– Не важно. У меня в десять конференция, и мне надо срочно привести себя в порядок. Черт! – Она вытащила телефон и всплеснула руками. – Сел! Ты не в курсе, который час? Если повезет, подзаряжу на ресепшен… Еще распечатать речь… Завтрак! Господи, Пуджари просил завтрак в номер…

– Полпервого, – Глеб злорадно ткнул в настенные часы.

У Алины аж кровь от лица отхлынула. Таких бледных людей Рудаков-младший видел только в немом кино и даже ощутил укол совести, но тут же напомнил себе: это ее проблемы. Никто же не виноват, что она зациклена на работе! И вообще – это невежливо трепаться про офисные глупости наутро после свидания. Так что если кого в этом номере и должна мучить совесть, то уж никак не его, Глеба.

– Полпервого… – слетело с ее побелевших губ.

Она заметалась по номеру с такой скоростью, что у Глеба зарябило в глазах. Никогда прежде он не видел, чтобы кто-то одновременно причесывался, чистил зубы крошечной складной зубной щеткой и оттирал пятна с костюма. Подумать только: в ее сумочке нашлись специальные влажные салфетки от пятен! Запасным колготкам и дезодоранту Глеб уже не удивился.

Не прошло и пары минут, как Алина вылетела из комнаты, бормоча себе под нос заготовки извинений. Конечно, Глебу было неприятно, что она не соизволила попрощаться, но все же он мысленно снял шляпу перед ее способностью к регенерации. Пили они одинаково, но Глеба сейчас укачивало даже от ходьбы неспешным шагом, а она ускакала, как жеребенок, впервые выпущенный на зеленые пастбища. Еще умудрилась при этом сносно выглядеть – чем не дар, достойный комиксов Марвел? Хотя… Она ведь работает в этом «Как-там-его Фармасьютикалз». Кто знает, какой препарат для бодрости они раздают сотрудникам?

Как бы то ни было, Глеб ей завидовал. Ни одна разборка с начальством не сравнилась бы с нравоучениями Рудакова-старшего. Правда, трудовая книжка Глеба сияла девственной чистотой, и после универа он не успел еще попробовать себя в работе, но коротких наблюдений в офисе отца хватило, чтобы понять: его гнев всегда страшнее, а главное – несправедливее директорского. Сотрудников защищает Трудовой кодекс, весь этот офисный этикет и прочие китайские церемонии. А кто встанет на защиту Глеба? Виноват он, что ли, что не успел еще найти себя в этом бескрайнем океане возможностей? Работа должна быть по душе, не ради зарплаты же изматывать себя с утра до ночи, отказавшись от всего прекрасного, что есть в этом мире.

Взять отца: ему всего шестьдесят стукнет в феврале, а у него уже гипертония, тахикардия и бог знает какой еще букет от остеохондроза до подагры. Вот какой нормальный родитель захочет такой же участи своему единственному отпрыску? Ответ – никакой. Стало быть, Рудакова-старшего нормальным назвать было никак нельзя. Нет бы устроил себе детокс, поехал куда-нибудь в спа-отель, травки какие попил от нервов! А ему заняться больше нечем, кроме как бегать за Глебом и орать почем зря.

Любой другой на месте Глеба уехал бы, минуя неприятный разговор. Но такова уж тяжелая сыновья доля: время от времени давать папе всласть прокричаться. Ведь если бы Глеб не устраивал отцу периодическую эмоциональную разгрузку, того бы непременно хватил инфаркт. Но разве хоть кто-то скажет за это простое человеческое спасибо?

Сетуя на несправедливость мироздания, Глеб накинул на голое тело пиджак и как был, в отельных махровых тапках, направился вниз, в ресторан. Да, прошло уже чуть больше пяти минут, но это даже к лучшему: отец наверняка успел перекусить и немного успокоился.

В фойе «Равенны» царило небывалое для воскресного утра оживление. Туда-сюда сновали люди в униформе. И не в какой-то одной, а в самых разных: мелькали зеленые логотипы клининговой службы, синие спецовки строителей, оранжевые каски, красные куртки стекольщиков – словом, настоящий бразильский карнавал для бедных. Глеб с удовольствием глазел бы на эту движуху и дальше, если бы в холле не было так зверски холодно. И какому придурку, интересно, пришло в голову менять стеклянные стены в феврале? Надо будет оставить им отрицательный отзыв.

– Эй! Как вас! – Глеб подманил к себе паренька с ресепшен, кутаясь в пиджак. – Что вы тут устроили?!

Паренек, едва завидев Глеба, изменился в лице. Он раскрыл рот, закрыл и снова разинул, будто забыл, как обращаться с нижней челюстью. Пробубнив что-то про менеджера, паренек попятился и исчез в подсобке.

Глеб озадаченно поскреб подбородок. Вчера мальчишка за стойкой показался ему бодрым и куда более юным, сегодня же на его висках серебрились седые волосы. То ли накануне работал младший брат этого невротика, то ли просто изменилось освещение.

И точно! Глеба шарахнуло новым воспоминанием. Вчера в самом центре фойе красовалась необъятная хрустальная люстра. Настоящий водопад из хрусталя. Как там Алина выразилась… «Как будто кого-то вырвало стеклом». Глеб рассмеялся. Ее ведь прямо зациклило на этой люстре. Они еще пили текилу, а она так соблазнительно слизывала соль с запястья… Он все гадал, как бы намекнуть на продолжение банкета и затащить ее наверх, в номер, но Алина не сдавалась ни в какую. Глеб еще подумал тогда, что у нее, наверное, редкая устойчивость к этиловому спирту. Потому как сам он уже видел окружающий мир в легкой искрящейся размытости, а она сидела за барной стойкой и упорно интересовалась, как же бедные горничные моют треклятую люстру.

В конце концов Глеб не выдержал и потащил ее на ресепшен. Ну конечно! Как он мог забыть? Ведь он лично вчера пытал этого администратора насчет люстры. Тот что-то монотонно нудел, как диктор из навигатора. «Бла-бла-бла, я не владею информацией, бла-бла-бла…» А потом… Глеб напрягся изо всех сил так, что будь мозг мышцей, то раздулся бы как минимум вдвое. А потом… Потом Алина над ним смеялась, а он ведь что-то придумал… И это было столь же просто, сколь и гениально. Глеб запрокинул голову, внимательно разглядывая то место, на котором вчера красовалась люстра. И в памяти бегущей строкой всплыла гениальная мысль его собственного сочинения: «Чтобы что-то помыли, надо это что-то сначала испачкать…»

– Ну что, нравится? – резкий отцовский возглас бесцеремонно оборвал сеанс Глебовых воспоминаний. И ведь надо было! На самом интересном месте!

– Блин, пап… Ты вроде в ресторане собирался меня ждать…

– И я ждал. Минут сорок. Но…

– Кирюша, ну что ты! Всего двадцать семь минут, я засекала. – Мама втиснулась между сыном и отцом в отчаянной попытке остановить надвигающуюся бурю. Но было поздно.

– Таня, не сейчас! – взвился Кирилл Андреевич и переставил жену в сторону, словно та весила не больше настольной лампы. – Хватит его защищать! Я спрашиваю: тебе нравится?! – Последние слова, обильно сдобренные слюной, были обращены уже к Глебу.

– Да что именно? – Глеб отшатнулся, прогнувшись назад точь-в-точь как тогда, на гавайской вечеринке с однокурсниками, когда они играли в лимбо.

– Вот это вот все, что ты тут устроил! – Рудаков-старший очертил рукой фойе.

– Я-то здесь при чем?! – искренне возмутился Глеб. – Почем я знаю, зачем они тут все разворотили?

И этот вопрос стал его фатальной ошибкой.

– Они?! ОНИ?! – заорал Кирилл Андреевич с такой мощью, что, виси здесь до сих пор хрустальная люстра, она разлетелась бы на мириады осколков. – И ты смеешь врать мне в лицо?!

– Я не…

– Не перебивай! Ты хоть знаешь, сколько я заплатил, чтобы они тут все починили после твоих игрищ?! Сколько мне стоило отмазать тебя от полиции?

– У нас что, теперь еще и за мальчишник сажают? – Глеб усмехнулся. С тем же успехом он мог бы заявиться на корриду, размахивая красной тряпкой.

– А тебе все шуточки, да? – Отец схватил Глеба за грудки и встряхнул. – По-твоему, я до старости буду платить за твои гулянки? Вот я в твоем возрасте…

Глеб зажмурился. Со слов «я в твоем возрасте» всегда начиналась самая зубодробильная из папиных нотаций. Длинная, как список кораблей в «Илиаде», и такая же адски нудная.

Рудаков-старший, переливаясь алыми пятнами, будто хамелеон в маковом поле, распинался, как в свои двадцать пять приехал в Москву один-одинешенек, и денег у него с собой было всего-то на дюжину беляшей. Но вместо того чтобы эти беляши съесть, юный тогда еще предприниматель умудрился распродать их на Арбате китайским туристам вдвое дороже. После беляшей были аудиокассеты, потом – видеопрокат, плееры, DVD, всякое технобарахло, – и вот, пожалуйста, теперь он не абы кто, а Рудаков Кирилл Андреевич, владелец сети магазинов электроники.

– И я ни копейки не тратил на развлечения! – Отец вдохновенно шел по накатанной. Глеб мог бы синхронно с ним раскрывать рот, повторяя каждое слово, но не рискнул, слишком уж сильно вздулась вена на папином лбу. – А все ради чего? Чтобы ты после моей смерти разбазарил все в первый же год? Да я лучше оставлю все деньги какому-нибудь фонду защиты сибирских выхухолей!

– Кирюшенька, пожалуйста… – Мама повисла у мужа на локте.

– Нет! – рявкнул Рудаков-старший. – Это была последняя капля! Больше он не получит от меня ни-че-го! Слышишь? Даже хлебную корку!

Глеб напрягся. Вообще говоря, отец и раньше угрожал лишить его наследства, но что-то подсказывало: сейчас это не просто угрозы.

– Пап, да ладно тебе… – миролюбиво улыбнулся Глеб. – Не нагнетай!

– Карту.

– Что?

– Карту пластиковую давай сюда!

– Но пап…

– Кирюшенька…

– Я сказал: карту! – Голос отца эхом разнесся по фойе «Равенны», и люди в униформе стали удивленно оборачиваться на источник звука.

Нет, Глеб любил, конечно, бывать в центре внимания, но не так. Пришлось доставать из внутреннего кармана любимую банковскую карточку. Словно с мясом от себя отрывал! А смотреть, как папа остервенело ломает ни в чем не повинный пластик, было и вовсе невыносимо.

Глеб отвернулся. От вида осколков его слегка затошнило, как студента-медика на первом занятии в морге. Ничего. Все еще наладится. Карточку еще можно будет выпустить, отец перебесится, а пока Глеб продаст любимую «ламбу». Купит, прости господи, какую-нибудь «бэху», поездит месяц-другой. Будет трудно, но живут же люди в тяготах и лишениях!

– Ключи от машины, – скомандовал отец. Прямо мысли Глеба услышал, не иначе.

– Не-е-ет… – У Рудакова-младшего кольнуло в груди. Вот так люди и умирают от инфаркта!

– Кирюшенька, но на чем ему тогда ездить? – жалостливо взмолилась мама. – В метро сплошные вирусы! Рассадник бацилл! Нельзя ему…

– Ничего, я ездил – и он сможет! – отрезал Кирилл Андреевич. – Я на свою первую «четверку» кровью и потом заработал! – Он выхватил у сына ключи, лишая жизнь оного красок и смысла.

– Но он же твой родной сын! – Мамины глаза влажно заблестели.

– Если он мой сын, тогда пусть идет по моим стопам. – Отец упрямо стиснул челюсти. – Я смог сделать состояние из ничего. Теперь его очередь, – и он развернулся на каблуках и зашагал к выходу.

– В смысле? – Глеб догнал папу. – Мне что, беляши идти продавать, чтобы ты успокоился?!

– Мне плевать, что ты там будешь продавать! Хоть почки! – Кирилл Андреевич остановился и бросил под язык шарик валидола. – У тебя три месяца. Заработаешь за это время первый миллион – добро пожаловать домой. Нет – что ж. Значит, нет у меня больше сына. На вот, – он пихнул Глебу тысячную купюру, – твой стартовый капитал.

Глеб еще долго стоял на сквозняке, забыв про холод, и разглядывал сине-зеленую бумажку с изображением Ярославля. Вертел ее в руке, будто видел впервые. Потом заставил себя расправить плечи, улыбнуться – и подозвал одного из рабочих.

– Простите, – вежливо осведомился Глеб. – Вы не подскажете, где тут поблизости можно купить беляши?