Утром 22 декабря 1896 года вагон медленно катится по заснеженной столице. Паровоз тормозит под двускатной крышей Стокгольмского Центрального вокзала, где грузовые помещения до потолка заполнены прибывающими и убывающими рождественскими подарками, – это рекордное количество со дня открытия железной дороги.

Звенят колокольчики. Фыркают лошади. Альфред Нобель вернулся домой.

Часть I. Человек-загадка

«Все это я хранил в своих мечтах. Они рассеялись…»

Альфред Нобель, около 1860 г.

Долгое время образ Альфреда Нобеля и история его жизни подвергались жесткой ретуши. Важные периоды оставались белыми пятнами, значительные события и люди замалчивались, не говоря уже о неподобающих проявлениях чувств. Каждый, кто берется за такую непростую тему, должен сформулировать свое отношение к этой горькой истине.

Учредитель Нобелевской премии оставил после себя горы писем и важных документов, но в первые 50 лет после его смерти вышла одна-единственная книга, основанная на этом обширнейшем материале, – «Юбилейные заметки». Она была издана Нобелевским фондом в 1926 году без указаний на источники и имен авторов. Книга написана председателем фонда Хенриком Шуком и его основателем Рагнаром Сульманом.

Шук и Сульман подошли к задаче со всей серьезностью и основательно перелопатили архив, однако целенаправленно удалили все, что могло запятнать светлый образ великого мецената. Они руководствовались самыми благими намерениями, такое было время. Но в результате закрепилось выхолощенное представление о личности Альфреда Нобеля. Для большей надежности решено было закрыть доступ к архивам для независимых исследователей.

Перед следующим юбилеем Нобелевской премии Рагнар Сульман уже и сам находил это замалчивание нелепым. Собравшись с мужеством, он нарушил негласный уговор. В 1948 году, незадолго до своей смерти Сульман написал книгу «Завещание», где впервые рассказал об отношениях Альфреда Нобеля с женщиной, которая была моложе его на восемнадцать лет. Книга увидела свет в 1950 году.

Назрел вопрос о новом издании юбилейной книги 1926 года. Особенно удивлялись иностранные издательства – где же все многочисленные труды, посвященные всемирно известному покровителю наук? В 1954 году директор Нобелевского фонда Нильс Столе подписал контракт с американским журналистом шведского происхождения Наботом Хедином, который взялся написать новый труд о Нобеле – на этот раз на английском языке. Издание планировалось столь масштабным, что тогдашний премьер-министр Великобритании и нобелевский лауреат Уинстон Черчилль согласился написать предисловие. Черчилль не подвел. «Готовящееся к печати новое издание биографии Нобеля на английском языке можно смело назвать грандиозным и многообещающим», – написал он в 1957 году в рукописи задуманного предисловия. «Величественный замысел» Альфреда Нобеля – Нобелевская премия, по словам Черчилля, стала «символом успешного стремления в разных областях знания и остается живым свидетельством того, какое выдающееся место скандинавские народы занимали в борьбе всего цивилизованного человечества за то, чтобы сделать мир лучше».

Однако и на этот раз допускать посторонних в архив не спешили. Вместо этого директор Нобелевского фонда обратился к своему шурину Эрику Бергенгрену с просьбой взять дело в свои руки. Трио работало в течение трех лет. Бергенгрен проводил изыскания в архиве, Хедин писал, потом Бергенгрен вычитывал рукопись, проверяя достоверность фактов, а затем Столе подвергал ее цензуре.

Результат этих творческих мук существует и по сей день – в виде шестнадцати непримечательных черных папок. После небольшого журналистского расследования мне удается обнаружить их в подвале Нобелевского фонда. Разумеется, я просматриваю их со всей тщательностью. Профессионализм Эрика Бергенгрена вызывает всяческое восхищение. Похоже, он перепахал весь архив, хранившийся на полках общей длиной четырнадцать метров. Однако жесткий фильтр, через который был пропущен текст, очевиден. Местами цензура пятидесятых выглядит даже забавно.

Например, в январе 1858 года Столе не понравилось, что Набот Хедин приводит цитату, где Альфред Нобель называет себя социал-демократом. Американские читатели «могут получить совершенно искаженное представление об Альфреде Нобеле. Они могут подумать, что он был коммунистом. Социал-демократы стремятся… национализировать средства производства. Представляется, мягко говоря, маловероятным, чтобы Альфред Нобель желал того же», – писал Столе, по всей видимости не отдавая себе отчет в том, что именно этот факт уже был обнародован в первой биографии Нобеля, изданной Нобелевским фондом в 1926 году.

Не раз и не два шведско-американскому автору книги указывали на то, что никакие размышления по поводу личности Альфреда Нобеля, его интеллектуальной и эмоциональной жизни в новой книге фигурировать не должны. Еще не пришло время для фривольных наблюдений, выходивших из-под пера самого Альфреда Нобеля. Эрик Бергенгрен не без удовольствия приводит найденное им письмо, в котором Альфред замечает, что отдает предпочтение одаренным женщинам. «Интерес мозга важнее интереса члена. Аминь!» – писал Альфред Нобель. Бергенгрен счел, что такую скабрезность никак нельзя цитировать. Не пожелал он публиковать и характеристику, которую Альфред дал безупречному коммерсанту: «Дева Мария до… но не после».

Все это могло запятнать безукоризненный портрет мецената. «Ибо в первую очередь следует показать, что он был абсолютно неподкупным благородным джентльменом, чуждым зависти и карьеризма. Редкой души человек, прекрасный умом, сердцем и характером», – рассуждал Бергенгрен. Словно Альфреду Нобелю не позволено быть обычным человеком из плоти и крови.

За пять лет работы Наботу Хедину удалось написать 25 глав. Но его постиг тяжкий удар. Американское издательство забраковало его труд. Книгу сочли слишком скучной и сухой. Директор Столе попросил своего шурина сократить объем рукописи до небольшой «просветительской брошюры». Эрик Бергенгрен был потрясен: пять лет самоотверженного труда в архивах насмарку. Однако он послушно написал краткую обзорную биографию, которая была опубликована в 1960 году (снова без ссылок на источники), став второй шведской эталонной работой об Альфреде Нобеле.

Большая часть написанного с тех пор о жизни Альфреда Нобеля в основном почерпнуто из этих двух книг, а не из первоисточников. И все это несмотря на то, что Нобелевский фонд еще несколько десятилетий назад отказался от цензуры и открыл архивы Альфреда Нобеля, не требуя отчета и согласования текстов, написанных на их основе.

С тех пор как архивы были оцифрованы, задача исследователя перестала быть невыполнимой. Моя цель – создать первую объективную биографию Альфреда Нобеля, а также написать историю Нобелевских премий, используя первичные источники и ссылаясь на них. К тому же мне трудно устоять перед искушением – так хотелось порыться в архивах стран, где жил Нобель.

Одно я знаю точно. Мой рассказ должен начаться с Иммануила Нобеля и драмы, случившейся в год рождения его сына Альфреда и во многом предопределившей ход событий.

Здесь предостаточно белых пятен, которые мне предстоит заполнить.

Глава 1. «Полагаться лишь на самого себя…»

Имя Иммануил означает «С нами Бог», но вряд ли именно так инженер-строитель Иммануил Нобель, тридцати одного года от роду, воспринимал свою жизнь перед полным драматизма кануном нового, 1833 года, да и впоследствии.

Еще подростком, плавая юнгой в Средиземном море, отец Альфреда Нобеля начал сомневаться в целесообразности выстраивать свою жизнь в соответствии с «так называемыми святыми книгами». Неужели человек живет только ради вечной жизни, обещанной ему после смерти? Творение Господне, удивительная природа, окружает его в каждый момент жизни и буквально просит, чтобы ее использовали во благо прогресса.

А еще лицемерие. Иммануил помнил, как в бытность свою юнгой наблюдал пьяных католических монахов, развлекавшихся в борделях портовых городов. В такие минуты он испытывал то же отвращение, как и тогда, когда ему приходилось отмывать палубу после пьяных оргий тупых шведских моряков. Ему было всего шестнадцать, но именно тогда он сформулировал свой жизненный девиз:

«Полагаться лишь на самого себя, а не на других»1.

Перед наступлением нового, 1833 года такому отношению к жизни предстояло вынести суровые испытания. К тому моменту Иммануила уже знали в Стокгольме как строителя, архитектора и механика. Он снимал обветшалый кирпичный дом на острове Лонгхольмен недалеко от Стокгольма. Там он жил вместе с женой Андриеттой двадцати девяти лет от роду и двумя сыновьями, трехлетним Робертом и полуторагодовалым Людвигом.

За четыре года семейной жизни Иммануил и Андриетта Нобель, не раз переезжавшие, успели понять, что в жизни есть свои взлеты и падения, и привыкли к тому, что постройки Иммануила порой делали его знаменитым и вызывали восхищение, а порой заканчивались скандалом. Однако незадолго до Рождества стало ясно: уходящий год станет самым тяжелым в жизни семьи с тех пор, как в 1829 году умер их старший сын Эмануэль, проживший всего год.

В марте 1832 года Иммануил был вынужден передать право пользования участком на Лонгхольмене бургомистру в качестве гарантии по займу. Долги все росли, и незадолго до Рождества несколько клиентов и работников, объединившись, потребовали объявить Иммануила Нобеля банкротом. Они призывали служителей закона арестовать Нобеля, поскольку ходили слухи, что он уехал из города и скрывается от кредиторов на другом острове в озере Меларен.

В последний момент Иммануилу удалось получить отсрочку. Он надеялся, что ему разрешат погасить задолженность частями. Но 5 января 1833 года все сроки истекали2.

И ранее случалось, что невзгоды сбивали Иммануила Нобеля с ног, но он всегда поднимался за счет своей трудоспособности, недюжинной изобретательности и неустанного стремления обеспечить достойное существование увеличивающейся семье. Жизнь на труднодоступном острове Лонгхольмен стала ярким примером. Тремя годами ранее Нобель получил от одной новоиспеченной вдовы права на аренду земли и кирпичный дом. Едва просохли подписи на документе, как он обратился к властям с просьбой продлить срок контракта еще на сорок лет. За это он обещал построить красивый двухэтажный дом с балконами и витыми колоннами, который по истечении сорокалетнего срока аренды достанется городу бесплатно. К ходатайству Нобель приложил подробные цветные чертежи. Власти ответили положительно. Место это, как было сказано, все равно не представляло для города никакого интереса3.

В канун нового, 1832 года роскошная вилла из десяти комнат была почти готова, однако теперь отягощенный долгами Иммануил не мог туда вселиться. Семья осталась жить в старом обветшалом домишке. Прискорбно, поскольку уже в первые недели нового года выяснилось, что Андриетта снова беременна.

Сыну дадут имя Альфред. Из всех сыновей Иммануила он унаследует больше всего отцовских качеств: фантазию, тягу к изобретательству, энергию и презрение к официальной власти, темперамент, восприимчивость и умение преуспеть в жизни, не имея ни формального образования, ни подобающего уважения к церкви.

Веру в самого себя, если кратко.

Наследственность проявилась так явно, что многие утверждали: невозможно понять Альфреда Нобеля, не познакомившись сначала с Иммануилом.

* * *

В те времена Лонгхольмен представлял собой голый каменистый остров со скудной растительностью. Он располагался на отшибе от городской застройки Стокгольма. Изоляции островитян способствовало и то, что по другую сторону моста, возле Хеленеборга и Шиннарвикена, стеной стояли скалы.