Море. Несбыточная мечта. Или теперь не такая уж и несбыточная? Оля рассказывала ей про море: «Да, здорово, нечего говорить. Теплый песочек, волны, солнышко. Вкусные персики и груши, здесь таких нет. А так ничего особенного, ну море и море».

У Оли все «ничего особенного». А у Али особенное все!

Раньше она о море и не мечтала. А сейчас все становилось реальным. Выходит, Оля права – она должна быть Софье благодарна.

Год Аля закончила почти без четверок. Четверки по физкультуре и по пению – ерунда! Аля и вправду совсем не умела петь: «полное отсутствие музыкального слуха» – вердикт училки по музобразованию.

Софья, узнав об этом, усмехнулась:

– Ну и ладно, переживем, что второй Марии Каллас у нас в семейке не будет! А вообще странно, – добавила она. – Мать твоя музыкантша. У Саши был замечательный слух. У Левки приличный. А ты, выходит, в меня – мне тоже медведь на ухо.

И Але показалось, что Софье это было приятно. Да и сама Аля не возражала.

Слуха не было, а петь Аля любила. Но так, чтобы никто не услышал – стыда не оберешься. Пела под душем или когда никого не было дома. А про ненавистную физру и говорить нечего – вот ее-то Аля по-настоящему ненавидела. Жаловалась Софье, что ничего у нее не получается – ни прыгать через дурацкого козла, черного и блестящего, невыносимо воняющего дешевой кожей, ни взбираться по канату, ни бегать на скорость.

– Подумаешь! – Софья небрежно махнула рукой. – Эка невидаль – не любить физкультуру! Я и сама спорт не люблю. Выходит, и тут ты пошла в меня!

Наконец Софья приняла решение: конец июня и половину июля Аля проведет на даче у ее приятельницы – так та называла своих подружек.

– Мусина дача роскошная. Место сказочное, достойное, интеллигентное – Кратово. Живут там приличные люди, люди умственного труда, ну и всякие знаменитости. Мелкие и средние. Участки огромные, лесные, Муська на участке собирает грибы. Есть пруд и кинотеатр, вокруг полно молодежи – словом, скучно тебе не будет, – рассказывала она Але. – Да и у Муси есть внук, парень симпатичный, но очень уж бестолковый. Правда, он тебя старше, да и компания у него так себе. В общем, Аля, едем на дачу. А в конце июля отправимся на море, в Геленджик. Я там не была, но ничего другого нам, увы, не светит. И Ялта, и Пицунда, и Сочи уже не для нас.

Аля ничего не поняла – чем плох Геленджик и почему не светят Ялта и Сочи? Она изучала карту и видела, что море одно и то же, Крым и Кавказ – да, разные пояса, разный климат, разные флора и фауна. Вот, кажется, и всё. Да какая ей разница – Крым или Кавказ? Она не была ни там, ни там. А Черное море везде одинаково, в этом Аля не сомневалась.

Подробности объяснила Оля: Сочи и Ялта – места для богатых, там отдыхает шикарная публика, артисты и музыканты, торгаши и спекулянты, дельцы ну и так далее.

По вечерам богатая и важная публика прогуливается по набережной, демонстрируя наряды и бриллианты, сидит в ресторанах и кафе. «Ну ты понимаешь – элита!»

Аля ничего не понимала. Артисты это понятно. А почему торгаши и спекулянты типа Павлуши входят в элиту?

Но поняла одно – в такие клевые места им заказано. А Геленджик – место попроще и подешевле. Ну и слава богу, ее это очень устраивает! Где она, Аля Добрынина, сирота из провинции, и эта элита?

У Оли все складывалось не лучшим образом – родителей мало волновали каникулы дочери. Обычно Оля с Дашей уезжали на лето в деревню к Дашиной родне.

Конечно, скукота страшная, народ «прибитый» и пьющий, еда невкусная и жирная: картошка да свинина, да и то по праздникам. Бабы дерутся и вырывают друг у друга волосы, мужики валяются в огороде – словом, не просто тоска, а кошмар и ужас.

А Катя с Валерой в это время отдыхают в санаториях и домах отдыха, им Оля только помеха.

– Ты счастливая, – завистливо вздыхала подруга. – Софья о тебе думает, а на меня все плюют. Нет, в деревню к Дашке я не поеду, – злилась Оля. – Еще чего! Пусть орут, пусть стреляются. Не поеду – и все! Лучше здесь, дома. И пусть им будет стыдно. Хотя, – Оля усмехалась, – ты ж понимаешь! Стыдно им точно не будет.

С Олиными родителями Аля уже познакомилась. Мама-танцовщица Катя оказалась худой, безгрудой женщиной с бесцветным, будто смазанным лицом. Она ходила по квартире в длинном, до полу, полупрозрачном нейлоновом пеньюаре с растрепанными волосами и толстым слоем крема на узком, бескровном лице. В руках непременно зажженная сигарета в длинном малахитовом мундштуке. Сигарета все время гасла, и, чертыхаясь, она вечно искала спички, чтобы прикурить.

Руки у нее были непомерно длинными, кисти крупными, пальцы короткие, а ногти поражали воображение – блестящие, ярко-красные, острые, сантиметров в пять.

Оля смеялась:

– Искусственные, наклеенные. Ты что, не врубилась? Поэтому она ничего и не делает – ногти слетают! Впрочем, она и без них ничего бы не делала.

Олин отец оказался полным, невысоким и слегка плешивым мужчиной. А на фотографиях он выглядел стройным, кудрявым красавцем.

– Грим и накладка. – Оля удивлялась Алиной наивности.

Нет, все понятно – грим, невероятной красоты костюмы, искусственные косы и ресницы. Но чтобы такой контраст?

На рекламных буклетах Олины родители были невообразимыми красавцами, героями из русских народных сказок.

Олины родители никакого внимания на дочь не обращали, жили своей жизнью. Когда они бывали дома в перерывах между гастролями, в квартиру постоянно приходили люди и без конца звонил телефон.

Олин отец хохмил с гостями, шутливо кланялся и приглашал их в гостиную – в зал – и тут же плотно закрывал за собой дверь.

– Фарцует, – небрежно бросила Оля и, увидев расширенные от ужаса Алины глаза, удивилась: – А ты что думала? Так делают все выездные. И балетные, и оперные. И театральные. Все только с этого и живут. Зарплаты-то у них с гулькин нос. Ты что думала: все это, – Оля обвела квартиру глазами, – с зарплаты?

Многое было совсем непонятно. Фарцуют – это спекулируют. Но чем?

Однажды довелось увидеть. Дверь в гостиную оказалась открытой. Вдоль стены стояли коробки с магнитофонами.

На диване небрежно, в кучу, свалены вещи – кажется, платья, кофты, жакеты. Все яркое, блестящее. По ковру была разбросана обувь – босоножки на каблуках, туфли с бантами и пряжками. В кресле лежало несколько сумочек, на комоде, вперемешку с покрытыми пылью хрустальными вазочками и фарфоровыми статуэтками, лежали легкие, полупрозрачные, разноцветные платки. Тут же валялись коробки с косметикой – румянами и тенями всех оттенков и цветов.

Оля подошла к комоду, воровато оглянулась и быстро сунула в карман халата небольшую красную блестящую коробочку.

Уже во дворе небрежно и смущенно сунула Але:

– На, это тебе!

– Нет, мне не надо, я не крашусь. И вообще, – она нахмурилась и покраснела, – ты же без спросу взяла.

Оля хмыкнула:

– Подумаешь! Я все так беру. Все, что мне надо: колготки, духи, тушь. Нет, мне привозят, конечно. Но то, что сами решат. Думаешь, их очень интересуют мои желания и потребности? Ага, как же! И вообще – они такие жлобы! За копейку удавятся!

– А если хватятся? – Аля, сама того не желая, не сводила глаз с блестящей коробки.

– Не хватятся, – уверенно ответила Оля. – Там этого добра завались, ты и сама видела. Нет, папан бухгалтерию ведет, но все время чего-нибудь путает. Мамаша орет, а он отбивается. А путается потому, что все время под газом! – захихикала Оля. – Целый день к бутылке прикладывается. За телевизором прячет или в сортире. Я все его нычки знаю. Но не закладываю – так выгоднее. Да и потом, квасит он только дома, в Москве. И не дай бог на гастролях – выкинут сразу.

Аля молчала, не зная, что делать. Соблазн был велик. Да что там – огромен! Иметь в своем личном пользовании такое сокровище! Аля знала, что в драгоценной коробке полно всего – и тени для век пяти-шести цветов, и два вида румян. И квадратик с пудрой, и маленький тюбик с тушью для ресниц. А и сами ресницы – искусственные, длиннющие, круто загнутые вверх – как у принцессы из сказки. Да, и еще блеск для губ – перламутровый, блестящий, переливающийся, сверкающий искорками. Мазнешь – и губы блестят, как будто их облизали. А запах! Божественный – клубника или земляника. Просто хотелось этот блеск проглотить, как конфету.

Сгорая от стыда, Аля положила заветную коробочку в карман и пошла домой. Шла и нащупывала – на месте?

В те минуты ей казалось, что не было ничего ценнее в ее жизни, чем эта пластмассовая красная коробка.

Софья зашла в комнату, когда она разглядывала свое сокровище. Сердце остановилось. Сейчас все узнается! Хотя – как? Она ни за что не признается, ни за что. Хоть пытайте, как Зою Космодемьянскую. Ни за что не предаст Олю. Потому что она не предатель.

Софья взяла в руки коробку, небрежно повертела в руках и поставила на стол.

– Интересно, откуда у тебя эта дрянь?

– Оля подарила. А ей родители привезли. Из Америки, кажется.

– Выбрось, – безапелляционно велела Софья. – Жуткая дрянь. Это дерьмо делается из крашеного мела. Вот и подумай – нужно ли это твоей нежной девичьей коже.

Аля молчала, опустив голову.

– Да и вообще тебе краситься рано, – продолжала Софья. – Я не ханжа, ты знаешь. Через два года я сама куплю тебе то, что надо. И хорошего качества, не сомневайся!

Слава богу, на подаренное Олей сокровище Софья не посягала. Не забрала и не выбросила. «Все-таки, – подумала Аля, – она неплохая. Даже хорошая. Только все равно чужая».

На дачу к Мусе поехали на такси. Маша, помогая собирать сумки, ворчала:

– Канешна, ты ж у нас барыня! Какой тебе поезд, какая такая лектричка? Куда тебе с простыми людями? Ты б еще карету заказала.

– Была бы карета, и заказала бы, – усмехнулась Софья, приглаживая у зеркала волосы. – И вообще, давай поторапливайся! Копаешься как клуша, тетеха. Аля, – закричала она. – А ты где застряла?

Вещей оказалось много: чемодан с Алиными нарядами, чемоданчик с Софьиными. Две здоровенные сумки продуктов: «Муся кормить нас не обязана!» Сумка с книгами, обязательное летнее чтение. Сумка с обувью – от босоножек до резиновых сапог. Еще Софьины папиросы, две бутылки армянского коньяка: «Это нам с Муськой для сосудов».

Маша грузила вещи и ворчала:

– Собрались как на зимовку!

Софья села впереди, Аля устроилась сзади. День был теплый и безветренный, на голубом небе сияло летнее солнце, леса, стоящие вдоль дорог, зеленели молодой, яркой зеленью, и вообще все было прекрасно! Каникулы, ура! А впереди еще море.

Доехали за час, ерунда. Въехали в большой зеленый поселок, такой зеленый, что были видны только крыши домов, все остальное утопало в густой свежей зелени.

Остановились у серого, сто лет не крашенного забора.

Калитка сиротливо болталась на нижней петле.

Выгрузили багаж, и Софья закурила.

– Подыши, – велела она Але, – а я пока немного приду в себя.

Аля присела на березовый пенек. Стояла оглушительная тишина, какая бывает только в лесу. Где-то неподалеку раздался размеренный стук топора. Совсем близко, на соседнем участке, заплакал грудной ребенок, и все затихло.

По обе стороны от дорожки, ведущей к дому, склонялись густые кусты жасмина, над ними жужжали пчелы. Пахло невероятно. Наконец показался дом – двухэтажный, старый, некрашеный, как и забор, слегка осевший, с покосившейся на правый бок террасой. Окна террасы были распахнуты.

Поднялись по полусгнившему, кривому крыльцу, и Софья громко крикнула:

– Муся, ну где ты? Встречай гостей!

Тишина.

Никто не появлялся. Софья решительно толкнула дверь в дом и кивнула Але:

– Пошли. А то будем ждать до второго пришествия.

В комнате Аля присела на край дивана и огляделась. Софья пошла искать подругу.

«Кажется, нас никто не ждет, – подумала Аля. – Вдруг еще и попросят. А так не хочется уезжать из этого райского места!»