Вижу, сестренка моя закипает от ярости. У нас с ней не принято говорить о неприятном, но я думаю, что они с мужем давно уже стараются сделать ребенка. И мама пристает к ним с этим при каждой встрече.

Обстановка накаляется. Это не мешает другой отцовской сестре развить тему. И она обращается ко мне:

– Ну а ты чаво, еще не нашел себе подружку-та?

– Не нашел. Нет.

– Ну хотя бы предпринимал попытки-та?

– Предпринимал.

Я уже двадцать лет только и делаю, что предпринимаю попытки. Финский союз предпринимателей должен был бы вручить мне вымпел и диплом за эти старания, которые принесли лишь мимолетные встречи и пустые надежды. Недаром некоторые говорят, что Финляндия не лучшая страна для предпринимательства.

Затем тетя переключается на мою сестру:

– У Хенны и Эсы-та все есть, чтобы ребенка смастырить. Своя квартира, работа, отношения крепкие.

Хенна ничего не отвечает. Муж Хенны, Эса, тоже молчит. Довольно неловкая ситуация для не самого близкого родственника. Он тут ни при чем. Вся вина Эсы лишь в том, что он полюбил женщину, не зная о ее душной родне. Никто ведь не предупреждал его об этом на первом свидании, хотя и стоило бы.

Тетя продолжает еще более бестактно:

– Эса, это в тебе, может, дело-та? Детей-та настрогать у нас в роду ни у кого не ржавело-та.

Тетин муж, главный юморист в семействе, приходит Эсе на помощь:

– Может, зайти показать тебе как это делается? Хе-хе-хе.

Вот она, последняя капля. Хенна встает и тянет мужа за собой. Мама пытается восстановить мир:

– Хенна, ты должна зачитать соболезнования…

– Засунь их себе в задницу!

– В какую еще задницу?

– В жопу.

Тут к разговору снова подключается тетя Элси:

– Хенна, ну-ка прекрати, как ты смеешь на похоронах отца такое говорить-та.

– Тебе надо было думать прежде, чем рот открывать.

– Я просто спросила о прибавлении в семействе…

– И какого черта, скажи, ты суешь свой нос в мои дела? Я же не спрашиваю, кто из вас следующим помрет. Веду себя прилично.

Тетя Элси еще пытается защищаться.

– Ну, это уж совсем нехорошо-та. Папашка твой был-та всегда что надо вежливый, толковый мужик-та.

– Хватит глупости молоть, никогда он о приличиях не думал. Разве что ему временами просто надоедало всех изводить.

Я пытаюсь удержать Хенну, но это бесполезно. Она хватает с вешалки пальто и в бешенстве выскакивает вон. Эса сконфуженно семенит следом. Пастор, сидящий за нашим столом, пытается сказать что-нибудь конструктивное:

– На крутых поворотах жизни всегда бушуют страсти…

Вмешивается мама:

– Никогда у нас в роду не было заведено свои чувства напоказ выставлять.

Она своим комментарием попала в точку. Проблема именно в том, что этого в нашей семье никогда не делали. Все негативные эмоции было принято запрятывать поглубже. И когда-нибудь нам придется за это заплатить. Либо у психотерапевта, либо за праздничным столом. Или поминальным.

Я сам себе кажусь печальным недоразумением. И не хочу, чтобы родственники напоминали мне об этом. Просто они люди другого поколения. Раньше было принято брать в невесты сносную девушку из своей же деревни, да и жить с ней.

Возможно, такой вариант не хуже сегодняшнего, когда мы всё бесконечно обдумываем. На первых свиданиях подружки кажутся мне именно теми, кого я ищу. То есть будущими мамами моих детей. Однако в действительности все складывается непросто. Человек устроен гораздо сложнее. Может быть, судьба сводит нас в неудачный момент. Или даже в удачный. Однако какое-то ерундовое обстоятельство вдруг все портит, и выясняется, что мы не можем быть вместе.

Я во всем виню надежду. Стремление человека кормить себя надеждами. Однажды я купил футболку за сто евро – просто поддался желанию. Затем попытался понять, почему же она столько стоит. Качество? Ничего особо качественного в ней не было. Мода? Ничем не примечательная футболка. Этичность? Пожалуй. Остается надеяться, что она произведена с соблюдением этических норм и без вреда для окружающей среды. Не обязательно это так, но не исключено, есть надежда.

Все держится на надежде. Человеку хочется надеяться на лучшее. Неважно, идет ли речь о сверхдорогой футболке или потенциальной жене. Когда я полагаюсь на надежду, то всегда впадаю в отчаяние. Наверное, и мама сорок лет возлагала надежды на свою семейную жизнь. Но это о другом. Мы – семья, члены которой не могут и слова сказать друг другу, чтобы не обидеть.

Уход Хенны с поминок, конечно, произвел на всех удручающее впечатление. Присутствующие быстро закидали в себя торт с клубникой и залили его кофе. Потом они подходили по одному, чтобы повторить утешительные слова, садились в машины и уносились по шоссе номер четыре – бензин оставался неоправданно дорогим, но зато сегодня на дороге не было пробок.

Мои друзья Маркус и Песонен сидели до самого конца. Маркус наслаждался тем редким случаем, когда дети нашли себе в соседней комнате какие-то занятия по душе и их отец мог наконец-то не спеша доесть десерт. А Песонену было просто хорошо от того, что он хотя бы немного отдохнул от своих родителей.

Я предложил ребятам выпить. Они бы и не прочь, но у Маркуса для отказа было целых три причины, разбегающиеся в разные стороны. А Песонен спешил домой, чтобы помочь отцу. «У каждого из нас свой крест», как сказал пастор, и, похоже, он прав.

Маркус

Уходя с поминок, прощаюсь с Сами и еще раз прошу прощения за неудачную импровизацию Сюльви – песню «Хорошо, что ты умер». Сами смеется.

– Ничего. Действительно прилипчивая песенка. Она у меня до сих пор в голове крутится.

– Я хотел извиниться именно за слова. Мелодией обидеть трудно.

– Не уверен, что и на слова в этом случае стоит обижаться. С отцом у нас жизнь была не сахар. Эта песня, может быть, даже и к месту пришлась. А мама успокоится, Сюльви ведь не со зла.

Опять был тяжелый день. Хотя легких давно уже не случалось. Похороны, скорее, внесли хоть какое-

то разнообразие в наше привычное существование. Хотя бы один день не надо готовить еду и заниматься уборкой.

Родительские заботы – это тяжкий груз, даже когда его делишь на двоих. А каково одному! Есть множество способов сделать жизнь детей несчастной. Хотя родители часто преувеличивают свои возможности испортить будущее собственному потомству.

Иногда я злюсь на мою жену Саллу за то, что она сбежала от этой круговерти. Потом напоминаю себе: Салла – больной человек. Надо понимать, что депрессия – это болезнь. Но мы с дочками страдаем из-за этого даже больше, чем сама пациентка.

Человек может быть счастливым или несчастным в любых жизненных ситуациях. Счастье наверняка определяется не тем, есть дети или нет. Я не лентяй, но разок, пожалуй, хотел бы побыть героем праздника. А что, лежишь себе в гробу и ничего не делаешь.

Послал текстовое сообщение матери Сами, попросил прощения за песенку Сюльви. Она ответила: «Дети такие непосредственные. Молодец, что взял девочек с собой. У нас-то пока внуков нет».

Непосредственные, это точно. «Хорошо, что ты умер». Я знаю, откуда это взялось, но в той ситуации объяснить было бы трудно. Перед уходом на похороны Сюльви спросила:

– А что там делают?

Сказал ей, что на похоронах поют.

– А-а-а, грустные песни?

– Может быть, и радостные.

Такие что ли: «Хорошо, что ты умер»?

Песню она сама сочинила. В наше время родителей призывают развивать и поощрять творческие начинания у детей. Даже если это насмешка над памятью об усопшем.

Сами очень скептически относится к своим родителям. А я что угодно отдал бы за таких предков. По крайней мере, у них было время и желание капать ему на мозги. Это уже немало.

Моя мама никогда не работала, но у нее все равно не находилось на меня времени. Мной занималась няня. Мама была домохозяйкой и проводила время в кафе в центре города и в магазинах одежды. Впрочем, она возглавляла общество любителей фигурного катания. От должности председателя мама отказалась всего пять лет назад после того, как переехала жить во Флориду. Мама и отца заставляла ходить на заседания правления общества и выслушивать мнения родителей об одаренности своих детей.

Мама мечтала о дочке, которая увлекалась бы фигурным катанием, но Бог не послал ей такого счастья. И это было грехом бедной неродившейся девочки. Мамины представления о том, что значит быть хорошим родителем, строились на монархической традиции. Она восхищалась принцессой Эстель ^[2] в ее прелестном шерстяном пальто. «Как прекрасно ребенок умеет двигаться и улыбаться на камеру!»

Если бы мои дети были королевских кровей, то монархия немедленно рухнула бы. Мать всегда считала себя лучше других. Она возражала против моей дружбы с Сами и Песоненом, поскольку они «не из тех семей». «Не из тех» означало «из бедных». У самой матери не было никаких благородных корней, и уж тем более она не была обременена культурой. Просто вышла замуж за богатого человека. Черт побери! Кстати, ее девичья фамилия Мяхёнен ^[3].

Со стороны матери несколько неприлично давать оценки другим, когда можешь наблюдать за людьми только в кафе за чашкой кофе и всячески избегаешь встреч с рабочим людом. С Сами и Песоненом мы просто жили неподалеку, так получилось случайно. Дети ведь не замечают классовых различий между жителями коттеджей и многоэтажных домов.

По части воспитания маму интересовал только конечный результат, но не сам процесс. Поэтому меня она полностью перепоручила няне. Пару раз она брала к себе с ночевкой внучек, то есть моих детей, и все оборачивалось полной катастрофой.

Она закармливала детей конфетами, не следила за тем, чтобы они чистили зубы, и вообще не имела ни малейшего представления о современных подходах к воспитанию. При этом постоянно твердила, и это было ее единственным указанием относительно внучек: «Отдай своих девочек на фигурное катание, там из них сделают людей». Она даже пообещала оплачивать занятия.

Эх, если бы быть родителем было так легко! Просто оплачивать расходы…

Папа, присутствовавший при разговоре, отозвал меня в сторонку:

– Я знаю, ты никогда не слушаешься моих советов, но этот все-таки возьми на вооружение. Делай со своими детьми что хочешь, но главное – держи их подальше от наркокартелей и секций фигурного катания! А если окажешься перед необходимостью выбирать, помни – в наркокартелях хотя бы честные порядки и какая-никакая человечность. А свихнувшиеся на фигурном катании мамаши не пощадят никого.

Меня несколько озадачила такая жесткая позиция, но совет показался ценным.

– Спасибо, папа, за предупреждение.

Отец говорил так уверенно, что я внял его рекомендации. В нашей семье мы всегда решительно избегали наркокартелей и фигурного катания.

Мои родители были удивлены, когда я сказал им, что собираюсь поступать на гуманитарный факультет и хочу стать антропологом.

Отец задал уточняющий вопрос:

– Что еще за антропология?

Я объяснил, как умел:

– Наука, изучающая поведение человека.

Отец хмыкнул.

– Поведение? Его еще недостаточно изучили? В наше время бизнесом надо заниматься.

Отцу, похоже, и в голову не приходило, что когда-нибудь компании будут искать себе специалистов самого разного профиля. Как руководитель традиционного банковского концерна, он не понимает, что финансовые учреждения теперь предлагают не отдельные продукты, а комплексные решения. И кто лучше гуманитария знает душу клиента?

Я запихиваю пропотевшую в жаркий летний день одежду, в которой мы были на похоронах, в стиральную машину. Моя младшая дочка Хелми расставляет фигурки животных.

– Папа! Смотри, смотри!