Помню, мы сидели в кино, и я обливался пóтом – от смущения, а вовсе не от жары. Райан Рейнолдс в «Ужасе Амитивилля» как раз волочил топор по доскам сарая, направляясь в дом, чтобы расправиться со своей семьей, когда Вика сама взяла мою руку и положила себе на плечо. Как же тогда колотилось сердце и потели ладони от осознания того, что девушка, которая мне так нравится, сейчас сидит рядом со мной и позволяет себя обнимать! По Мытищам ходили разные слухи, исходя из которых можно было предположить, что Вика куда более опытна в отношениях, нежели я, но на тот момент все это казалось мне неважным. Когда мы вышли из кино, на улице накрапывал противный мелкий дождь, погода испортилась, и холод заставлял кожу покрываться мурашками. Я благородно отдал Вике свою ветровку, сам дрожа от промозглого ветра, но я ни за что не хотел, чтобы это свидание заканчивалось. Она предложила посидеть где-нибудь в подъезде, но мне в голову пришла мысль, что можно пойти ко мне. Тогда это казалось удачной идеей.

Мы направились из Перловки в Новые Мытищи и, несмотря на холод, я шел гоголем, представляя, как ее, девочку из обычной девятиэтажки, должно быть, впечатлит двухъярусная квартира с огромной террасой, плазменным телевизором, кондиционерами и кожаными диванами. Умом я, конечно, понимал, что гордиться здесь откровенно нечем – все это было куплено на деньги отца, моих достижений здесь не было. Но все же, сам тем временем фантазировал, как Вика будет с восхищением осматривать наши хоромы. Антикварный немецкий мотоцикл тридцать седьмого года под лестницей, гигантские напольные часы, дизайнерский кухонный гарнитур и резные деревянные картины ручной работы. Я заблаговременно позвонил отцу, и по шуму на заднем плане определил, что он еще где-то в Москве и, похоже, домой не торопится. Спроси я его напрямую – тут же навлек бы на себя подозрения.

Если Вика и была восхищена внутренним убранством, то виду не подала. Вела себя так, словно посещала квартиры миллионеров по десять раз на дню. Это меня слегка разозлило и раззадорило, и я, чтобы показать ей, кто здесь полноправный хозяин, словно в американских фильмах шаблонно спросил: «Не желаешь чего-нибудь выпить?»

Вика попросила мартини, но в отцовском шкафу из початых бутылок были только разномастные коньяки и восемнадцатилетний – единственный совершеннолетний в квартире – «Чивас Ригал». Недолго думая, я набрал льда из морозилки в два стакана, взял бутылку, и мы отправились на второй этаж, в мою комнату. Если бы я тогда знал, чем все кончится, я бы ни за что не брал с собой алкоголь.

Мы сидели на полу по-турецки, друг напротив друга. Вика пила, словно заправский ханыга, занюхивая виски собственными волосами. Я даже слегка опешил, глядя, как она опустошает стакан за стаканом, в то время как мои «на два пальца» продолжали плескаться в стекле вместе с тающим льдом. В какой-то момент в голове даже промелькнула мысль: «Она не для тебя. Вы живете слишком разными жизнями.»

Но все мои сомнения рассеивались в секунду, когда девушка заливалась смехом в ответ на мои неуклюжие шутки, выставляя на обозрение чуть более длинные, чем нужно, клычки, которые я находил ужасно милыми. Опрокинув очередные грамм тридцать виски, Вика вдруг потянулась руками к моей голове, вцепилась острыми ноготками мне в волосы и прижалась к ним носом, шумно вдыхая. Помню, она тихонько застонала, пробормотав что-то про то, как я вкусно пахну. В ушах зашумело, я чувствовал, как горят мои щеки, как набатом бухает сердце, как мозг лихорадочно перебирает варианты дальнейшего развития событий. «Сейчас она меня поцелует» – подумал я тогда и вскочил на ноги, чуть не разбив ей нос.

– Слушай, а пойдем покурим? – предложил я, с трудом вспоминая слова. Больше всего на свете я тогда жаждал ее поцелуя, но когда вожделенное было так близко, я почему-то спасовал. Вика недоуменно согласилась и проследовала за мной, пока я шел к двери на техэтаж и проклинал себя за трусость. Осторожно, чтобы не порвать, я отклеил бумажку, опечатывавшую дверь. На стене, где она цеплялась, накопилась уже хорошая такая блямба от клеящего карандаша – так я уничтожал улики. Что-то звякнуло об дверь – обернувшись, я увидел, что бутылку Вика взяла с собой.

Мы отошли подальше от входа в квартиру, вглубь темного лабиринта колонн. Я достал из-под замурованного окна пачку «Вест Лайт». Мы закурили. Я по привычке держал сигарету заблаговременно спрятанными там же карандашами – на манер китайских палочек, – чтобы отец не унюхал запах курева от рукавов и пальцев. Вика же наслаждалась табаком в полной мере, пуская то колечки, то дымный водопад из носа в рот. Невольно залюбовавшись необычным зрелищем, я отвлекся лишь, когда из-за двери, ведущей обратно в квартиру раздалось яростное: – Валера!

Появление отца застало меня врасплох. Я ведь все точно рассчитал – я должен был услышать, как хлопнет входная дверь в предбанник. Видимо, виски ударило мне в голову, или меня отвлекла Вика, но появление отца я проворонил, и теперь он был где-то здесь, на техническом этаже. Сигарету я тут же бросил под ноги и затушил краем тапка, девушка же пьяно захихикала, вновь продемонстрировав свои великолепные клычки.

– Тихо! – шепнул тогда я, уводя ее в нишу за машинным отделением лифта. Это было странное, непонятно для чего предназначенное углубление с невероятно узким проходом, расширяющееся внутри, словно какая-то архитектурная верша. Мы оказались в полной темноте, прижатые друг к другу, будто шпроты, и я болезненно прислушивался к эху тяжелых шагов, разносившемуся по темным лабиринтам чердака. На столь близкое присутствие девушки, которая мне нравилась, организм отреагировал вполне определенным образом, и я со смущением заметил, что упираюсь своим причинным местом Вике туда, где у ее джинсов была ширинка. Но девушку это, кажется, не смущало. Если бы я мог видеть в темноте, перед глазами наверняка бы предстали чертенята, пляшущие у нее в глазах, и клыкастая озорная улыбка.

– Валера, выходи, мать твою! – орал отец, но я ничего не слышал, потому что сначала на меня пахнуло запахом алкоголя и блеска для губ, а потом мы поцеловались. Ее влажный язык метался по моему рту, горячее дыхание обдавало мне лицо, а руки расстегивали ремень на джинсах. – Так даже прикольней! – шепнула она мне в тот вечер. Вика пыталась залезть мне в ширинку, пьяно подхихикивая, и мне пришлось зажать ей рот – громадная ладонь накрыла прелестное личико почти полностью. Она силилась сбросить руку и что-то мычала, даже царапалась, но потом угомонилась.

В кармане завибрировало. По техэтажу омерзительной трелью разнесся надоевший до зубовного скрежета рингтон Нокии. – Можешь не прятаться, я тебя слышу, – голос отца раздался где-то за углом, совсем рядом. – Подожди здесь, я потом тебя выведу, – еле слышно шепнул я Вике на ухо. Длинные благоухающие шампунем волосы мотнулись где-то рядом с моим лицом. Кажется, она кивнула.

Когда я вышел из ниши, передо мной предстал разъяренный отец. Наклонив голову и раздувая ноздри, похожий на бешеного быка, он светил на меня светодиодным фонариком и с презрением рассматривал. Будучи выше него на полторы головы, я все же чувствовал себя в тот момент лилипутом под пятой Гулливера.

– Ну что, фуфел, попался?! И хули ты тут делал?

Не помню, что я ответил. Впрочем, мои слова для отца никогда не имели значения. Что бы я тогда ни сказал, удар последовал бы в любом случае. Первый пришелся в живот и выбил из меня весь воздух. Второй был тыльной стороной ладони по лицу и разбил мне в кровь нос. Крепкой, мощной как клешня рукой он схватил меня сзади за шею и сдавил пальцами, причиняя почти невыносимую боль. В таком виде он затащил меня обратно в квартиру – согнувшегося пополам и униженного. Папа разжал пальцы, и я рухнул на пол, хватая ртом воздух, а он стоял надо мной, огромный и беспощадный. – Никогда! Больше! Не! Смей! Туда! Ходить! – каждое свое слово отец сопровождал взвешенным ударом ноги по моим ребрам, – Если тебя засекут коммунальщики… Ты вылетишь из этого дома! Занесу, кому надо, и тебя выпишут сразу на улицу. Сможешь ночевать хоть на чердаках, хоть на теплотрассах! Ты меня услышал? – я кивнул, не в силах издать ни звука, – И пока ты живешь в моем доме – никаких! Ебанных! Сигарет!

Последние три удара оказались сильнее предыдущих и, похоже, пришлись куда-то в почку, потому что от боли я почти ничего не соображал. Заперев дверь на техэтаж на ключ, отец спустился к себе и отправился на кухню. Я попытался дозвониться до Вики, чтобы объяснить, что выкраду ключи, как только папа уснет, но услышал лишь, что «абонент вне зоны действия сети» – наверное, стены в новостройке оказались весьма толстыми, или у нее сел мобильник. Отец еще долго ворочался внизу, представляясь мне яростным медведем-шатуном в буреломе. Сложно сказать, сколько прошло времени – от боли в ребрах мне казалось, что секунды растягиваются на часы, а минуты – на сутки. Я лежал, свернувшись калачиком, утопая в боли и жалости к себе, не замечая, как проваливаюсь в объятия сна. Не знаю, через сколько я очнулся тогда, но за окном была уже глубокая ночь.

Знал ли он то, что теперь знаю я? Без понятия. Была ли эта ярость следствием его страха перед работниками коммунальных служб, или это была забота обо мне? Может, еще когда он строил эти помещения, его предупредили, что обитателей чердака лучше не беспокоить?

Я весь обратился в слух, пытаясь уловить хоть какие-то признаки активности, но, похоже, отец и правда лег спать. Я совершил несколько глубоких вдохов, набираясь решимости, и принялся осторожно спускаться. Раскрыв рот – черт знает, почему я тогда думал, что так произвожу меньше шума, – я на цыпочках подбирался к отцовскому портфелю на банкетке. Если бы он застал меня за этим занятием – в ту ночь я бы, наверное, уехал на скорой. Осторожно, стараясь не звякнуть предательским замочком, я медленно, по миллиметру вытягивал связку, прижимая ключи друг к другу, чтобы те не издали шума. В какую-то секунду я услышал шлепок босых ног об пол спальни – отец встал с кровати. Замерев у портфеля, я молился, чтобы тот не вышел в коридор, не включил свет и не увидел меня, ворующего у него из сумки. Но отец, похоже, просто забыл поставить будильник – я четко слышал, как попискивает в его руке телефон, как он шлепает по ламинату обратно в кровать, и как проседает под ним матрас. Позволив себе дышать, я наконец-то вытянул ключи из отделения и, зажав их в кулаке, бесшумной молнией ринулся наверх. Странным образом, ключи как раз и не потребовались – дверь не была заперта. Тогда я предположил, что отец не справился с замком или сделал лишний поворот не в ту сторону. Сейчас я, конечно, знал истинную причину того, почему дверь, ведущая на техэтаж должна всегда оставаться незапертой. Требование пожарной комиссии. И не только их.

Темнота, теперь уже настоящая, ночная, окончательно заволокла технические помещения – хоть глаз выколи. К счастью, фонарик Нокии был достаточно ярким. Дойдя до ниши, я посветил внутрь, но девушки не увидел.

– Вика! Вика! – шипел я, словно еж, пытаясь одновременно и позвать свою гостью и не разбудить отца. Никто не отвечал. Методично я обошел все помещения техэтажа, но девушки нигде не было. Подергав дверь, ведущую на лестницу, я убедился, что та заперта снаружи. То же самое было и с люком на крышу. Я, недоумевая, куда могла запропаститься Вика, обошел территорию повторно, вздрагивая от щелчков лифтового реле, но безрезультатно. Заглянув по второму разу в нишу, я увидел лишь разбитую бутылку Чиваса и темное пятно от виски на полу.

Вика пропала. Моя девушка исчезла с запертого и замурованного со всех сторон технического этажа. На тот момент я еще не понимал ужаса ситуации. Помню, мне даже пришла в голову мысль: «Вот отец мне задаст за Чивас!»

Разумеется, опрашивали всех. Милиция ходила по району и заглядывала во все трубы и коллекторы, приходила к нам в школу, заказывала детализацию всех ее вызовов. Телефон при помощи триангуляции обнаружить не удалось. Я тогда никому не сказал, что свой последний день Вика провела со мной. В списке звонков мой номер затерялся среди других, так что меня вызвали по повестке, но опрашивали исключительно «для галочки». Отец, который должен был присутствовать при допросе несовершеннолетнего, был ужасно зол. Он орал на меня и на следаков, грозил всем «легавым» сорванными погонами и увольнениями, обещал всех «купить и продать». Никаких следов Вики, конечно же, так и не нашли.