Маня усмехнулась, глядя на Верку.

Та, еще больше покраснев от неловкости, смутилась, но тут же нашлась:

– Я… в смысле, что ничего – пусть ценит!.. – высказалась она энергично. – У тебя, Мань – лицо такое… красивое, неполное даже… глаза особенно – обалдеть!.. Совсем, Мань, ведьминские – даже Толик мой заметил, и Витек тоже… Ну, я их конечно шуганула – чтоб заткнулись и губы не раскатывали… В чужой тарелке – всегда слаще, по себе скажу… А уж мужикам, Мань, им особенно – сама знаешь!.. Тебе б похудеть только… немного – и все, Мань.

Маня смотрела на разошедшуюся Верку и загадочно молчала.

Ту опять понесло – никак не могла успокоиться.

Завелась девушка.

«Ну, Леша!.. Ну, „шикарный мужик“» – как Верку-то подогрел, а! – хмыкала про себя Маня. – Прямо, повело ее!.. Ты погляди, а!..

– Да-а-а… – блестела глазами Верка, держась рукой за косой столбик калитки, – Лешка-то твой, Мань – небось погуливает от тебя, а? Сра-а-азу видно, Мань… конь такой, что… Порода известная. Только глаз да глаз, Мань.

Маня слушала и кивала с насмешливой улыбкой. Смешная Верка, если б только она знала, или хоть могла бы предположить… реальное положение вещей – реальный расклад!..

– Построже надо с ними, Мань, – вдруг решительно сказала Верка. – Потому как, по большому счету и между нами – кому они нужны, Мань, а?!

– Полностью с тобой согласна, – с готовностью поддержала ее Маня. – Ни-ко-му.

– Вот именно, – лихо махнула рукой Верка. – Никому. Кроме нас. Вот так-то, Мань. Ну все, я побежала, – подхватилась вдруг Верка. – Толик ругаться будет – я ж всего на часок… сказала ему, а сама… тут у вас… – удаляясь от калитки в сторону своего дома, бормотала она. – Пока, Мань, – обернулась она с дороги.

– Пока, – помахала ей вдогонку Маня. – Спасибо, что зашла.

Проводив Верку, Маня вернулась в дом.

По пути ее переполняли противоречивые чувства – она то улыбалась, то вздыхала.

… Все это конечно, очень мило, но…

«Шикарный мужик» Леша, молодецки развернувшись вместе со стулом в ее сторону, встретил ее длинной наглой ухмылкой.

– Ну что, Мань – повысились твои акции, а? Среди местного бабья, а? Так как, Мань, все удачно прошло – как я понял? Хоть какая польза от меня – согласись, Мань?

Маня не ответила, достойно промолчала – плюнула только про себя в досаде. Этот чертов «роскошный мужик», по выражению абсолютно сомлевшей от него Верки, этот нахал, проще говоря, висевший у нее, у Мани, на шее уже второй месяц – действительно все просекал… даже такие «нюансы».

… Надо же!.. Просто куманек какой-то… тьфу!..

Просекал, размазывал и наслаждался произведенным эффектом.

Издевался.

Вел себя из рук вон, гнусно – на грани отвратительного. Во-первых, при Верке снова затянул свою пошлую, невыносимую и нестерпимую песню про мясо и бутылку. А во-вторых… во-вторых, с Веркой вовсю кокетничал, стрелял по ней глазами. «Впечатление производил», словом.

И преуспел.

Маня внезапно обозлилась.

Нет, ну сволочь… просто!..

Верка права.

Жеребец. Кобель.

И даже не считает нужным это скрывать.

Наоборот. Всячески выпячивает. Помавает, как флагом – зазывно.

Верку – беременную!.. – и ту разогрел и завел. Замужнюю, между прочим. Гарцевал перед ней. Стати свои удалые вовсю демонстрировал, бицепсами поигрывал, развалившись на стуле, позы роскошные принимал, то одним, то другим своим борцовским плечом на стуле откидывался. Воображал. А сам – слюни пускал. Маслеными глазками все на Верку пялился – как мартовский кот – и хмыкал блудливо. Маня прекрасно видела.

Раздраженно, почти ненавистно, Маня покосилась на Лешу.

Да. Здоровый кабан – дедок-хирург был прав. Здоровее не бывает. На «больного» уже – никак не тянет. То есть, абсолютно. Все на нем давно зажило – как на той самой надоевшей собаке.

Домой ему пора – вот что. Зажился здесь у нее… почему-то – не к добру.

Маня на глазах мрачнела и, поджав губы, начала, демонстративно молча, убирать со стола остатки чаепития, упрямо стараясь «противостоять» и не глядеть в сторону «роскошно» развалившегося на стуле Леши с его широченными плечами и проклятой блескучей голдой, золотом перекатывающейся с мощной загорелой шеи на не менее мощную и загорелую, чуть влажную грудь, в широко распахнутом вороте тенниски. И не видеть бугры мышц на его мужских лапах с выпирающим веревками вен, и еще – не видеть слегка уже отросшего серого ежика, а главное – смеющихся наглых серых глаз, в упор ее разглядывающих.

Да. Практика показала – Маня, несмотря на свои несчастья, была все-таки тоже живой человек. Женщина, как ни крути. И определенные вещи на нее, к сожалению – помимо ее воли, видит Бог!.. – действовали безотказно.

… Особенно, если настырно торчать перед глазами, назойливо мелькать туда-сюда и постоянно приставать с идиотскими разговорами!..

Хотя странно.

…Мало ли здоровых плечистых мужиков повидала 30-летняя Маня на своем веку! Вот хоть на здешнем пруду их – «пруд пруди». Целыми компаниями, «гроздьями» там рассыпаны, когда ни приди. И все как один – со своими джипами, торсами, голдами и наколками!.. Не тревожили они Манино воображение – ничуть. Не волновали. Ей до них, откровенно говоря – «до лампочки». Начхать. Никакого интереса никогда не испытывала. Маня их почти и не замечала – так, элемент общего пляжного «пейзажа», не более. И вообще, женщина взрослая, Маня давно уже подходила к мужчинам с другими мерками.

А тут…

Странно.

… Наверное, дело все же – в серых глазах, в этом неотвязном прицельном взгляде… Дерзком и…

Тот и вправду, насмешливо, с понимающей – до чего же мерзкой! – ухмылкой, наблюдал за Маниной деятельностью по уборке стола.

Увидев однако, что мрачная Маня хочет унести торт, моментально озаботился.

– Мань, – встревожено заговорил «шикарный мужик», следя глазами за уплывающим тортом, – что ты делаешь? Не уноси пока. Мань, а можно я его доем? – А, Мань?

– Ешь, – вздохнула Маня и вернула торт на место.

Леша обрадовался, придвинул торт к себе, и оперативно перехватив у Мани свою чашку – чтобы, не дай Бог, не унесла! – плеснул себе еще чаю.

Маня присела к столу и, подперев голову рукой, стала смотреть, как Леша уплетает торт.

Пригорюнилась.

– Мань, ты не переживай… – покосившись, ободрил он ее, не отрываясь от торта.

– Ты и так один полторта съел, когда Верка еще была… А торт – вон какой – огромный… 2 кг… Сколько можно, я просто удивляюсь…

– Можно много, Мань, – авторитетно заявил «шикарный мужик», с головой уйдя в торт и не забывая при этом прихлебывать из своей чашки.

– Да ты за торт… душу готов продать, – рассердилась Маня. – Тьфу, противно!..

– Не скажи, Маня, не скажи, – блаженно щурясь, хрипловато промурлыкал Леша. – Хотя – ты права, мужики, они все такие. За добрый кусок… нет, не торта, Мань, конечно, – Леша печально вздохнул, – торт, Мань – это по случаю… трагических обстоятельств, за неимением лучшего, так сказать… А вот за хороший кусок мяса, – с упоением вернулся он к прежней, осточертевшей Мане, теме, мечтательно закатив глаза, – за большой кусок, или лучше даже – несколько больших кусков… да соответствующий бутылек…

– Что?! – начала багроветь Маня. – Что-о-о?!

– Молчу, – моментально заткнулся «шикарный мужик». – Молчу. Не сердись, Мань, – примирительно, почти заискивающе произнес он. – И сосредоточенно углубился в торт.

Мане немедленно стало стыдно.

– Нет ничего хуже, чем зависеть от кого-то, – изрекла она философскую мысль. И вздохнула. – Извини, Леш. Ешь, и не обращай на меня внимания.

– А я и не обращаю, – дипломатично донеслось со стороны торта.

– Но ты сам поставил себя в такое положение, – начала по новой накаляться Маня, – и пребываешь в нем, по-моему, с удовольствием. И почему-то, по только тебе, Леш, известным причинам – мне недоступным! – никак не хочешь с ним расстаться, черт побери!.. С этим положением. Как-никак второй месяц на исходе, – вполне откровенно подпустила Маня «тонкий» намек на «толстые» обстоятельства. – Давно пора по-моему, опять-таки – согласись, Леш!

Но Леша, в свойственной ему манере, не обратил ни малейшего внимания на «тонкий» намек в свой адрес.

– А может я, – ухмыльнулся он, почти покончив с тортом и с наслаждением переключившись на энную уже по счету чашку чая, – не «с положением» не могу расстаться – а с тобой! А, Мань?

– Знаешь что!.. Ты просто…

– Потому как, – невозмутимо перебил ее Леша, снова нырнув в недоеденный торт, – если от кого зависеть – то только от тебя, Мань. Зависеть от тебя… кайф! – значительно повторил он из-за торта.

Маня моментально ощетинилась, глаза у нее стали злые.

– Леш, я тебе не жена, не мать и не сестра. И даже – ни медсестра. Полегче, Леш.

– Понял. Не дурак, – вынырнув из торта, вдруг снова ухмыльнулся тот своей длинной и наглой ухмылкой и уперся в Маню откровенным взглядом. – Я все понял, Мань. Я над этим подумаю. В принципе, нет ничего невозможного, Мань… если тебе очень хочется. Хотя…Думал я, правда, по-другому с тобой рассчитаться – баблом, и как следует – но… раз уж тебя так приперло, Мань…

Задохнувшись от негодования, Маня лишилась дара речи.

– Ты… ты… – начала она, как рыба, открывать и закрывать рот.

– Я тебе про себя скажу, Мань – сам без бабы почти два месяца, ты в курсе. Не дело – сама понимаешь. Если уж у нас с тобой такой разговор пошел, – цедил он абсолютно спокойно, по-мужски холодно и по-деловому, глядя в Манины, круглые от бешенства, глаза. – Не с Веркой же твоей – хотя она вроде не против, как я ее понял. Но у ней живот… уже неслабый, реальный, не дай Бог – родит… в процессе. А это лишнее, Мань. Стресс и… перебор – почти экстрим. Ну ее, к лешему, Мань! Согласна?

– Ты… ты… Да ты…

– А я, как ты тонко подметила, никуда отсюда пока не двигаюсь и не двинусь еще какое-то – непродолжительное, Маня, обрати внимание! – время. Опасно. По своим, неведомым тебе, Мань, причинам – как ты опять-таки тактично подчеркнула в своем на меня «наезде». И с участка мне нельзя ни ногой. Так что, Маняш – я тут поразмыслю пару дней, с твоего разрешения – ну, потерпи чуток, Мань – столько уже терпела!.. а может и…

Леша вдруг перестал ухмыляться и посерьезнел.

– Но опять предупреждаю – на меня особо не рассчитывай. В смысле чего серьезного, Мань. Не увлекайся… ситуацией. Не заводись. Чтоб потом не огорчаться… и локти себе не кусать. Занят я, Мань – я тебе уже говорил – женат. – Леша неожиданно зло прищурился, отвернулся и какое-то время смотрел в окно. – Семья, Мань. Сын, и все дела.

– Да мне плевать!.. Ты…

Взглянув на Маню, Леша опять заухмылялся.

– А ты у нас, Мань – женщина культурная… такая вся из себя, интеллигентная, в редакции работаешь… сказки вон даже сочиняешь – по ночам. А по ночам, Мань, бабы – в твоем возрасте – совсем другим занимаются. Уж больно ты у нас, Мань… трепетная, и по всему – малоопытная… в таких делах, – мягко заметил Леша. – Хотя и глаза у тебя – ух ты!.. – совсем… разные, – неожиданно несколько отвлекся он от основной темы. – Вы ж все, – хмыкнул он снисходительно, вернувшись к прежнему, – и опытные даже – прилипчивые да привязчивые… не отцепишься никак… иной раз… А что я – я ж только временно могу, Мань, и… для удовольствия… приласкать, приголубить. А ты – втянешься, потом плакать будешь, переживать… Подумай сперва сама, Мань… тебе это нужно? Жалко мне тебя, Мань, – завздыхал Леша сочувственно. – Тебе надо что-то… серьезное искать – а это не ко мне, Марусь…

«Вот гад. Наглая морда! Нет, ну это беспредел… какой-то!»

Маня неожиданно успокоилась.

«Нажрался торта, и тут же стал наглеть по новой. И хамить.»

Нет, она долго терпела – видит Бог! Но всему есть предел. Все. Хватит. Давно пора спустить на землю этого «плейбоя на отдыхе»!