли, не привлекая внимания широкой общественности, доставите сюда его жену и дочь. У него ведь дочь, я не ошибся? Превосходно. Боюсь, наш Михаил Васильевич станет упрямиться, и мне понадобится, гм… дополнительный рычаг давления.

– Черт, – огорченно воскликнул Сарайкин, – так это ж целая история! А говорили: полчаса, от силы час…

– Человек предполагает, а бог располагает, уважаемый Анатолий Павлович, – напомнил рейдер. – Кто же мог знать, что между нами и папкой встанет этот чудак? Надо же, себя не пожалел из-за стопки исчирканных бумажек…

– Далась вам эта папка, – с досадой сказал подполковник. – Целый завод в вашем распоряжении, а вам вынь да положь какую-то папку…

Рейдер посмотрел на него со смесью жалости и презрения, как на умственно отсталого, перевел взгляд на дверь кладовки, из-за которой опять слышались утробные звуки и плеск, и снова воззрился на Сарайкина все с тем же выражением презрительной жалости.

– Анатолий Павлович, – задушевным тоном произнес, наконец, он, – дорогой мой человек! Не лезли бы вы, ей-богу, не в свое дело! Не вашего оно ума, поверьте на слово! Просто поймите и усвойте: пока не найдем папку, я и мои люди отсюда не уйдем. Чем скорее найдем, тем скорее освободим вас от нашего присутствия. А заводишко этот нам нужен, как козе баян… Что вы так смотрите? Удивлены? Вы что же думали – что это рейдерский захват? Да господь с вами, голубчик! Сами посудите, на что нам этот хлам? И согласитесь, что захват предприятия, выполняющего заказы Минобороны и Роскосмоса, – это же о-го-го! Такие вопросы решаются на уровне Кремля, куда уж нам, грешным, с посконным рылом в калачный ряд… Папка – вот все, что мне нужно.

– Так я вам ее куплю, – пообещал обозленный его снисходительным тоном Сарайкин. – Какая, говорите, вам требуется – синяя?

– Попытка пошутить зачтена как неудачная, – помолчав, холодно сообщил рейдер. – Не надо острить, подполковник, у вас это плохо получается. Да и я не всегда благосклонно воспринимаю остроты определенного сорта – такие, как та, что только что прозвучала. Займитесь-ка лучше семьей Горчакова и постарайтесь не слишком сильно наследить у него в доме.

– А знаете что, дорогой мой человек, – язвительно передразнил его Сарайкин, – займитесь-ка вы всем этим сами! А мое серое вещество мне подсказывает, что настало самое время выйти из игры. Мы так не договаривались, и разгребать дерьмо, которого вы тут уже навалили выше крыши и собираетесь навалить еще больше, я не намерен. Ищите свою папку сами и имейте в виду, что времени у вас…

Дверь кладовки вдруг распахнулась, опять со стуком ударившись о стену, и оттуда, пьяно покачиваясь и с брезгливо-болезненной гримасой утирая рукавом халата испачканный рот, вышел Ушаков.

– Не торопитесь с решением, Анатолий Павлович, – глядя на начальника производственного отдела, сказал Сарайкину рейдер. – Вспомните лозунг большевиков: кто не с нами, тот против нас. Верно, Игорь Витальевич?

– Что? – вяло встрепенулся Ушаков. – А, да, наверное. Конечно… Простите, мне что-то не по себе… Можно, я пойду?

– Разумеется, можно, – разрешил рейдер и, неожиданно для присутствующих вынув из висящей на животе, как у какого-нибудь эсэсовца, кобуры большой черный пистолет незнакомой Сарайкину системы, выстрелил навскидку.

Даже не пискнув, Ушаков свалился на пол и замер там кучкой пыльного серо-синего тряпья. Сарайкин поспешно отвел глаза от большой, с брызгами, лениво оплывающей красной кляксы на белой кафельной стене.

– Из этого помещения существует всего два выхода, – не торопясь убирать пистолет обратно в кобуру, спокойно и даже чуточку печально сообщил рейдер, – на поиски синей папки или…

Он едва заметно кивнул подбородком в сторону убитого начальника отдела, очки которого неподвижно, мертво блестели, отражая свет люминесцентной лампы.

– Надо подумать, куда поместить Горчаковых, – деловито произнес Сарайкин.

– Ну, с этой задачей вы, полагаю, справитесь блестяще, – убирая с глаз долой все еще слабо дымящийся пистолет, сказал рейдер. Маска скрывала лицо, но по голосу чувствовалось, что он улыбается. – А вы разумный человек, подполковник. Хотя и чуточку ветреный. Сердце красавицы склонно к измене… Только не пытайтесь снова переменить решение. Это будет уже третья попытка, а она всегда и везде последняя – и в сказках, и в спорте, и в жизни.

– Угораздило же меня с вами связаться, – уныло вздохнул Сарайкин.

– Снявши голову, по волосам не плачут, – напомнил рейдер. – Это серьезная игра с очень высокими ставками, подполковник. Говоря о двух выходах из этого подвала, я, поверьте, имел в виду не только вас, но и себя тоже. Надеюсь, это вас хоть немного утешит. Вы совершенно правы, времени у нас чертовски мало. Поэтому не стоит тратить его не бессмысленные сетования. Что сделано, то сделано, и хочу напомнить, что на аркане вас сюда никто не тащил. Действуйте, Анатолий Павлович. Да, и, кстати, хорошенько осмотритесь у Горчакова дома – вдруг эта чертова папка там?

– Что хоть в ней? – все так же уныло спросил Сарайкин. – Это я к тому, – заметив, как остро, нехорошо прищурился собеседник, быстро добавил он, – что папка – это просто картонные корочки. А то, что внутри, могли куда-нибудь переложить. А как искать, не зная, на что оно похоже?

– На техническую документацию, – перестав сверлить его многообещающим взглядом, устало произнес рейдер. – Тащите сюда все, что подпадает под это определение, на месте разберемся…

Покачав головой, он вышел из лаборатории. Сарайкин, по-прежнему оставляя на полу кровавые отпечатки подошв, последовал за ним, но на пороге задержался, чтобы через плечо бросить испуганный взгляд на труп начальника производственного отдела Ушакова.

Глава 5

– Начну с небольшой преамбулы, – сказал генерал Алексеев. – Просто чтобы ты не отвлекался на посторонние предметы и не строил по ходу разговора версии, основанные на догадках и предположениях. Вот ты сказал – Камышев. Можешь пока о нем забыть, и я объясню, почему. Тем более что кое-какую информацию об этом «Точмаше» я получил от ребят, которые прорабатывали версию о причастности к смерти Николая его родственников, Горчаковых.

Юрий прервал манипуляции, связанные с приготовлением кофе, и бросил на генерала удивленный взгляд через плечо.

– А… А, ну да. Убийство из корыстных побуждений, один из самых распространенных мотивов. Чаще, чем из корысти, в России убивают только по пьяному делу… Типа, родительское наследство не поделили. Оно и понятно! Человек столько лет на войне, и все эти годы родные ждали, что его вот-вот убьют. Неважно, со страхом ждали или с нетерпением, важно, что ждали долго – так долго, что, сами того не замечая, мысленно уже занесли его в списки «двухсотых». А он возьми да и вернись. Как гайдаровский Бумбараш – пришел с войны, а его домой не пускают: убили тебя, вот же бумага казенная, где все про твою геройскую смерть прописано! Избу твою поделили, корову продали – ступай, откуда пришел, нечего покойнику промеж живых слоняться! Так?

– Более или менее, – сдержанно кивнул явно недовольный его многословием генерал. – Изба, действительно, имела место быть, и ее действительно продали, а деньги… Ну, ты сам понимаешь: зачем ему на войне лишние деньги? В общем, Горчаковы и не думали отрицать, что с деньгами вышло не совсем красиво и что, когда Николай вернулся, у них насчет этих денег состоялся не шибко приятный разговор – так, легкая вспышка раздражения на фоне обоюдного недопонимания. Потом Камышев остыл, последовали взаимные извинения, и от денег он отказался наотрез: дескать, сестре и племяннице они нужнее.

– Это они так говорят, – не оборачиваясь, вставил колдующий у плиты Якушев.

– И я не вижу оснований им не верить, – сказал Ростислав Гаврилович. – Место там не особенно бойкое – прямо скажем, не Ницца, – изба была старая, обыкновенный пятистенок, и ушла за три тысячи зеленых американских рублей, чему имеется документальное подтверждение. Сопоставь половину этой суммы с такими фигурами, как директор работающего на оборонный комплекс предприятия и генерал ФСБ, и что останется от твоей «корыстной» версии?

– Пшик, – честно признал Юрий. – Погодите, вы сказали: оборонный комплекс?

– Не забегай вперед, – проворчал Алексеев. – Экий ты, право, прыткий… Так вот, несмотря на доказанную несостоятельность таких правдоподобных версий, как корыстные побуждения и месть, я продолжал подозревать Горчакова. К этому имелись основания – правда, только косвенные. Наш человек отыскал на штрафной стоянке разбитую машину Камышева и внимательно ее осмотрел. Досталось ей, спора нет, крепко, внутри были следы крови, но, по словам агента, чтобы погибнуть при такой аварии, надо было родиться очень уж невезучим. Тормозная система разобрана буквально по винтику – в процессе экспертизы, как ты понимаешь, – половина деталей исчезла без следа. В числе прочего испарились и тормозные шланги…

– Которые являются наиболее уязвимой частью поименованной системы, – подсказал Юрий. – Да, выглядит поганенько. И никакой определенности: может, их изъяли, чтобы скрыть надрез, а может, просто прикарманили.

– Вот то-то и оно. Поэтому я и решил повнимательнее присмотреться к этому Горчакову – в конце концов, он, единственный во всем городе, имел отличную возможность спокойно, не торопясь, поковыряться в тормозах камышевского джипа – машина-то стояла в его гараже!

– И? – спросил Юрий, ставя перед генералом курящуюся ароматным паром чашку.

Забыв о своем недавнем категорическом отказе от кофе, Ростислав Гаврилович взял чашку, понюхал, подул на нее, а затем шумно, с видимым удовольствием отхлебнул.

– Да ничего, – сказал он, утирая губы салфеткой. – Я же говорю, забудь. Просто, присматриваясь к Горчакову, я мимоходом присмотрелся и к возглавляемому им заводу.

– Оборонный комплекс, – с понимающим видом кивнул Якушев, ставя на стол вторую чашку и присаживаясь напротив генерала.

– Дело даже не в этом, – сказал тот. – Выиграть тендер на разработку какой-нибудь электронной козявки, которую потом впаяют в танковый прицел или в подштанники с электроподогревом для высшего командного состава, в наше время теоретически может любая шарашка. Дело, брат, в том, что «Точмаш» – предприятие с историей, и тем, чем занимаются сейчас, там занимались еще при Хрущеве.

– Да ладно! – не поверил Юрий. – В такой-то дыре?!