– По образцу Лиги наций и конституции Соединенных Штатов. Естественно, доминирующая роль в этом правительстве принадлежала бы Европе и Северной Америке, – поясняет Гарри. – Но ключевым моментом в этой битве была бы защита расовой чистоты; в особенности чистоты нордической расы – самой идеальной из всех рас. С этой целью мы финансируем исследования в Германии. После завершения наших дел в Лондоне мы с Пэнси отправимся в Мюнхен, в Институт кайзера Вильгельма. Состоятельные люди Америки рассматривают филантропию как своего рода обязанность. Обязанность возвращать. Надеюсь, вы это понимаете. – Он поворачивается к Бартону. – А чем занимаетесь вы, сэр?

– Я? – с громким хохотом переспрашивает Бартон. – У меня нет профессии! Я из числа тех, кого в нашей стране называют джентльменами. Вымирающая порода… Я должен был бы жить за счет плодов моей земли, но нынче это становится все труднее из-за богатых выскочек вроде Эдварда.

– Бартон, я человек науки, – вздыхает Эдвард, делая упор на последнем слове и пытаясь заглушить раздражение, вызванное отношением соседа.

Аристократический снобизм Бартона по поводу происхождения Эдварда вряд ли когда-нибудь утихнет. Отец Эдварда был из тех, о ком говорят «выбился в люди». Смышленый, необычайно деятельный Джеймс Хэмилтон был сыном даремского шахтера, о чем Бартон даже не подозревает, а Эдвард не намерен распространяться. Чтобы стать инженером-строителем, отец Эдварда учился на вечернем отделении колледжа. Это был инженер от Бога. Его работа по прокладке региональных железных дорог и строительству мостов принесла ему немалое состояние, которое Эдвард, его единственный сын, получил в наследство. Не что иное, как отцовские деньги позволили Эдварду заниматься наукой и исследованиями, направленными на благо всего человечества. И тем не менее… Эдварда окружает ореол «новых денег». Американцы воспринимают это с восторгом, а английская аристократия – с разной степенью презрения и подозрительности.

– Отрадно то, что в нынешнем году у нас обильный приплод фазанов, – продолжает Бартон, и его лицо немного проясняется. – По сути, их тысячи. Достойный способ получить дополнительный доход. В противном случае от лесных массивов не было бы никакого толку. Приспособляемость, друг мой. Она помогает нам выживать. На охотничьих угодьях нынче можно неплохо заработать. Те, кто ублажает прихоти лондонцев… простите мне такое выражение… устраивают у себя охотничьи забавы.

– Раз уж мы заговорили о забавах, – подхватывает Элинор, – в следующее воскресенье мы с Эдвардом планируем устроить теннисное состязание. К нам на выходные приедет Кларисса, лучшая подруга Роуз. Был бы неплохой повод отпраздновать возвращение Роуз.

– Какая замечательная идея! – восклицает Лиззи.

– Даже Мейбл смогла бы присоединиться к общему веселью, – замечает Эдвард и вопросительно смотрит на жену.

Та кивает.

– Мейбл обожает наряжаться к праздникам. Всего четыре, а уже разбирается в моде, – смеется Элинор.

– Слушайте, чуть не забыла! – снова восклицает Лиззи. – Не желает ли Мейбл щеночка? Я тут подумала: должно быть, малышка тоскует по дорогому старине Пэтчу. Голди, ретриверша нашего егеря, родила пятерых щенят. Одного он оставил себе, и еще одного я обещала нашим девочкам. Не хотите ли и вы? Щенки чистопородные. Уверена, мы без труда найдем желающих их взять.

– Эдвард, как ты?

Он видит, что жена готова взять щенка. У него теплеет на сердце при мысли о том, сколько радости принесет щенок их дому. Скорее всего, миссис Беллами не обрадуется, но, если уж на то пошло, повариху трудно чем-то обрадовать.

– Согласен. Как говорят, без собаки и дом не дом, – говорит Эдвард.

В этот момент в гостиную торопливо входит миссис Фолкс и сообщает, что обед готов.

Возможно, новый щенок отведет и мысли Роуз от этого француза.

II

Вы называете это войной.

Я предпочитаю другое слово: игра.

Почему? Да потому, что здесь власть принадлежит мне. Я словно кошка, играющая с беспомощным грызуном. Несмотря на годы ваших исследований и основательность научных заведений, несмотря на ваш научный прогресс и понимание законов природы, вы меня пока не победили. Если мне захочется подразнить и помучить вас, я так и сделаю. Я уже это делаю. Ваши жалкие, неуклюжие попытки избавиться от меня сводятся к высокомерию и ложной самоуверенности. О, как это меня развлекает!

Мы с вами играем тысячи лет подряд, и игра никогда мне не наскучит. Посмотрели бы вы на себя. Вы переполнены страхом, предрассудками и религиозным рвением, считая, будто от меня легко отмахнуться, посчитав чем-то другим.

Между нами идет нечестная игра. Или война. Или называйте это, как вам угодно. Но как и в забавах кошки с маленькой невинной мышкой, это лишь половина развлечения! Обожаю вовлекать вас в веселый танец, где я по собственному выбору то исчезаю, то появляюсь.

Могу ли я нести ответственность за то, что какого-то человека нет рядом? За вспышку света, диковинное облако в солнечный день? За оборванную фразу, пустой взгляд? Разве из-за меня вы что-то поставили не туда и теперь не можете найти? Виновата ли я в своем появлении? Неужели это из-за меня кто-то обжег руку, рассек губу, сильно ударил голову, сломал ребро? Разве из-за меня ваш близкий человек впал в замешательство, истерику или агрессию? Или в этом повинен кто-то совершенно другой?

Вам этого не узнать, ибо я гений уловок, обмана и неразберихи.

Давайте по-честному: вы скорее предпочтете объяснить странное поведение дорогого вам человека чем угодно, только не моим вмешательством. Скажете, что это рука Бога или самого дьявола, чародейство или колдовство.

И тем не менее, невзирая на все заклинания, сожжения, утопления и пытки, невзирая на заточение и изгнание из общества, стерилизацию и эвтаназию… я по-прежнему здесь!

Знали бы вы, как меня устраивают эти ваши настойчивые поиски света в темноте.

Итак, друзья мои, теперь вы знаете: у меня появилась новая игрушка. Свежая добыча. Податливая, юная, открытая видениям и ощущениям.

Вы и не заподозрите, что за странностями маленькой девочки скрываюсь я.

Вы засмеетесь и отмахнетесь. В этой извращенной игре я прячусь, а вы не торопитесь меня искать.

Ведь я же мастерица менять обличье, и в этом-то вся прелесть игры.

Глава 5
Элинор

Стол в холле украшает ваза с розами из собственного сада. Элинор добавляет последние штрихи к букету, когда снаружи вдруг доносится громкий и резкий звук автомобильного клаксона. Она вздрагивает и едва не опрокидывает вазу на пол.

Ее лицо расплывается в широкой улыбке. Она настежь распахивает входную дверь.

– Кто же это…

Софи награждает ее белозубой улыбкой. Подругу едва видно из-за руля громадного автомобиля. Муж, сидящий рядом, замер. Его лицо слегка позеленело.

– И как тебе, дорогая, мое новое авто? – спрашивает Софи, перекрикивая рокот мотора. – «Мерседес-бенц», не что-нибудь. Подарок от Генри на день рождения, – добавляет она, поглаживая мужа по голове, будто лабрадора.

– Элинор! – улыбается Генри и приветственно поднимает руку. – Слава богу, добрались! Моя жена гонит с бешеной скоростью. Ох уж эти женщины-шоферы! Из-за них дороги стали опасными. Надо запретить им водить машину.

– Покатался бы ты с Эдвардом, – бормочет себе под нос Элинор, улыбаясь и маша гостям.

Лорд Генри Грант-Паркер выпрыгивает из машины и неспешно обходит ее, чтобы открыть дверь жене. Его движения исполнены легкости и изящества. Это принадлежит ему по праву рождения, как и всем выходцам из его класса. Обходительность, утонченность и уверенность в собственном превосходстве подавались им вместе с молоком на завтрак.

Софи снимает шоферские перчатки и развязывает ленту, удерживавшую ее шляпу на голове. Она посылает воздушный поцелуй подруге.

– И ты вела эту громадину из самого Лондона? – спрашивает Элинор, глядя на невероятно длинный, элегантный серебристый корпус автомобиля. Ей он кажется напичканным опасностью. – Какая же ты смелая!

– Мне это нравится. Вождение неплохо встряхивает. Правда, пришлось сидеть на подушке, иначе бы я ничего не увидела. Да и эти чертовы педали нажимать тяжеловато. Зато я обожаю, когда все торопятся убраться с дороги, видя, как я с грохотом мчусь прямо на них. Вот такие шутки! И потом, Генри нравится ехать пассажиром. Правда, дорогой? Мы что же, прибыли первыми? А кто еще сегодня будет?

– Замечательный день для тенниса, – говорит Генри, широко раскидывая руки. – Эдвард, полагаю, уже на корте. Решил поупражняться с утра пораньше?

Он улыбается и взмахивает воображаемой ракеткой.

– Нет, он…

– Ты посмотри на себя! – восклицает Софи, беря Элинор под руку, и они входят в дом. – Прячешься в этом чертовом захолустье! Тебя целую вечность не было на пятничных суаре. Почему? Никак, дражайшая подруга, ты меня избегаешь?

– Нет! Дело в…

– А где твоя младшая сестрица? Вернулась из своих странствий?

– Да, Роуз вернулась. Мне нужно с тобой поговорить о ней.

– Умираю от желания услышать, как ей жилось в Париже. И про Италию тоже. Где она там побывала? В Риме? Во Флоренции? Ей обязательно нужно было повидать Флоренцию и Сиену – мои любимейшие города. Генри, не отставай…

Роуз и ее красивая, словно фея, подруга Кларисса забрели на кухню и о чем-то просят миссис Беллами. Та уперла руки в бока и отчаянно мотает головой.

– Я не готовлю никакой иностранной дребедени. Желаете таких кушаний – отправляйтесь в Лондон. Там полно дорогих ресторанов, где это готовят. Я свое поварское ремесло уважаю и готовлю настоящую английскую пищу, – твердо заявляет повариха.

– Но у Клариссы…

– Вот вы где! – Элинор впархивает на кухню и выразительно смотрит на Роуз.

«Немедленно прекрати!» – говорит ее взгляд. Сердить миссис Беллами ни в коем случае нельзя, иначе все прочувствуют на себе ее дурной характер. Не далее как в прошлом месяце им пришлось целую неделю есть пережаренное, сухое, пересоленное мясо и водянистые овощи. Причина – неуместное замечание Эдварда.

– Роуз, Кларисса, выйдите на террасу и поздоровайтесь с лордом и леди Грант-Паркер.

Кларисса стреляет своими большими глазами в сторону Генри и закусывает губу.

– Миссис Беллами, пожалуйста, попросите Элис принести нам кувшин лимонада и стаканы. И шампанское со льдом. А как восхитительно пахнет ваш ланч, – говорит Элинор, награждая повариху самой теплой и благодарной улыбкой.

Гости собираются на задней террасе под голубым небом и облаками, напоминающими взбитые сливки. Внизу простирается лужайка для крокета и розовый сад Элинор. Дальше начинается главная лужайка, тянущаяся по пологому склону к теннисным кортам и кустам рододендрона. В беседке, увитой глицинией, Фолкс и Берти уже почти накрыли стол для ланча, который будет подан сюда после тенниса.

– Так что ты хотела мне сказать насчет Роуз? – спрашивает Софи, покачивая бокалом с шампанским.

Убедившись, что их никто не слышит, Элинор наклоняется к уху подруги и рассказывает ей о Марселе, французском любовнике сестры, о недовольстве Эдварда и дурацком желании Роуз стать журналисткой и содержать этого француза, пока он взращивает в себе художника.

– Весьма декадентская история, – комментирует Софи, прикрывает глаза и искоса смотрит на Элинор, потом затягивается сигаретой. – Но мне в нем что-то понравилось. Обаятельный, сексуальный француз? Малость банально, однако… Уверена, он довольно скоро ей наскучит. Мы можем найти не менее обаятельного англичанина, который ее переманит. Дорогая, предоставь это мне. Кстати, почему бы вам обеим не приехать ко мне в следующие выходные? Я бы могла познакомить твою сестру кое с кем.

– Ой, я не смогу поехать. Не могу оставить Мейбл.

– Почему бы нет? Я оставляю двух своих спиногрызов при каждой возможности.