Стрелки часов ползут к тройке. До хребта рукой подать. Час-другой. Союзники плетутся следом. Сначала как учили, спустя часы – сбились в мушиную кучу, роящуюся и галдящую. Как дети в школьном походе, будто в сказку попали. Удивительная способность игнорировать очевидное, неудивительно, что ПМН словили именно они. Банг!.. Звонко жахнуло, значительно правее ордера. Медведь оказался на земле, замер, вращая глазами. Мина. У союзников началось веселье. Громко заклокотали, загалдели, замолотили в ночь трассерами. Цирк. Затем счастливчики нашли еще одну мину. Полыхнуло. Оглушило до звона в ушах. Новый всплеск возбуждения. Несчастный арабский капитан попытался навести порядок, но был послан. Известно куда. Он вовремя сообразил, в чем дело, поэтому не сделал ни шагу, а только размахивал рацией, используя антенну как указку. Однако когда он включил фонарь, жалость к чудо-офицеру пропала. Дачник обложил засранца таким матом, что всплеск негатива мог сжечь квадратного коня в стеклянном кубе. Фонарь погас. Угас и пыл союзных человеков.

– Мины, мины, – загалдели они по-русски.

– Так ведь война, – хихикнул Дачник.

По русскому строю пронеслось: «Осмотреться!» А толку – пятьдесят бомжей прошло, естественно, пусто. Пока Медведь изучал местность вокруг себя, арабский гвалт начал утихать.

– Ушли, бляди, – сплюнул Дачник. В темноте растворялась спина незадачливого садыка-капитана.

– Войнажежь! – прошипел Ткач и очень похоже, по-губерниевски, протянул: – Опасно-о-о-о.

Подрыв и связанные с ним мероприятия позволили перевести дух. Медведь с удовольствием вытянулся, взгляд шерстил сектор, уши слушали эфир, а ум думал мысли. Все это происходило раздельно, игнорируя липкий далекий страх. Из ступора вывел оклик.

– Чи-чи!

Медведь лениво оторвался от своего сектора. Овал, припадая на четвереньки, подобрался на расстояние вытянутой руки.

– Мархаба, – поздоровался Медведь.

– Как ты?

– Живой.

– Видел, садыки ушли?

– В первый раз, что ли? – отмахнулся Медведь. – Лучше сейчас.

– Пидоры слабозадые.

Медведь разумно промолчал, говорить не хотелось, хватало своих мыслей, без Овала. Того несло и потряхивало от возбуждения. Он суетливо водил стволом, трогал магазины, перебегал пальцами по гранатным подсумкам.

– Бля, хочу кого-нибудь убить, – неожиданно заявил он. – И бошку бородатую отрезать. – Зачем-то попробовал, как вынимается магазин из штурмового подсумка. Магазин вернулся обратно под фиксатор. Бешеные глаза Овала заглянули в лицо Медведя. – Ведь мрази.

– Да пофиг. – Медведь пожал плечами.

– Твари черножопые, – продолжал заводиться Овал. Его ручонки добрались до ножа. Это был массивный тесак. Овал продемонстрировал черненый клинок, делая вид, будто обрезает чью-то шею под грязной бородой.

– Ага, – сухо подтвердил Медведь, – по горлу и на холодец.

Овал не понял сарказма и хохотнул. Затем грузно поднялся.

– Погнал.

– Давай, – бросил Медведь. Он проводил Овала глазами, ожидая, когда согнутая до самой земли фигура скроется в темноте, чтобы заметить вслед: – Эх, молодежь…

Дачник угрюмо согласился. Вдруг Ткач скомандовал:

– Подъем.

С проклятиями встали. Двинулись со скрипом в коленях. Два шага – вдох, два шага – выдох.

                                          * * *

Повезло. На мины больше никто не попал. Монотонно обходили ловушки, пудовые ноги переступали через проволоку стреляных ПТУРов. Подъем затянулся. Предыдущие пятнадцать километров теперь представлялись легкой утренней зарядкой. Солнце вот-вот взойдет, а рота только втягивалась в каменный лабиринт, который становился круче и круче. Дно древней реки оголено до гладкого отполированного базальта. На серой поверхности пятна выносливой микроскопической живности. Редкие кусты торчат колючими помпонами. Скоро светило заставит выбраться на волю полчища жуков-говножорок. Они ринутся по своим вонючим делам – верные спутники боевых бомжей. Ноги забились: жрем аспирин – помогает. Белым канатом опоясывает хребет бруствер, он первым принимает на себя лучи рассвета. Под ним фигурки «головы», машут – «подтягивайтесь». Свинцовые стопы волочатся на цель. Ткач оживился, с интересом поглядывает на пустой укреп, явно фантазирует насчет устройства удобного бунгало, где будет мангал из цинка и таганок для мате¹⁵. По спине мандраж, как перед финишной лентой. Медведь поднял винтовку, ствол заскользил по хребту, нигде не задерживаясь. Пусто: ни нычек, ни палаток, ни вездесущих одеял. Похоже, прав был генерал. Капитан раздал команды, строй рассыпался на группы, разбирая участки. Медведь, Ткач и Дачник побрели на свой. Дачник вполголоса переругивался, черно завидуя соседям. Было скучно и по-мирному обыденно, будто идешь шерстить соседский огород. Но им «повезло» больше всех…

                                          * * *

– Охтыжептвоюмать!

Аду¹⁶. Дух. Бармалей. Бородатая кукла, завернутая в одеяло. Стоит вполоборота, из-под серой свалявшейся шерсти торчит всклокоченная борода. Медведь застыл, увязая в остановившемся времени: СВД стволом вниз, столитровый рюкзак режет лямками плечи, флисовая шапка сбита на затылок, открывая блестящий от пота лоб. Не лицо, а пыльная маска. Глаза вдруг становятся огромными – сейчас покинут череп и заскачут по колючему склону сквозь валуны и растяжки. Сердце упало. Толкнув пятки, разогнало кровь. И вдруг взлетело бомбой под самый купол. Мир загорелся фейерверком. Тронулось. Понеслось галопом: серое пятно на срезе ствола, толчок приклада в бок – второй, третий. Рюкзак долой. Сам – вперед, некрасиво, на коленях. Краем глаза видит корчащийся в агонии комок: одеяло, нога в кроссовке на босу ногу роет землю. Дальше – заваливается другой дух, как был, ссущий на коленях, мордой в собственную мочу. Одновременно ритмичные хлопки выстрелов АКМ и вопль на сотни метров вокруг:

– Духи!

Дачник, сложившись пополам, коротко жалит по одному ему видимым целям.

– Ткач, жарь, блядь!

Медведь привстал: граната в руке. Кругляш в траншею. Вторую – туда же, но правее. Третья – на взвод.

– Держу, блядь, пошли!

Ткач на месте. Шарит пулеметом по узкому сектору. Вопли, галдеж. Рация переполнена рваными командами. Мгновение – и зарокотало по всей вершине. Медведь закинул гранату и одновременно с хлопком перевалился за изрытый бугор.

Били сонных, расползающихся, азартно – по-охотничьи. Редкие очаги сопротивления захлебнулись в шквале огня. И наконец бабаи не выдержали. Волна оборванных полураздетых людей посыпалась через бруствер. Рота, опьяневшая от крови, дружно залегла на стрелковом рубеже и как в тире начала выщелкивать обезумевших бородачей. Деловито меняются магазины.

– Смена! – Овал сползает с бруствера, жадно, будто до бабы, добирается до рюкзака, коробки с патронами на землю, зубы рвут скотч, а дрожащие от нетерпения пальцы рассыпают патроны в панаму. Магазины споро забиваются. Овал успевает вертеть головой. Но брешь в строю тут же занята новым «охотником».

– Пустой!

Быстрая замена.

– Пустой!

Гвалт, треск очередей, щелчки магазинов, радостные вопли.

Одновременно чистят лагерь. Гранаты подбрасывают палатки, пули горохом осыпают убитые не одиножды тела. И так: вторая, третья волна зачистки. Нет какого-то плана. Все происходит само собой по обыденному сценарию. Грязные обгадившиеся тела, брызги крови, удивительно алые, еще не успевшие почернеть. Истоптанные ботинками лужи. В конце лабиринта, за каменной невысокой стенкой, шесть серых коконов лежат рядком, подогнув колени. Эти даже не успели проснуться. Один висит на ограде, «комок» задран до лопаток, резко-белое тело изрыто осколками в районе крестца – граната. Растопыренные изломанные пальцы так и не дотянулись до автомата.

Капитан стоял в центре этого хаоса, основательный, живой.

– Скиф, бери Крота. Лагерь проверить. Не рискуйте. Мародерку отставить. Вик!

– Я!

– Ставь АГС. – Он кивком показал куда. – Феликс!

– Здесь.

– Пулеметы на фланги.

– Принял.

– Охоту прекратить. Зарывайтесь. Всех свободных вниз. Подтаскивайте добро.

– Как скажешь.

– Черный, тащи чернильницу, – велел Капитан радисту.

– Здесь я.

– Головка, блядь, от… – Капитан принял тангенту. Одними глазами спросил: готово?

– Сухум, – подтвердил Черный. – Через Рысь. До базы не дотягиваемся.

– Рысь – Капитану.

Минуту Капитан отсутствующим взглядом наблюдал суету на редуте, пропускал спокойно радостные крики, увидев Сливу с матрасом на голове, поморщился.

– Капитан – Рысь один.

– Передай на Сухум, мы на месте, духов до взвода. Ведем бой. Потерь не имею.

– Принял тебя, Капитан.

Капитан выхватил пробегающего мимо бойца.

– Снайпер где?

Боец некоторое время смотрел на Капитана пустыми глазами, пока не узнал.

– А хер его знает. – Он честно пожал плечами и убежал. Капитан взвесил в руках тангенту, а затем заорал так, что над горами сквозь стрельбу и вопли разнеслось звонкое эхо:

– Медве-едь! Медведь, нах!

                                          * * *

Медведь колхоз презирал, поэтому с бруствера стрелять брезговал. Любительщина. Присмотрев сгорбленную пополам опору ЛЭП, они с Дачником оставили бесшабашные порядки бомжей¹⁷, чтобы, углубившись в каменные дебри на правом фланге, выбрать более сытное место. Медведь сразу, как только началось бегство, сообразил, что бабаи, кто поумнее, ныряют за каменный отвал. Устье пересохшего ручья чернело чирками трупиков, но везунчики благополучно достигали укрытия. А что там – одному богу известно.

Под опорой Медведь осмотрелся. Взгляду открылось ущелье, духи жмутся друг к другу, лежат вповалку, дышат, клянут Аллаха за подставу. Или благодарят. Один активно и повелительно машет руками, умудряясь одновременно что-то надиктовывать в радио. Медведь оценил: шестьсот метров – не больше. Спокойно прицелился в центр тесной группы, выстрел хлестнул неожиданно. Как только галка прицела упала обратно, повторил. Толчок в плечо, второй, третий, четвертый… Замена магазина. Выстрел, выстрел, выстрел. Куча людей встрепенулась, словно рой мух, но в овраге остались лежать тела. Выстрел. Выстрел… Смена магазина. Аду рассыпаются, самые отважные начинают огрызаться. Но свистит очень высоко, в метре над головой. В окуляре – яркие точки вспышек. Визжит близкий рикошет. Дачник поливает над ухом из автомата словно из лейки. Движение. Галка вправо. Выстрел. Выстрел… Не промазал ни разу. Глумливо, жестоко, безнаказанно. Успокоился, только когда в овраге наступила мертвая тишина. Ни движения. Разбросанные, перепутанные тела. Мертвые камни, расплавленный воздух над раскаленными камнями. Ни души. Выдох, глубокий, как вздох облегчения. Медведь отпрянул от прицела, немигающий взгляд побежал по камням, вывернутым рукам, спинам, коленям. Грязные, замешанные с пылью «комки». Дрожит воздух, застилая маревом мрачную картину, а на душе легко – кончилось. Покидал азарт, освобождая место усталости и опустошению. Второй слой¹⁸ мокрый насквозь, хоть выжимай. Прокрался колкий неуютный холод.

– Медведь!

Он нашел на ощупь оброненный магазин, сунул его под нагрудник «честрига».

– Медведь – Капитану.

Радио, вспомнил он. Надо же. И вдруг осознал, что стрельба прекратилась кругом. Даже более того, на вершине бесстыдно ржали.

– Медведь – Капитану.

Медведь вздохнул, пальцы нашарили рацию, и после небольшой борьбы с клапаном подсумка он отозвался:

– На связи Медведь для Капитана.

Только отпустив тангенту, с улыбкой подмигнул напарнику. Дачник сдвинул белую кепку-восьмиклинку на затылок, вытер потный лоб, серые глаза тепло осматривали заваленный трупами склон.

– Хорошо поработали.

Рация опять заговорила:

– Капитан на связи. Ты, бля, где?

– Работал. Много. Возвращаемся.

– Пойдем? – Дачник поднялся с колена.

– А то! – согласился Медведь.